Россия, какой она была, есть и будет

правды-народ рабов духовных и физиче-ских."
Лев Толстой о демагогии официоза: «Разве мы теперь не читаем чуть ли не каждый день, что мы авангард человечества! И не свидетельствует ли это, до какой степени мы не знаем действительности, до какой степени мы живём фантастически!»
В. Ключевский, историк: «У нас нет ничего настоящего, а всё суррогаты, по-добия, quasi-министры, quasi-просвещение, quasi-общество, quasi-конституция, и вся наша жизнь есть только quasi-fantasia.”
«Сверху блеск, а снизу гниль», – резюмировал в 1855 году будущий министр в правительстве Александра II П. Валуев.
Де Кюстин: “Вся страна превращена в громадную «потемкинскую деревню.»
Писатель Аксаков, славянофил: “ Все у нас ... имеет вид чего-то временного, поддельного, показного, и все это от самых мелких явлений до самых круп-ных.”
Гоголь: “Всё обман, всё мечта, всё не то, чем кажется!"

"Можно обманывать часть народа всё время, и весь народ некоторое время, но нельзя обманывать весь народ всё время" говорил Авраам Линкольн. В России это оказалось возможным, “…у России  особая стать.”
Страстный призыв Солженицына ” жить не во лжи” был не более чем бла-гим пожеланием, беспочвенным в реальности русского мира в котором ложь всегда была необходимостью ежедневного выживания. В атмосфере насилия государства и насилия всех над всеми ложь превратилась в  сред-ство выживания как для власти так и народа.
Каждое новое поколение руководителей переписывало историю.
В первой трети XIX века шефом жандармов  Бенкендорфом было создано предписание для историков: “Прошлое России было удивительно, её настоя-щее более чем великолепно, что же касается её будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение; вот точка зрения, с ко-торой русская история должна быть рассматриваема и писана.”

Тот же граф Бенкендорф: «Закон пишется для подданных, а не для государ-ства». Этим же предписаниям следовали и большевики.
Государство пренебрегало законом, естественно, что народ действовал также.

“Дух беззакония … зиждется единственно на принуждении…и из такого про-извола, составляющего жизнь каждого человека, рождается то, что здесь называют общественным порядком.” Де Кюстин

Чтобы скрыть от внешнего мира беспредел беззакония власти, нищеты и бес-правия народа Россия создала европейский фасад, Петербург, европейский го-род в полуазиатской стране. Европейцам, приезжавших в Россию, разрешалось жить в любом месте Петербурга, а в Москве только в одном районе, Немецкой Слободе, без права выезда в остальные районы России. Эта система изоляции иностранцев была сохранена и в советское время. Тщательно скрывалась “за-гадка России”.

Французский аристократ де Кюстин, воинствующий роялист, был приглашён Николаем I для описания величия монархической России, где провёл 3 летних месяца. Кюстин поехал в Россию чтобы доказать, что монархия есть наиболее правильная форма правления, которая в Европе начала уступать требованиям демократизма и надеялся найти в самодержавной России образец которому должна следовать Европа. Кюстин отправился в Россию противником консти-туций и выехал из неё их сторонником. Его книга впечатлений о России была опубликована во Франции и запрещена в России.

Кюстин: «Россия - империя фасадов, Россия – огромный театр. Если зритель хочет сохранить хоть какие-нибудь иллюзии, ему ни в коем случае не следует заглядывать за кулисы. …В России точность в изложении фактов и независи-мость в суждениях – одним словом, правда – кажется в высшей степени подо-зрительной; именно она приводит в Сибирь…”
Деспотизм власти и безвластие народа, как до Кюстина так и после него, стоя-ли на том же неколебимом фундаменте насилия и презрения к своему  народу. Описанная Кюстином Россия не изменила свои основные черты и в ХХ столе-тии. Уолтер Беделла Смита, посол США в Москве в 1946–1949 годах.: "Книга Кюстина может быть названа лучшим произведением, когда-либо написанным о Советском Союзе." Збигнев Бжезинский в предисловии к очередному изда-нию книги: "Ни один советолог ещё ничего не добавил к прозрениям де Кю-стина в том, что касается русского характера и византийской природы русской политической системы."
Кюстин писал не только о политике, но и народных нравах, особенно о всеоб-щем пьянстве отражавшем реакцию на унизительную нищету и бессилие что-либо изменить: «Величайшее удовольствие русских - пьянство, другими сло-вами- забвение. Несчастные люди! Им нужно бредить, чтобы быть счастливы-ми». Астольф де Кюстин
О неизменности русской ментальности Салтыков-Щедрин говорил: “Если я усну и проснусь через сто лет и меня спросят, что сейчас происходит в России, я отвечу: пьют и воруют...”
"Если б захотеть одним словом выразить, что делается в России, то следует сказать: воруют." Эту фразу приписывают Карамзину.
Не могли и не могут не воровать. Когда Петр I приказал генерал-прокурору вешать каждого вора, тот в ответ сказал: "Разве вы хотите остаться императо-ром без подданных?” Об этом же народная поговорка: «И Христос бы крал, кабы за руки не прибили.»
В хаосе и бессистемности российского хозяйственного уклада обман, вымога-тельство, клептократия и взятки превращались в единственный возможный способ ведения дел. Запад пытался понять и объяснить эту загадочную страну, живущую по странным правилам, но иррационализм и неопределённость рус-ской жизни не давали возможности расшифровать русскую загадку.
Да и сами русские не имели ключа к этой загадке так как разумом хаос рус-ской жизни было невозможно было осмыслить, а значит и невозможно изме-нить.

“Умом Россию не понять. В Россию можно только верить.” Тютчев.
Поэт-романтик, Тютчев понимал, что не может понять Россию и предлагал Веру - безоговорочное приятие существующего порядка вещей.
Чаадаев о Тютчеве: “Ничего не может поэт найти утешительного, кроме сми-ренности и долготерпенья.”
Тютчев в своих стихах воспевал природу России, но, по словам Мережковско-го: “…славянофил, "народник", воспевающий "эти бедные селенья, эту скуд-ную природу", он даже в течение двух недель не мог ужиться в русской дере-венской глуши, в своём родовом поместье Брянского уезда.”
“Ах, нет! не здесь, не этот край безлюдный Был для души моей родимым кра-ем. Ах, и не в эту землю я сложил То, чем я жил и чем я дорожил…”
Не любил он также и официальную Россию: “Подавление мысли ужe с давних пор было руководящим принципом нашего правительства… Эта система отра-зилась на всем. Все подводилось под общий уровень. Все отупело…»
Тютчев, чья любовь к  России никогда не оспаривалась, тем не менее говорил: “У меня не тоска по родине, а тоска по чужбине.”
Аксаков о Тютчеве: “ [Oн] только и думал о том, как бы бежать из России.”
В письме жене 25 мая 1857 года из Петербурга: «Что за страна, Боже мой, что за страна! И не достойны ли презрения те, кто в ней остаётся…»  
По-видимому, ультра-патриотизм который ему приписывают, был диплома-тической уловкой, скрывавшей истинные чувства. Провозглашённая им вера в Россию была лишь желанием верить, а его разум Россию отвергал.
Российская интеллигенция не могла принять “Веру” Тютчева как принцип от-ношения к российской действительности и в тоже время сомневалась в спо-собности народа осознать её разумом.
Толстой: “Русский знает, что он ничего не знает и знать не хочет.” Можно до-бавить, что, в то же время, считает, что знает все.
Горький: “... русская мысль больна страхом пред самою же собой; стремясь быть вне разумной, она не любит разума, боится его.”
Иван Павлов, академик, физиолог: “… русская мысль знает только слова и не хочет прикоснуться к действительности.”
Не в состоянии понять страну отвергающую разум, Запад застывал от страха перед её непредсказуемостью. Как говорил Бисмарк: «Никогда не воюйте с русскими. На каждую вашу военную хитрость они ответят непредсказуемой глупостью».

О справедливости.
«Высшая и самая характерная черта нашего народа – это чувство справед-ливости и жажда её». (Ф.М. Достоевский)
Почему русский человек всегда истово ищет справедливость? Может быть от-того, что в его жизни всегда ее было так мало?
Де Кюстин: “Среди бела дня на глазах у сотен прохожих избить человека до смерти без суда и следствия - это кажется в порядке вещей публике и поли-цейским ищейкам Петербурга. Дворяне и мещане, военные и штатские, бога-тые и бедные, большие и малые, франты и оборванцы - все спокойно взирают на происходящее у них на глазах безобразие, не задумываясь над законностью такого произвола. … и из такого произвола, составляющего жизнь каждого человека, рождается то, что здесь называют общественным порядком. ”
“В России поражает не постоянное грубое нарушение закона, а отсутствие всякого о нём представления.” Ю.Ф. Самарин, философ-славянофил.
«Главной чертой российского национального характера является жесто-кость, и то жестокость садистическая. Говорю не об отдельных взрывах же-стокости, а о психике, о душе народной. В 1917-1919 гг. крестьяне закапы-вали пленных красногвардейцев вниз головой так глубоко, что из земли тор-чали ноги. Потом смеялись, как те ноги дёргались. Красногвардейцы же сдирали из живых пленных деникинцев-контрреволюционеров кожу, заби-вали гвозди в голову, вырезали кожу на плечах, как офицерские погоны… Кто был более жесток: белые или красные? Вероятно - одинаково, ведь и те и другие - русские " - Горький Максим (1922)
Михаил Шолохов в письме Сталину в период коллективизации:  
“В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали: "Скажешь, где яма с зерном? В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.
В Верхне-Чирском колхозе комсодчики ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали выводили, босых же, на мороз.
В Колундаевском колхозе разутых до боса колхозников заставляли по три часа бегать по снегу или допрашиваемому колхознику надевали на голову табурет, сверху прикрывали шубой, били и допрашивали.”
Русские классики, тем не менее, любили свой народ и страну, но так, как любит мать своего сына-идиота, а то и законченного мерзавца.
Об унижении.
Русский народ униженный и оскорблённый, унижающий и оскорбляющий.
Презрение к человеку имеет глубокие корни в русской истории:
“Московитам врождённо какое-то зложелательство, в силу которого у них вошло в обычай взаимно обвинять и клеветать друг на друга перед тираном и пылать ненавистью один к другому…” А. Шлихтинг. Шесть лет 1554-1560 провел в России, в качестве переводчика итальянского врача, бывшему на службе у царя.
Через 300 лет после Шлихтинга Чаадаев пишет: "Наше общество … в нем от-сутствует общественное мнение и господствует циническое презрение… к до-стоинству человека."
Через 100 лет после Чаадаева презрение к человеку пропитало все сферы со-ветской жизни, начиная с верхушки власти. Сталин презирал своих соратни-ков, его соратники свою номенклатуру, номенклатура весь народ а народ но-менклатуру и самого себя.
Понятие “презрение” не является общеупотребительным, в русском языке ча-ще используется слово хамство. Хам унижает других потому, что