Я славлю жемчуг слова! Ведь оно
Жемчужницею сердца рождено1
Слово «лето» обычно вызывает классический ряд ассоциаций: отпуск, море, ласковое солнце, легкий солоноватый ветер, простор, синева, дача, лес, грибы, ягоды, закрутки-заготовки, путешествия. Одним словом – отдых, когда и труд в радость!
Наше бакинское лето разрушает этот ряд с легкостью фокусника, уничтожающего карточный домик! Одна за другой обваливаются его стены – карты!
Карта первая – солнце! Испепеляющее и яростное, оно превращает воздух в расплавленную синюю слюду. Воздух начинает жить отдельной жизнью. Воздух становится слоистым, густым и тягучим, предметы теряют свои очертания, и качается, колышется мир в этом дымном слюдяном царстве.
Карта вторая – море! Оно далеко от городского засилья асфальта и камня. Легкий солоноватый ветер ощущается в приморских деревнях, но, ближе к городу сменяется на песчаный суховей. Хитрит природа и география: вначале сулит неискушенному жителю свежесть морского прибоя, а потом насылает пыльный и колючий вихрь. Неискушенный житель чувствует себя одураченным женихом, которому вначале показали красивую и нежную младшую сестру, а потом обманом женят на старшей – высохшей и морщинистой старой деве.
Карта третья – простор! В городе, застроенном зданиями-гигантами в энное количество этажей, он мало ощущается. Деревья, которые когда-то были большими рядом с пятиэтажными зданиями, сейчас кажутся кустиками по сравнению с высоченными новостройками.
Карта четвертая, пятая, шестая и прочие – похожи друг на друга! Дача, которой нет; лес, который очень далеко и добираться до него трудно, грибы и ягоды можно купить в ближайшем магазине, а значит, нет радости похода за ними. Остается карта закруток-заготовок, но это больше работа, а не отдых.
Есть еще карта путешествий. Верно сказал герой какого-то фильма: все, что мы уносим с собой – это с десяток хороших впечатлений. А несколько раньше фильма эту мысль высказал великий Авиценна: «Человеку для счастья нужно проводить 11 месяцев дома, а один месяц вдали от него, дабы обогатившись мудростью и красотами внешнего мира, возвращаться в мир собственный». Жаль только, что ни Авиценна, ни герой фильма не сказали, где найти для путешествий достаточно средств. Увы, мудрость, красота и хорошие впечатления внешнего мира стоят недешево…
Итак, карточный домик под названием «лето» рухнул. Что же осталось? Небольшое, но надежное богатство: краткая вечерняя прохлада и огромное ночное небо с россыпью созвездий. Низкое, бархатное небо с мириадами звезд – ярких и крупных, как яблоки, мерцающих и мелких как маковые зерна. И путешествие во времени и памяти… Маковые зернышки звезд, осветите мне дорогу в мир, который никогда не разочарует и не предаст! И всегда будет доступен, ибо он в сокровищнице памяти…
Дохнуло утро по лицу земли,
Чтоб все цветы вселенной расцвели 2
Лето 1984 года выдалось в Москве очень жарким. Белые чистые оконные решетки первых этажей быстро покрывались ржавым налетом – от влажности. Капли влаги проступали везде – на листьях ясеней, на детских качелях, на скамейках, возле домов. Матери наказывали малышам, чтобы не играли подолгу в песочницах - на влажном песке легко простудиться. Находиться в этом влажном жарком воздухе было трудно, как если бы человека поместили внутрь горячего облака и приказали: «Дыши!».
Это было трудно сделать, и еще труднее было в такую жару что-то есть и пить. Спасение было только в чае и вкуснейших маковых булочках, что продавались в магазине «Кулинария» около дома нашей московской приятельницы. Никогда в жизни мне не приходилось пробовать таких сдобных и мягких как пух маковников с толстым слоем начинки! Каждое маковое зернышко таило в себе терпкую сладость! Нечто похожее на эти волшебные маковники я попробовала только спустя много лет в Санкт-Петербурге в трапезной Блаженной Ксении Петербургской на Смоленском кладбище. Но это уже другая история…
Дом нашей московской приятельницы был гостеприимным и располагающим к отдыху. Ходики мерно отстукивали время в прохладу стен. Тахта под ярким дагестанским паласом мирно уживалась с трехногим столиком в хохломских узорах. На столике стояла пластмассовая, расписанная петухами ваза с пластмассовыми же ромашками. А над тахтой висела копия ренуаровского «Портрета Жанны Самари». Художник-копиист не поскупился на краски – Жанна Самари пылала в ядовитых оттенках розового, голубого и рыжего!
Это разнузданное буйство цветов несколько смягчала темная этажерка с книгами. Их было немного, и все они, как на подбор в коричневых переплетах с черными корешками, были похожи на школьниц в одинаковых платьях и фартуках. Они стояли на полках так ровно и аккуратно, что невольно возникал вопрос – читали ли их когда-нибудь? Передвигали ли вообще с места?..
Впрочем, одна из них выделялась грязно-серой обложкой с полустертым рисунком – видно, книгу читали часто. Я потянулась к ней, благо, хозяйка дала мне полную волю над этажеркой. На обложке плохо различались буквы: «Л..нид С..ов..ев Пов..т. о Х..ж. а.редд..е».
Скорее лениво, чем заинтересованно я перевернула страницу: «Возмутитель спокойствия». Что это? Действительно, спокойствие мое было возмущено в самом хорошем смысле этого слова.
У Константина Симонова есть строки: «Я не просто прочел. Я как путник, прошел то письмо». И, я, словно восторженный и благодарный путник без устали исходила эту книгу за девять дней. За девять дней было опустошено несчетное количество чашек чая и съедены десятки маковников, чья начинка так напоминала россыпь созвездий! И девять дней мне сияли самые яркие звезды Бухары, лившие свой прохладный свет в голубые просторы вечности. По этим бескрайним просторам ехал на своем осле бессмертный Ходжа Насреддин – лукавый и мудрый весельчак, любимый герой народов Востока, более всех даров земных почитавший жизнь и свободу.
Уж как молила я хозяйку подарить мне эту книгу! В самом деле, на что она ей?! Детей у нее нет, сама видит плохо – книги годами на этажерке стоят нетронутыми.
«Не могу, – отвечала она. – Дорога мне как память. Мама моя очень уж любили ее. Вон, почти до дыр зачитали. Я не читала пока, все руки не доходили, а мама дня без нее прожить не могла, и смеялись и плакали с нею.»
Не знала я тогда, что именно это издание книги будет украшать мою домашнюю библиотеку. Только случится это много позже – в 2007 году, когда в магазине «Тысяча мелочей» на горке свернутых шлангов и упаковок с бельевыми прищепками я увидела стопку старых книг самой разнообразной тематики.
– Кто-то принес и оставил, чтобы не выбрасывать на мусорку, – небрежно сказал продавец. – Хотите, берите, это бесплатно к товару, который вы купите.
На самом верху стопки лежала «Повесть о Ходже Насреддине». Герой ее грустно подмигивал мне с обложки: «вот куда завели меня вечные странствия – в хозяйственный магазин в бесплатное приложение к бытовым мелочам».
Не помню, что я купила тогда в магазине, но книга Леонида Соловьева вскоре стояла на книжной полке в моем доме.
– Прекрасный выбор! – заметил продавец. – Я эту книгу в детстве читал. Русский, а как хорошо о восточной жизни написал. Пусть будет ему радостно на том и этом свете! Жалко, что такие книги выбрасывают. Хорошо, что вы берете.
Последних слов его я уже не разобрала, торопилась домой, снова встретиться с героями полюбившейся книги и как можно больше узнать о ее авторе. Ведь простые люди зря словами не разбрасываются, и если уж хвалят, то искренно, от самого сердца: «Русский, а как хорошо о восточной жизни написал. Пусть будет ему радостно на том и этом свете».
Пусть!..
Дух человека землю облетал,
Жемчужной сферой мира заблистал 3
… Номер ордера на арест он запомнил на всю жизнь – 2847. В присутствии понятых был составлен протокол обыска.
«У гражданина Соловьева, Л.В.,, русского, 1906 года рождения изъяты рукописи, записные книжки, а также орден Отечественной Войны 1-й степени, медаль «За оборону Севастополя» и медаль «За победу над фашисткой Германией». Оружие не обнаружено».
На допросах больше всего интересовались его анкетными данными. Они действительно были необычными. Родился в Триполи. Родители-учителя выполняли на Ближнем Востоке просветительскую миссию Русского Палестинского Общества. Преподавали в русско-арабских школах. Отец Соловьева являлся к тому же инспектором этих школ. Здесь, в Триполи, тогдашней Сирии, а ныне в Ливане и появился на свет Леонид. Было это в Праздник Преображения Господня – 6 августа (по старому стилю) и 19 августа (по новому) 1906 года.
А уже в три года он отправился с семьей в Россию. Отец получил место инспектора народных училищ Бугурусланского уезда Самарской губернии.
В 1920 году Гражданская война и голод сорвали семью Соловьевых с насиженного места. Они двинулись на юг, в Среднюю Азию. Там, по крайней мере, было сытно.
Восточный базар, яркий как ковер и шумный как жизнь, ошеломил смышленого приезжего мальчика. Он до конца своих дней не забудет синий вкусный чад харчевен, пеструю сутолоку, гомон, шутки, смех и шум.
В детстве языки даются легко. Скоро Леонид с легкостью заговорил на узбекском, турецком, таджикском и туркменском. На кокандский базар съезжались торговцы со всего Востока. Цепкая детская память собирала, хранила все эти картины, словно выкладывала мелкими маковыми зернами тончайший узор. Разве мог он тогда знать, что этот узор живой памяти так ему пригодится и ляжет в основу его книги?..
Семья Соловьевых жила в Коканде трудно. Учительская зарплата отца была нищенской. Спасал небольшой земельный участок. Свои овощи и фрукты к столу были всегда.
В 16 лет, бросив Железнодорожный Техникум, Леонид решил начать самостоятельную жизнь и отправился по Ферганской долине в поисках заработка. Бродя от кишлака к кишлаку, он брался за любую работу, помогал в хозяйстве дехканам и ремесленникам, рисовал вывески для торговых лавок, давал уроки русского языка, заведовал клубом и одно время даже сражался с басмачами.
Впечатления просились на бумагу. Вначале были небольшие заметки в районных газетах,а вскоре Леонид в 17 лет стал разъездным корреспондентом ташкентской газеты «Правда Востока».
Литература влекла его к себе властно, неудержимо, словно пестрая река кокандского базара, которая жила в его памяти. Он начал писать рассказы и один из них – «На Сырдарьинском берегу» рискнул отправить в Ленинград на конкурс «Мир приключений». И неожиданная удача! Вторая премия! Окрыленный успехом Соловьев решил, что пора ехать учиться литературному ремеслу в Москву.
В 1930 году он поступил на Литературно-сценарный факультет института кинематографии. Обучение было ускоренным, и уже через два года Леонид
Спасибо, Ляман 
