Проведя неизменные процедуры начала первой половины дня, в которые так же включилась утренняя ссора Коли и Клавдия, не простившего мужчину за испорченную зубную щётку, за которой и сам король идти не хотел, что пришлось выполнить Гертруде. Также предметом сегодняшних препираний послужили поиски тапок монарха, обвинившего Колю в их намеренном распинывании по палате. В добавок к этому утро украсили отчаянные восклицания Глеба о снова холодном одеяле с последующей проповедью Бориса, который, помолившись, начал готовились к обряду изгнания домового, по его догадкам и охладившего одеяло.
Обременённый натиском слов-таранов Клавдия, Коля в первые несколько минут отстаивал свою непричастность к произошедшему, ведь обувь и вправду была разъединена на далёкое друг от друга расстояние - правый лежал рядом с тумбой Лизаветы, левый - под кроватью ЛевГена - к разгару спора и второму рывку короля, когда обвиняемый принёс последний тапок от кровати Лизаветы, он оставил только безучастное мотание головой.
Появление Интерна до осмотра никого кроме Вячеслава Владимировича не удивил.
— Вот, как обещал. — сказал молодой человек, протягивая книгу с двойной улыбкой: более широкой, наслоенной на повседневную.
— Благодарю. Хм… такую я не читал. — перевернув том, учёный прочитал описание. — «… А два эмиссара Рая и Ада за 6000 лет полюбили свой образ жизни среди людей и саботируют наступление Конца Света.». Интригующее начало.
— Она тебе понравиться.
— Буду проводить время с пользой. Спасибо.
Книга выглядела новой, и, решив погрузиться в мир фэнтезийного бестселлера во время тихого часа, Вячеслав Владимирович положил её в тумбу, а Интерн, напомнив «небуйным» о скором возвращении с утренним обходом, не попрощавшись, вышел из комнаты.
Стараясь не смотреть на противоположную стену, где после пререканий с Колей, которого пришлось успокаивать Петру Семёновичу, Клавдий отвечал на прерванные ночью вопросы Гертруды, учёный, пытался улучшить отношения с ЛевГеном, чувствуя нависшую над его жизнью державу короля, но прогресс общения с упрямы стариком и на третий день не изменился и остался нейтральным, и на сегодня эти попытки прекратились, чтобы не вводить его к иррациональным взаимодействиям. Вячеслава Владимировича уже неотвратимо тянуло к неразговорчивому, из-за чего ему казавшемуся загадочным, старику. Физик почувствовал ответственность за любое происходящее с ЛевГеном событие, отразившееся на его здоровье - он понимал, что Клавдий не отступится, а молчание - также законом наказуемое деяние - делало его соучастником преступления и ещё сильнее давила на его трусость.
«Рассказать ли студенту о том, что он оказался прав? Нет, конечно, нет! Он то, в отличие от Клавдия, рассуждает вменяемо. Да и «король» намекнул о нехороших последствиях бездумной болтовни. Абсурд… просить убить, а после отказа просто отпустить. Либо это довольно хорошо и хитро спланированный за несколько минут план мести, либо беспечная глупость. » - высказался своим мыслям Вячеслав Владимирович, вернувшись на кровать.
Оставшиеся до обхода полчаса учёный провёл в компании Лизаветы и наблюдавшего за их общением студента. При близком рассмотрении, а сейчас Вячеслав Владимирович сидел менее чем в метре от девушки, она уже не казалось притягательно-идеальной. В сглаженный краях лица проглядывали оголённые истощенной кожей скулы и блестящий шарообразный лоб с высоко посаженными волосами, лебединой дряхлой шеей, и с единственным на всём низенькое тельце несколько миллиметровым слоем жира на руках. Такая неожиданная подробность сначала оттолкнула Вячеслава Владимировича, в чьём воображении, ведь он имел небольшое отклонение в зрительном аппарате, но очки не носил, и эти трудно замечаемые детали разгладились фантазией, Лизавета представлялась не сорванным бутоном астры в поле скощенной травы.
«Об этом свой комментарий я упущу.»
Но привыкнув к новому образу, забыв предшествующий идеал, учёный заметил некоторую притягательность и этого сложения, а к концу тренировки жестового общения, вернулся к чувствам, имеющимся час назад, и даже более проникнувшись симпатией к девушке.
Отсидевши обход, отзавтракав творожной запеканкой со сладким изюмом и сгущённым молоком, Вячеслав Владимирович самостоятельно отправился на процедуры: вырвавшись раскалённым телом, жадно заглатывая воздух после физических упражнений в коридор, гуашью вырисовав на холсте банку акварели, с похвалой расцененную преподавателем ИЗО и, присутствуя на дне симфоний Моцарта, выслушав их в исполнении Лизаветы, узнав у одногруппников, что девушка играет только для них, остальным же группам приходится довольствоваться тяжёлыми ударами клавиш медсестры-самоучки-пианистки, иногда заглушавших звуки мелодии, хотя девушка приходит и на другие занятия в свободное время.
Отобедав грибным супом, выложив шампиньоны студенту, Вячеслав Владимирович вернулся в «Небуйную». Предвкушая проведение следующих часов в компании книги обещавший вовлечь и, после закрытия, оставить сладкое послевкусие недочитанного интереса, мужчина с надеждой вытащил том из тумбы.
Полулёжа, опёршись спиной о подушку, учёный устроился на кровати, поставив на ноги заветное чтиво. С довольно-заинтригованным выражением лица он благоговейно, с высшим библиофилистическим удовольствием насладился хрустом переплёта, ни разу не открывавшейся книги, развернул форзац. Внимание Вячеслава Владимировича привлек ни столько необычный его цвет, а именно небесно-голубой, сколько то, что на нём находилось- с картона на одеяло спустился небольшой литок бумаги, достав который из складок ткани, учёный прочитал: «Теперь я понимаю, что вы хотели мне сказать. Простите мою глупость, из-за которой вы находитесь в таком положении. Мы должны предотвратить это. Доверьтесь человеку, который передал вам эту записку. Я достала машину времени. Найдите меня в университете. Бегите, когда сможете. Он вам поможет. Л.»
«Лера! Но как она узнала про разлом? Она же пишет про него? Впрочем, это не важно, узнаю, когда встретимся. Не надо медлить, я должен найти Интерна. Как же я хочу выбраться отсюда! Это место… оно угнетает. » - сорвался Вячеслав Владимирович и, ликуя в душе, но оставшись непоколебимым снаружи, аккуратно спустил руку под одеяло, положив бумажку в карман, не спеша убрал книгу в ящик и, как будто направляясь в туалет, вышел из комнаты.
Потратив на поиск несколько минут и застав ожидавшего полдник Интерна в столовой, Вячеслав Владимирович не удивил его своим появлением.
— Не можешь дождаться дынного коктейля? — с искренним любопытством спросил работник госпиталя.
— Объяснишь? — оглянувшись, проверив появление новых ушей, и удостоверившись в их одиночестве, Вячеслав Владимирович вытащил из кармана согретую влажной от волнения рукой бумагу.
Пробежав глазами по первой строчке, Интерн, оставив улыбку только у краёв губ, тихо (из-за отсутствия людей появлялось эхо) ответил:
— Я обязан этой девушке… очень обязан. Я отвезу тебя к ней, но как только вернусь сюда, если о твоём исчезновении не будет известно, я сообщу примерное твоё местонахождения.
— Справедливо.
— Если тебя поймают, ни слова обо мне.
— Не поймают.
— И всё же. Будь готов, и как только устроится подходящий случай, я приду за тобой.
— Есть конкретный план, или будет зависеть от ситуации. — этот вопрос педантичного мужчину беспокоил больше всего.
— По ситуации, но главное добежать до выхода, через который вчера…— в скороговорке осёкся Интерн, но не теряя темп продолжил, — где ты проходил, когда тебя привезли в госпиталь. На парковке стоит моя машина. Довезу тебя до места встречи, а дальше ты сам.
— Откуда ты её знаешь? — убрав свёрнутую бумажку в карман, поинтересовался Вячеслав Владимирович, выпрямив спину, так как до этого он сидел, наклонившись к столу и вытянув шею на самое возможное смещение позвонков.
— Я был знаком с её тёткой. Но в сентябре встретился и с Лерой.
— Но как она узнала, что я здесь, и передала тебе? — продолжил любопытно заискивать учёный.
— Вчера я выбирал книгу, там, в магазине, и встретились. Она попросила вложить записку и вытащить тебя, напомнила о моём долге за её услугу. Но как она узнала, куда тебя…
— Я вспомнил. — взвинчено перебил Вячеслав Владимирович, эмоции которого выходили за рамки приличия.
— От тебя требуется только ждать и не попасться, если будут искать. — поучительно добавил Интерн, будто и ему не раз приходилось сбегать.
— Ага, ага. — не слушая, пролепетал Вячеслав Владимирович, эмоциональное состояние которого безвозвратно рухнуло. И, опустив голову, он несколько минут не смотря наблюдал за столом.
— А вот что делать будем, если в госпитале поймают? Если сбежать не успеем? — медленно, оставив взгляд на разводах на поверхности стола, прошептал мужчина.
— Не беспокойся! — приобняв учёного и потрясся его за плечи, расплывшись в подбадривающей улыбке, успокоил Интерн. — Я же сказал, что выберу наилучшую ситуацию. Да и то, за побег отсидишь три месяца в одиночной и всё - обратно в «Небуйную».
— Ты сказал «подходящую».
— Любишь же ты настроение не только себе испортить, но и других с собой затащить. — отвернувшись от Вячеслава Владимировича, укорил его Интерн.
Помолчав с несколько минут, предоставляя их для успокоения мыслей учёного, работник госпиталя продолжил:
— Что это за дело, которое не может подождать трёх лет?
Спровадив докучливые картины ареста, Вячеслав Владимирович без тревоги, уверяя себя в компетентности человека, от чьих поступков будет зависеть судьба всех живых существ, остановившись на стеклянных глазах Интерна, объяснил:
— Это наше…личное.
— Настолько личное. — возвысив брови так, что кожа на оставшейся части черепа преобразовалась во множество морщин с несколькими большими лощинами, проходившими через весь лоб, которые состарили мужчину на не один десяток лет, усмехнулся Интерн.
— Нет. Ты что… как. И ты недавно говорил мне о пошлости. Фу! — отвернувшись от собственных мыслей, побрезговал Вячеслав Владимирович.
— Ну, если тебе кажется непристойным общий подарок для Лериной тётки, то тебе снова надо сходить к психологу. Сегодня же четверг! Через часик с ней об этом поговоришь.
— Вывернулся?
— Откуда мене знать какие у вас заморочки?
— Ладно. Но не настолько личное, конечно, как ты подумал сначала, и не такое идиотское, как с подарком.
— Идиотское?..
В идиллии подшучивания друг над другом и не упоминая больше о побеге, союзники дождались полдника, и как только из окна пункта выдачи вылезла морда повара, выставившего на стол коктейли и пирожное «Муравейник», Интерн, сорвавшись с места, долетел до еды и, отпивая молоко, вернулся за стол.
— Кстати, как вчера в нашу «армию» сходил? — попытался выговорить молодой человек, запивая сухое пирожное молоком, когда Вячеслав Владимирович вернулся с добытым полдником.
— Я думал, у вас такой сплочённый коллектив, что о новом маникюре медсестры через полчаса после начала смены знает весь госпиталь.
— О твоём грандио-озном фиаско никто не говорил.
— Фиаско? Ну о том что случилось догадаться нетрудно. — отпив коктейль, улыбнувшись, согласился
