Глава 8. Процедуры первого дня

лестницы, если бы не быстро сжавшая его рубашку рука медработника.
— Посмотрите на меня. Не беспокойтесь это скоро пройдёт.
Поддерживая Вячеслава Владимировича за руку, интерн поднялся на третий этаж.
— У нас ещё есть время? Мы можем остановиться? — проскулил учёный.
— Конечно… Рассказать вам о других занятиях?
— Да. И постарайтесь по-человечески назвать их, если с помощью их названия можно вызвать демона. — облокотившись о стену, попросил Вячеслав Владимирович.
— Вы интересуетесь оккультизмом? — улыбаясь поблёскивающими лучами скрытого в лёгкой дымке облаков солнца, удивился интерн.
— Ничто не может превозмочь существование человека. Я не верю ни в Бога, ни в Сатану. А это — общепринятое мнение. Не в обиду медикам, но латынь устрашает… Что там про оставшиеся процедуры?
— Понедельник, среда, пятница, суббота: «грамотный стиль общения», «отказ от вредных привычек», профориентация и занятие, на котором проходят подготовку к действиям в чрезвычайных ситуациях.
— Но их ровно столько же, как и сегодня. А вы сказали…— поднимая голову, начал Вячеслав Владимирович.
— Я знаю, что я сказал. Как бы вам объяснить. Занятия эти сложнее для мозга, чем те, которые вам надо пройти сегодня. Сами завтра сравните.
— Надеюсь, вы неправы. Мы, наверное, уже опаздываем, пойдёмте.
Более бодро, чем пару минут назад, но всё же ленивей обычного, Вячеслав Владимирович продолжил следовать за «почти» врачом.
— Я никогда не думал, что в подобных заведения лечат такими гуманными методами. — придерживая рукав халата интерна, высказался физик.
— Здесь не лечат, а реабилитируют, готовят к возвращению в общество. Этот метод придумал ваш врач, он же и директор госпиталя.
— Действенный?
— Я переведён сюда из Курска, и если вы спрашиваете о методе, то при мне никто не был выписан. Но госпиталю ни одна пятилетка. И если хотите знать лично моё мнение — бесполезный.
— Но он же ещё существует, значит какой-то прогресс есть. — заступился Вячеслав Владимирович за то, о чём слышал в первый раз и только из-за того, что считал, что действенно всё, если оно подкреплено научными знаниями, даже если ему говорят обратное.
— Кто знает, для чего государству нужны не оправдывающие себя дорогостоящие заведения. — не утерпел интерн, и на этом их разговор закончился.
После столовой стены коридора стали рифлёнее, а в конце этажа у некоторых камер ярко проглядывали впадины и трещины.
— Вот первое занятие. Вы помните какое? — неприятно улыбаясь, спросил интерн, остановив учёного у двери.
Тщетно высматривая на стене табличку с названием кабинете, и не найдя и так несуществующего предмета, Вячеслав Владимирович назвал первую вспомнившуюся ему аббревиатуру:
— ЛФК.
— Вот видите, а жаловались на память. — снимая руку Вячеслава Владимировича с края халата, похвалил интерн.
— Мы не опоздали?
— Заходите. Я подойду к тому времени, как занятие закончится. Но если не успею, ждите здесь. Поняли? А то заблудитесь, и придётся мне бегать по всему госпиталю.— с перешедшей в заливистый смех улыбкой, как бы от того, что он представил растерянного Вячеслава Владимировича, в испуге заворачивая круг за кругом по одному этажу в поиске выхода, предупредил интерн.
— Хорошо. — оскорбившись, проскрежетал мужчина.
Глухо постучав в дверь, которую закрыл за ним поршневой доводчик, Вячеслав Владимирович зашёл в кабинет. В светлом, просторном зале, оборудованном различными спортивными тренажёрами, уже занималось несколько человек разного вида: худые и пышные девушки и женщины, имеющие небольшую форму мышц и хилые старики и мужчины. Среди всех крайностей развития человеческого тела, заметно выделялось среднее сложение Вячеслава Владимировича, как минутная стрелка часов в момент схождения с секундной и часовой.
— Новенький? Ты пришёл вовремя. Представься, и мы начнём занятие. — сказала пожилая женщины в спортивном костюме, сидевшая за столом у двери.
— Здравствуйте. Меня зовут Вячеслав.
— Привет, Вячеслав. — хором отозвались собравшиеся вместе с преподавателем.
— Встали в шахматном порядке. И… начинаем. — включая колонки, прокричала врач.
Заиграла медленная, успокаивающая музыка, не нашедшая резонанса в действиях женщины, энергично выпрыгнувшей из кресла в центр зала. Несколько минут длилась растяжка, затем альбом сменился на более ритмичный, быстро набравший темп, а упражнения перешли на бег, прыжки и приседания, неуклюже исполнявшиеся Вячеславом Владимировичем. Менялось и место тренировки: с середины зала к тренажёрам, стоявшим у настенных зеркал.
Урок лечебной физкультуры дался учёному с небольшой сложностью, происходившей из-за остаточных откликов головной боли. Но, списав всё на стресс и недоедание, ведь остальные в зале выглядели бодрее, мужчина продолжил занятие. После физических упражнений, временная протяжённость которых составила сорок минут, от начальной и до последней ноты, вышедшей из колонок, Вячеслав Владимирович перешёл к упражнениям духовным.
Интерн не подвёл и, как только физик вышел из зала, повёл его к следующему кабинету, снова во время передвижения спросив название занятия и получив правильный ответ — живопись, точно запомнившуюся госпитализированному. Помещение находилось в конце коридора, завершавшегося решётчатым окном.
Нецензурная лексика, вытекавшая из-за двери кабинета в коридор, замедлила Вячеслава Владимировича.
— Не смущайтесь, заходите. — интерн подтолкнул его к двери.
— Вы их не остановите? Вообще-то это административное правонарушение. — развернув к своему проводнику удивлённое лицо, из глубины отдающее испугом, воскликнул Вячеслав Владимирович.
— Нет. В кабинете есть специалист и эта его обязанность. Поэтому зайдите и выскажитесь об этом ему. — приобняв мужчину и открыв перед ним дверь, прошептал интерн.
Постучав по открытой двери, Вячеслав Владимирович, боязливо заглянул внутрь.
Трое худых мужчин стояли в центре комнаты, держась за банку с белой жидкостью. Из публицистических слов, часто высыпавшихся из их уст, можно выделить только «моё» и «отдай», иногда звучавших вместе, но чаще всего между ними стояла пара неприятных существительных или прилагательных. Как и в спортивном зале, в кабинете рядом с дверью стоял стол, на этот раз за которым расположился парень лет двадцати двух, увлечённо наблюдавший за неутихаемым спором.
То ли закрывшаяся дверь, то ли что-то инородное втолкнуло Вячеслава Владимировича в кабинет.
— З…здравствуйте. — после шумного перебирания ногами, для установления устойчивой позиции, выпрямившись, пролепетал физик.
— Ага. Фамилия? — быстро спросил молодой человек, не ожидавший иных предметов отвлечения от спора, кроме его завершения.
— Конников.
— Новенький что ли?
— Да.
— Проходи, проходи. — отмахиваясь к краю кабинета, сквозь зубы прошипел молодой человек.
Дописав в тетрадь фамилию учёного, работник госпиталя продолжил с заинтересованным удовольствием наблюдение за спорщиками. Вячеслав Владимирович, прошедший несколько шагов к ближайшему мольберту, остановился, заметив за ним невысокого человека, посмотрел в цент кабинета и вернулся к столу.
— Извините, но это безобразие незаконно. — с лёгкой твёрдостью заявил физик.
— Что именно?
— Это. — показав на мужчин с баночкой, возмущённо объяснил Вячеслав Владимирович. — Вы должны остановить их.
— И что же в этом незаконного? — сдвинув взгляд со спорящих, но не перенеся его на учёного, спросил молодой человек.
— Нецензурные выражения в общественном месте — административное правонарушение.
— Извините, если вас это задело. Конечно, я сейчас же их остановлю. — бросив глаза на Вячеслава Владимировича, приложив руку к ключицам, пересластил парень.
Встав с обезображенным недовольством лицом, и подойдя к спорщикам, он шепнул что-то, и те сразу же стихли и ушли к холстам, после чего тот возвратился к человеку с сильной гражданской ответственностью. А банка осталась на центральном столе.
— Если никто не против, то я это возьму. — оглядываясь, сказал Вячеслав Владимирович, подходя к стекляшке раздора.
— Вам это не понадобится. Вы новенький и не знакомы с нашими правилами. Мы всегда рисуем с натуры: с одногруппников или предметов. И по традиции, новенького мы рисуем обнаженным. — расслабив все лицевые мышцы, не моргая, объявил сотрудник госпиталя.
— Простите… но я отказываюсь. — не понимая правильно ли он расслышал вопрос, оторопев, возразил Вячеслав Владимирович.
— Как вы можете быть таким стеснительным эгоистом. Здесь мы ничего не скрываем друг от друга, ведь наши физические оболочки отличаются скудным набором параметров и составлены из одинаковых частей. Жизнь, которую душа художника вкладывает в картину — вот индивидуальность, и каждый пришедший должен доказать свою открытость искусству. Чтобы открыть разум для изменений, надо забыть всё стесняющее вашу душу, раскрыть перед всеми её часть. Сложные рельефы человеческого тела развивают навыки живописи, а она развивает мозг. Неужели из-за своих комплексов вы отберёте у нас возможность совершенствования, а сами, не сможете раздеть скованную сущность.
— Это не мой эгоизм…
— Тогда просим на постамент. — парень показал на белый квадрат.
Ошеломлённый внезапным заявлением, Вячеслав Владимирович смотрел в блестящие глаза юноши, прикрытые образовавшимися складками нижнего века, подмигивающими в правый угол. Проследовав за ними, учёный заметил только что бушевавшую троицу, хищно и злобно посматривающую в его сторону.
Представляя последствия отказа, Вячеслав Владимирович исполнил традицию. Стараясь не смотреть на собравшихся, в числе которых была одна женщина, стоя на тумбе, с самого начала он чувствовал чей-то неотрывный взгляд из конца комнаты, выделявшийся своей обособленностью от расположения точек начала других. Собравшись мельком взглянуть на этого наблюдателя, Вячеслав Владимирович, увидев кем тот был, продолжил смотреть только в угол комнаты. Пётр Семёнович сосредоточенно всматривался в ноги бывшего преподавателя и, не поднимаясь выше, переносил взгляд только на холст и нижние конечности учёного.
Через час Вячеслав Владимирович смог ощутить прохладу, коснувшейся его кожи одежды. Улыбаясь, около выхода, его встретил, как услышал мужчина, учитель изобразительного искусства.
— Вот видите, а вы стеснялись. — сказал он громко, обнимая Вячеслава Владимировича. И шёпотом добавил. — Никогда не смей указывать мне, что делать.
Отбросив от себя опустошённого мужчину, учитель продолжил оценивать
картины госпитализированных, которые, выходя, складывали их у стены.
Вышедшего из кабинета, под перешёптывания и усмешки художников, Вячеслава Владимировича, поймал интерн и хотел потащить его на следующее занятие, но тот остановился.
— Подожди. Я хочу поговорить кое с кем. — стягивая его ладонь со своего запястья, всматриваясь в толпу одногруппников, попросил Вячеслав Владимирович.
— У тебя пара минут.
К счастью, Пётр Семёнович вышел одним из первых. Выудив его из потока людей, Вячеслав Владимирович подтянул старика к себе.
— О, привет. — улыбнувшись произнёс тот.
— Виделись только что.
— Я тороплюсь на следующее занятие. Ты что-то хотел? — встав