Анатольевича, двигался без вмешательства его разума, а мысли кружились над вопросом о вещественной составляющей существа, назвавшегося «Интерном».
«Не могло же его не быть? Как?. » — вдумывался во внутреннем диалоге учёный. Через полчаса главврач покинул изолятор, получив разъяснения на вопросы: о вчерашнем психическом состоянии Вячеслава Владимировича; его общем выражении за все дни, проведённые в госпитале; о мыслях, которые его посещали (уточнил и о тех, которые дольше всего задерживались); о круге общения; наличии конфликтов и слегка затронул воспоминания о побоях; и все со свойственным опытным психиатрам безразличием.
Когда Павел Анатольевич привстал со стула, Вячеслав Владимирович, опомнившийся о том, что сейчас его снова закроют, выпросил у врача возвращения ему вещей, оставшихся в тумбе в «Небуйной», на что услышал: «Устроим, если вести себя хорошо будешь» — после чего тот вышел из изолятора.
Вячеслав Владимирович приспустился, что не лёг, что не сел, и начал ждать. Часов в изоляторе не нашлось и сколько он просуществовал, мужчина не знал, только, когда санитар принёс вещи, показалось что не долго, а потом подумал, что достаточно и много.
Сидел теперь Вячеслав Владимирович с вставленной ему в руки книжкой — только она и являлась той вещью, которая лежал в его тумбе. И тут необычная цепочка следствий, которую многие называют «женской логикой», пробежала
через воспоминая (в науке — ассоциативное мышление): книга -«Небуйная»-тумба- кровать- стена- напротив- ЛевГен — перенесла его во вчера, когда у Павла Анатольевича сорвалось о смерти старика.
«А может это Клавдий, мелочный Мориарти, знал о том, что там могла произойти стычка, послал туда ЛевГена; не моими руками, не своими, а как несчастный случай. Хотя старик был на своём уме и не расстилался под «королём». Но зачем ему идти в ту часть коридор —- занятий там нет, прачечная не работает? Он бесцельно ходить не будет, значит всё-таки по заискиванию Клавдия. Расчётливо. Или нет, он создал этот конфликт — наобещал Иванчуку привилегий, а тот и пошёл к этим. И всё ради его высокой цели. Глупо… Или я глуп. ЛевГен мог идти, например, на ОБЖ, увидел Сидорова или Сидоров его, или ЛевГен меня… Камеры! Раз Павел Анатольевич видел на них момент смерти, значит там есть и как старик в это ввязался… ещё… ещё Интерн. На камерах он тоже будет!»
Вячеслав Владимирович тараторил про себя и только лицо его иногда подёргивалось, сам же смотрел в книгу. А начал он с мысли «Но и в таких стенах могли затеряться чьи-нибудь уши.». Учёный стал подозрителен, хотя его предположение ни на чём не основывалось. Закончив на идеи о просмотре камер, и именно потому, что в коридоре Вячеслав Владимирович их тогда не увидел, решив, что и в изоляторе они так же имеются, сделался спокойным, блаженным, перелистал несколько первых страниц…
«Зря пропустил, довольно занятные.»
… и начал с двенадцатой. Не торопясь, он дотащился до двадцать четвёртой,
когда щёлкнул замок. В раскрывшуюся дверь у сканера он заметил санитара, одного из вчерашних, который несколько раз повозил губой, после чего в изолятор вошёл студент, за ним санитар. Приподняв Вячеслава Владимировича, мужчина вышел, обозначив время свидания в «не больше часа». Студент, без обычного приподнятого настроения, поставил принесённый им поднос на письменный стол, сам сел с обратной его стороны, напротив возвращённого беглеца, и только тогда, посмотрев в глаза Вячеславу Владимировичу, натянуто улыбнулся. Не то чтобы это выражение разоблачало злобу или умиление, искренней радости оно не излучало. Это было нервное.
Они молчали, смотря друг на друга не пристально, но и не с пустыми глазами. Продолжалось это недолго, и как пара нераскрытых влюблённых, смутившись, …
«Не смущённо! Это разные слова!»
… развели их в разные стороны, что студент сделал на секунду раньше. Молодой человек уставился на поднос и начал расставлять с него блюда на стол: тарелку, залитую таким количеством супа, что при обычной разливке в столовой вмещают две чашки, на краю которой балансировал кусок крошащегося белого хлеба, картофельное пюре и полторы котлетки, полтарелка винегрета и стакан компота, с плавающими на дне сухофруктами. Рассервировав стол в пользу Вячеслава Владимировича, прочитавшего за это время ещё две страницы, студент начал:
— Я не виню и не осуждаю. Но… но ты мог бы мне сказать. Я никому.
Вячеслав Владимирович слегка вздрогнул, не ожидая скорого прерывания тишины, но с теплотой, повернув голову к бывшему сокомнатнику, сказал:
— Я доверяю тебе. Но в той спешке… Ты не мог бы. — он кивнул на книгу.
Студент перегнулся через стол, вытащил её из рук мужчины и положил на край стола.
— Давно решился?
— Я отвечу на все вопросы, но… ты же помнишь врача, который принёс мне эту книгу?
— Ты взял её у меня.
Студент протянул Вячеславу Владимировичу ложку супа, ещё, и остальные, пока тарелка не опустела, а влилась суспензия в учёного довольно быстро, ведь состояла только из бульона с несколькими картофелинами.
— Во время осмотров за врачом ходил интерн?
— Нет.
— А первые дни со мной кто-нибудь ходил на занятия? — затараторил Вячеслав Владимирович.
— Нет.
— В среду он ел с нами икру, потом мы пошли на ОБЖ.
— Ели, но разговаривали ты, я и Лизавета.
Далее физик употребил второе, запив половиной компота.
— Вячеслав Владимирович, дак давно ты задумал сбежать? — продолжил студент, сложив руки перед собой на столе.
— Ты мой друг, и я предупрежу о том, что не расскажу тебе всё. Давно? За час, может быть за полтора.
— Зачем?
— Не могу. Стоп, Павел Анатольевич сказал, что никто не знает, что я сбежал, как ты?
— Клавдий рассказал, ему кто-то из санитаров.
— Что он ещё узнал? — недовольно бросил Вячеслав Владимирович.
— Ты в Москву убежал. Я не верю.
— В Москву, но не убежал, а уехал.
Вячеслав Владимирович прервался, запил салат компот, из которого съел сухофрукты.
— Зачем? — повторился студент.
— Поговорить.
— И это того стоило?
— Да. Даже это стоило. — добавил он, отчасти оправдываясь себе.
Студент собрал посуду на поднос и рассматривающе сел рядом с Вячеславом Владимировичем на край кровати.
— Сильно они тебя. Болит? И тогда больно было?
— Первый удар больно. Я его ещё ногой пытался ударить. — оптимистично выискал учёный. — Потом как в тумане — наверное уже тогда начал терять сознание.
Студент встревожено округлил рот, но прикасаться к бинтам, хотя ему и не терпелось, не решался.
— А как ты их так, по-врачебному завязал?
— Помогли.
— Странные, но добрые у нас люди. Помогли избитому и отпустили его. — студент улыбнулся, посмотрев на Вячеслава Владимировича.
— Ну хоть такие. — перестав напоминать об Интерне, вздохнул учёный.
— Что это я с тобой только о своём! — всколыхнулся студент. — Я ж не только поэтому. Ты уже знаешь? Рассказали? Тут это… ну… ЛевГен умер. Вот. — скороговоркой, в середине запнувшись, в попытке подобрать уважительное выражение, но не сумев и, выдав что было, пробормотал студент.
— Да, прискорбно. Тихий он был… даже злой, но…
— Наш! — не утерпев подхватил студент. — Мы с ним года полтора прожили, может и побольше. Поминали сегодня за завтраком.
— А остальные как?
— Лизавета плакала, я слышал. Божки тоже ночью что-то перешёптывались. Остальные молчат. А я, как узнал, что тебя привезли, ещё вчера у Павла Анатольевича выпросился еду сюда принести. Ещё завтрак хотел, но сказал, что ты спал.
— Хоронят же на девятый день?
— Мне (он суеверно плюнул через плечо) хоронить никого не приходилось, так что не знаю. Но ЛевГена вроде всё, туда. — студент понизил голос и наклонил глаза в пол.
— Нельзя же.
— А держать его где? Морга здесь нет, он был неверующим, так что без обрядов.
— Зачем он вообще полез?
— Об этом тоже не знаю.
— Ты не слышал, может быть его Клавдий на первый этаж отправил? — попытался подтвердить свои подозрения Вячеслав Владимирович.
— Он шёл на ОБЖ.
— Это же было в начале полдника.
— Нет, примерно в середине, даже под конец.
«Сколько же я пролежал без сознания?» — подумал Вячеслав Владимирович и поднял голову на щелчок замка.
— Час ещё не прошел! — настойчиво прокричал студент.
— Я знаю, но тебе пора. — входя, отрезал Павел Анатольевич.
Студент не удивился, поздоровался с главным врачом, забрал поднос и, улыбнувшись Вячеславу Владимировичу, попрощался с учёным, уточнив, что придёт во время полдника.
— Отчаянно к тебе вчера просился. — усаживаясь за стол, заметил Павел Анатольевич.
— Кто?
— Ипполит.
— И когда придёт?
— Только что вышел.
— То есть сейчас?
— От сюда вышел. — раздражённо вставил врач.
— А я задумался и забыл, о чём мы говорили. — улыбаясь, бесхитростно врал Вячеслав Владимирович.
— Как тебе книга, нравится?
Павел Анатольевич прокатил к себе книгу и, пробежав глазами по страницам, закрыл, но оставил перед собой.
— Интересная.
— Рекомендуете?
— Вам? Нет.
— Почему? — не вопросительно проговорил психиатр.
— Не ваш слог.
— Не пойму способ повествования?
— Нет, поймёте. Но там… необычные причинно-следственные связи. Вот ведётся повествование о жизни персонажа, а потом абзац, и последнее о чём говорилось, раскрывается в примере, причём иногда странном.
— Вчера мы говорили о тебе, и ты снова упоминал «Интерна». Но конкретно о нём ничего не рассказал. Так что сегодня он будет главным вопросом нашей беседы. — забыв о книги, возвратился к основной цели Павел Анатольевич.
— Я не так и много о нём знаю.
— Ничего. Начнём с того, когда вы познакомились.
— В первый день…, то есть четыре дня назад, во вторник. Он пришёл с вами во время утреннего обхода… подбежал и отдал вам бумаги.
— Дальше.
— Вы провели обход…
— Он разговаривал с кем-нибудь.
— Нет.
Дернув головой к Павлу Анатольевичу, Вячеслав Владимирович искомо
посмотрел на его крупное лицо и, не найдя назревающих вопросов, съехав ещё в более лежачее положение, с чувством освободившегося от нагрузки копчика, продолжил:
— Потом вы вдвоем ушли. Он вернулся после завтрака и повёл меня на процедуры, у меня тогда ещё голова в первый раз заболела. Поводил он меня по кабинетам. Мы останавливались у двери, я стучал и входил, после окончания, когда я выходил в коридор, Интерн уже ждал меня. После третьего занятия начался обед, он проводил меня в столовую, а сам отнёс еду в одиночные камеры. После «тихого часа» мы пошли на последнее занятие, а когда возвращались, он вспомнил, что мы пропустили полдник, и снова пошли в столовую. Последний раз в тот день я видел его на вечернем обходе.
— На следующий день всё повторилось?
— Да.
— И вчера.
— Тоже.
— О чём вы разговаривали?
— Я и не помню. О госпитале, о еде.
— Но называл тебе любимую еду.
— На полднике давали хлеб с кабачковой икрой, его невозможно было оторвать от неё.
«Ну это он преувеличил, я же всё-таки разговаривал с ним.»
— А тебе икра нравится?
— Нет.
Павел Анатольевич подробно остановился на некоторых деталях и, слушая Вячеслава Владимировича, пролистывал бумаги, принесённые утром.
— Как ты бежать задумал? Ради этого полез в драку?
— Да. — ответил Вячеслав Владимирович только на последний вопрос.
— И сам подговорил Сидорова, и Амбарова устроить представление?
— Они решали там свои дела, и я просто оказались в нужное
