Солдат Васька

бы кто чужой не обернулся. Так, что ты понял меня, иди леском.
Лосев распрощался с доброй старушкой и пошёл по деревне к околице.

– А как тебя звать-то, внучок? Я за тебя молиться буду! – уже вдогонку крикнула старушка.

– Петька! Друзья Петрушей зовут! Я за вас тоже молиться буду! – на ходу крикнул в ответ Лосев и помахал старушке рукой.

Кот припустил за ним.

На душе у Лосева было очень светло. Так бывает, встретишь человека и понимаешь, что после никогда его не увидишь, но за какие-то минуты человек становится тебе своим, и ты уже не можешь выбросить его из своего сердца. Такие случайные встречи, порой, оставляют неизгладимый след. Уехал, ушёл, завертелся в своих делах, но нет-нет, да всплывёт мимолётное воспоминание и вырисуется облик того, кто пусть на краткий миг, но обогрел твою душу.

Так было и с этой старушкой, и Лосев понимал, что пока он жив, её уже не забудет.
Он быстро шёл по дороге, загребая тучи пыли, и уже через час был таким пропылённым, что никто бы и не подумал, что ещё на рассвете, этот самый бездомный парнишка был гвардии рядовым Лосевым. Было жарко, как летом и не было ничего удивительного в том, что босоногий беспризорный парнишка с котомкой через плечо бредёт по дороге, а следом за ним по густой траве и бурьяну крадучись бежит кот.

Показались дома. Лосев замедлил шаг, и устало пошёл по деревенской улице. Многие фашисты видели идущего оборвыша. Но мало кто обратил на него внимание, а уж на кота-то и вовсе. Полицаи, те, несомненно бы, обратили. Они со своим служебным рвением и стремлением выслужиться могли сцапать Лосева для выяснения личности. Но на его счастье, в тот день их в деревне не было. Ещё накануне были вызваны по делам службы в главное полицейское управление.

Лосев подошел к колодезному срубу, зачерпнул воды и жадно стал пить прямо из ведра. Струйки воды стекали по подбородку, оставляя на грязной коже светлые следы. По усталому и изможденному облику было видно, что парнишка шёл долго и очень голоден. Он полез в карман и стал щёлкать семечки.

Слышалась немецкая речь, хохот. Откуда-то тянулся запах каши с тушенкой. У Лосева защекотало в ноздрях, снова захотелось есть. Лосев присел у колодца, развязал котомку. Он сунул в рот краюху и отгрыз кусок. Разжевал, проглотил. Вроде бы голод немного унялся.

Никто не обращал на него внимания, ну сидит себе у колодца и грызет чёрствую горбушку оборванный мальчишка. Что тут такого. Лосев жевал и украдкой глазел по сторонам.
Кое-где у дворов стояли автомашины. Лосев насчитал также парочку танков и самоходных установок. Больше танков не было видно. Он сунул в левый карман две семечки и две шкурки от них.

– Неужели, ошибочные сведения, – подумал Лосев и решил, что не уйдет до тех пор, пока не прояснит обстановку, а если надо, пойдет и дальше, по соседним деревням.

– А кто тебе сказал, что танки будут стоять вот так, в открытую. Их наверняка замаскировали. Надо смотреть внимательнее, – подумал он немного погодя.

Он сунул в котомку недоеденную краюху и пошёл на запах каши. Он здраво рассудил, где каша, там полевая кухня. А где полевая кухня, там лагерь. А лагерь наверняка недалеко от места укрытия танков. Кот неотступно следовал за Лосевым, его тоже привлекал запах каши.

За поворотом дороги начиналась околица, а за околицей на огромной поскотине стояли танки и самоходки. Они были завалены сеном и заложены ветками. Лишь кое-где из стогов и кустарника проглядывали дула. Издали казалось – стоят на лугу в окружении густого кустарника стога сена, заготовленные запасливыми хозяевами. Но, намётанный глаз Лосева сразу различил, что к чему.

– А сверху, с самолета их и вовсе можно принять за стога и кусты, – подумал Лосев.

Рядом с околицей, во дворе большого дома был лагерь фашистов. Из дома доносилась музыка, слышалась немецкая речь. Кто-то смялся. Один солдат купался прямо в бочке, стоящей в углу двора. Дымилась полевая кухня. К ней тянулась очередь с мисками. Солидный повар накладывал варево в каждую миску с «горой».

– Жируете, гады, – подумал Лосев, – ну ничего, недолго вам осталось.

По опыту он знал, что если идёшь под видом беспризорника, то лучше не прятаться. Это меньше вызывает подозрений. Фашистов поблизости не было, они всё ещё толпились у кухни.

Он прислонился к жердям околицы и стал щёлкать семечки, внимательно пересчитывая при этом стога и кусты. Конечно, Лосев только по размерам стогов мог догадываться, где танк, а где самоходка. Но его больше интересовало количество техники в целом.

Лосев щелкал семечки и скидывал шелуху в левый карман. Иногда, видимо по рассеянности, вместе с шелухой туда отправлялись и нерасщёлканые семечки.

Непосвященному невозможно было догадаться, что каждая семечка обозначала танк, а шкурка от семечки – самоходку. Ну, даже если бы кто и поинтересовался содержимым карманов, всё равно бы ничего не заподозрил. Подумаешь, в том и другом кармане семечки и шелуха от них. Было тихо и сонно. Кот играл травинкой. Пора уходить. Лосев незаметно отошел от околицы. Ещё несколько шагов и он скроется из вида.

– Ком! – услышал вдруг Лосев, – малшик, ком суда.

Перед ним стоял фашист с большущей миской, наполненной до краёв мясом. Фашист улыбался и большими кусками поглощал содержимое миски. Лосев понимал, что надо подойти, ни в коем случае не бежать, иначе, всё насмарку. Он подошёл и остановился чуть поодаль, застенчиво глядя на фашиста

– Кушат, ням-ням, – сказал фашист и швырнул Лосеву кусок мяса.

Лосев не ожидал и не успел поймать. Шмоток шлёпнулся у ног Лосева и стал добычей кота. Фашист засмеялся и швырнул ещё кусок. Лосев поймал и теперь растерянно держал в руках мясистую косточку, источающую непередаваемый аромат. Фашист снова засмеялся и закричал:

– Бэ-э, бэ-э!

Потом полез в миску, и очередной кусок отправил себе в рот. Лосев догадался, что немец имел в виду баранину.

– А вдруг отравлено? – промелькнуло в мозгу Лосева.

Но тут же ему пришло на ум, что, будь мясо отравлено, фашист не ел бы с таким аппетитом из той же тарелки. Видно у фрица просто благодушное настроение.
Фашист снова кинул. Лосев на лету поймал источающий жир кусок и сунул оба шмотка в котомку.

– Найн! Найн! – протестующее закричал немец, – кушат! Сам!

– Маме, – сказал Лосев, – это маме.

– Мутер, – повторил он, вспомнив нужное слово.

– О, мутер, мутер! Гут! – обрадовано закивал немец и швырнул один за другим два куска.
Лосев снова поймал.

– Кушат! – приказал немец и наставил на Лосева перемазанный жиром палец, – Пух-пух!
Он явно давал понять, что будет с Лосевым, если тот не станет есть.

И Лосеву ничего не оставалось делать, как вонзить зубы с нежное жирное жаркое. Ему пришлось съесть всё, что ему кинул немец, и он почувствовал себя сытым.
Лосев усмехнулся в уме:

– Вот не думал, не гадал, что буду за обе щеки уплетать фашистские подачки. А что, довольно вкусно. Даже кот оценил.

Потом он вытер жирные ладони о штаны и сказал немцу:

– Спасибо! Можно, я теперь пойду к маме.

И добавил по-немецки:
– Данке шон! Битте! Ком! Мутер, мутер!

При этом Лосев показывал рукой как он идёт к маме.

– Гут! Гут! – фашист махнул рукой, и вдруг, встав в позу, словно бы стреляет из автомата, дал по Лосеву воображаемой очередью.

– Та-та-та-та-та!

Лосев знал, что поворачиваться спиной ни в коем случае нельзя. Он отступал по дороге, развернувшись лицом к фашисту, при этом ему приходилось улыбаться и махать рукой, как при прощании. У его ног тёрся кот, мешая переступать, Лосев несколько раз запинался за собственные ноги и за кота, и чуть не падал. Это смешило немца. Он всё стоял и не уходил, и тоже махал Лосеву.

Так Лосев дошел до поворота и развернулся только тогда, когда околицу не стало видно. Ему не верилось, что удалось унести ноги. Лосеву хотелось как можно скорее уйти отсюда, он еле сдерживался, чтоб не побежать. Чёрт знает, что на уме у этого фашиста. Вдруг он сейчас бросится следом с целой толпой солдат, чтобы схватить Лосева.

Но всё было спокойно. Может, действительно, изнывающий от скуки солдат решил просто немного позабавиться, глядя, как голодный бродяжка уплетает за обе щёки дармовое угощение.

Наконец, никем не остановленный, Лосев добрался до колодца. И тут ему страшно захотелось пить. Он зачерпнул воды и с наслаждением припал к ведру. Вода приятно холодила горло, и Лосев никак не мог оторваться от ведра. При этом, он из-за ведра не забывал следить за обстановкой. Никто не обращал на него внимания.

Был полдень, и разморённые жарой фашисты видимо устроили себе послеобеденный сон. А селяне старались лишний раз со двора нос не выказывать.

Лосев никем не замеченным вышел из деревни. Но по дороге он не пошёл, а направился через поля, заросшие бурьяном, к лесу. Кот, то ехал у него на плече, то бежал следом. Деревня уже давно скрылась из вида, но до леса было ещё далековато.

И вдруг в животе у него забурлило и резануло так, что спёрло дыхание. Ему казалось, что во все внутренности забит кол. Лосева скрючило в три погибели. Он рухнул на землю и катался от боли, схватившись руками за живот.

– Отравил, всё-таки, гад! – последнее, что пронеслось в голове Лосева, и он отключился.

6.

Очнулся Лосев оттого, что шершавый кошачий язык старательно лизал ему лицо. Ощущение было не из приятных, будто тёркой скребли по щекам. Но Лосев несказанно обрадовался: значит, он жив и теперь только от него зависит, получит ли командование данные разведки.

Идти он не мог, ноги подкашивались. Его скрючило так, что сил не было разогнуться. Противный кол словно застрял в желудке. Боль немного приутихла, но была теперь неотступно ноющей. И Лосев пополз. Он хватался руками за траву и подтягивал тело, затем всё повторялось снова. Он упорно двигался вперёд. Он полз и думал:

– Обидно, конечно, предстать пред командиром в таком вот виде. Ну ладно, был бы ранен в геройском бою, а то ведь тьфу… живот скрутило! Вот ведь рана какая боевая! Смех сказать! Хорошо ещё, что без всяких там рвот и прочих неприятных последствий. Вот тебе и героическая разведоперация! Подумают ещё, что поди со страху крутануло. Ну и что! Пусть думают! Главное – добраться и сообщить всё, что узнал.

И он продолжал ползти. Ползком ли, ногами ли, но ему надо было добраться до своих во что бы то ни стало и сообщить добытые сведения. Это Лосев понимал чётко. Он потерял счёт времени. Когда боль немного отпускала, он шёл, когда начиналась с новой силой, отлёживался, а затем обессиленный, снова полз. Было уже совсем темно, когда он добрался до леса.

Лосев брёл в темноте, интуитивно выбирая дорогу. Точнее, он брёл и полз туда, куда бежал кот. Лосев совсем выбился из сил. В какой-то момент он вновь потерял сознание.

Сколько он так пролежал, Лосев, естественно, не знал. Он пришёл в себя так же резко, как и впал в забытье. Он почувствовал, что в грудь ему что-то упирается. Лосев открыл глаза и увидел сапог, давящий на его грудную клетку.

Потом, он даже не увидел, а скорее ощутил, направленное на него дуло автомата. Уже близился рассвет, и над ним на фоне светлеющего неба возвышался громадный немец. Во всяком случае, он показался тогда Лосеву громадным. Непокрытая ничем голова фашиста, казалось, упирается в самое небо.

Лосев так и не понял, как