иной раз и он удивлялся моим разносторонним способностям и восприимчивости к окружающему, даже тревожился, когда видел, что я мучаюсь какой-нибудь мыслью, но никому ничего не говорю. С ним я особенно избегал откровенности: это казалось мне слюнтяйством, а я желал быть мужчиной во всем и более всего – перед ним. Отец являл мне образец мужественности, хотя в отношениях с матерью я подсознательно относил его к ведомому, ведь при всей твердости характера он ни разу не "надавил" на нее, напротив, потакал ей во всем. И данное ни в коей мере не являлось слабостью с его стороны, но лишь теперь я осознаю это в полной мере проявлением мужской силы, великодушия и любви.
Мои таланты, которыми так гордилась мать, оставались почти невостребованными. Музицировал я лишь для собственного удовольствия, рисовал и того реже – от случая к случаю. И профессия моя также была далека от этих сфер, однако я знал, что учился тому, к чему меня всегда непреодолимо влекло, поскольку в будущем предполагал серьезно заняться творчеством. Я не планировал стать романистом и довольно-таки смутно представлял, чему хочу отдать предпочтение, но ощущал все происходящее в себе в процессе жизни естественным накоплением художественного материала. Станет ли это когда-нибудь книгой, живописным полотном или сонатой, витало в воздухе. Пока же я наслаждался делом и с азартом развивал свои идеи. А Журнал давал мне широкий круг общения, что помогало пополнять запасники души, ибо являлось отличной питательной средой для рождения сложного сочетания мыслей, чувств и впечатлений.
Я получал удовольствие от работы, и к моей гордости Журнал добился некоторой популярности, в чем не последнюю роль играл иронично доверительный тон статей моих журналистов. Правда, в ответ на это наш сайт получал множество писем с вопросами о психологических проблемах личного плана, с чем работать имел право лишь специалист. Кроме того, определенное количество наших читателей настойчиво развивало в переписке темы однополой любви. Мы упорно противились данной тематике – мало ли существует квир-изданий, но ввиду того, что на наших страницах регулярно появлялись высококлассные фото прекрасных мужчин и юношей, поток писем от гомосексуалистов не стихал. Нас просили помочь в знакомстве, призывали открыть отдельную рубрику, умоляли давать соответствующий материал. И порой даже некоторые очень известные личности обращались ко мне на светских тусовках с данными предложениями, обещая немалые вливания в бюджет издания. Однако я считал подобные темы слишком уж специальными, чтобы освещать их на страницах Журнала, но подумывал пригласить психолога профессионала для он-лайн консультаций, дабы привлечь к нашему изданию как можно больше читателей, в том числе и нетрадиционной сексуальной ориентации.
Для этих целей отец представил меня профессору Конникову, своему старинному знакомому, с которым я тут же заключил контракт. Конников жил в Швейцарии, куда его переманил в свое время мой отец, но часто посещал Россию, ибо имел здесь на пару с компаньоном какой-то бизнес. К тому же, он не изменил российского гражданства и даже регулярно читал лекции в университете. На нашем веб-портале Конников открыл свою страничку, его привлекала возможность работы с широким кругом читателей Журнала, среди которых он как драгоценные крупицы выискивал своих пациентов. Он разрабатывал тему Интернет-зависимости и бегства в "виртуальную реальность", так что его на профессиональном уровне интересовали личности, ищущие, прежде всего, возможности выговориться, оставаясь при этом невидимыми собеседнику. Ведь такой стиль общения привлекает людей, испытывающих состояние хронического напряжения, тревоги и даже отчаяния. Это не просто поиск новизны и стимуляции чувств – Интернет придает смелости быть максимально откровенным и открытым в описаниях своих переживаний, что не всегда возможно при живом контакте. А абсолютная оголенность личности для исследователя имеет принципиальное значение.
Конников своим обезоруживающим собеседника взглядом, как и мой отец, привлекал мое внимание неким непреодолимым для меня экраном возраста и умственного багажа, перемещенного, как я подозревал, в иные плоскости, нежели мой собственный. Правда, в отличие от отца, с Арсением я мог достаточно откровенно беседовать на темы взаимопонимания мужчин и женщин, а также того, как меняется психика человека с возрастом, какие метаморфозы претерпевают его взгляды на жизнь…
***2
Помнится, Анна всегда навязывала мне вину. По молодости и глупости я боролся с комплексами жены, но пришлось оставить это неблагодарное занятие, ибо в конце концов я понял, что развились они у нее от неуверенности в себе, и требовался весь мой такт, дабы не усугублять положение. При утонченно изысканной внешности Анна почему-то считала себя недостаточно привлекательной и даже страдала от несоответствия внешнего облика и внутреннего самоощущения. И как только ни пытался я снять ее зажимы, каких только техник ни применял. Но активно вмешиваться в свой мир она не позволяла, и в ответ на домогательства предъявляла мне тысячу обвинений в том, что я совершенно ее не понимаю и никакой я не психолог, а самовлюбленный мужлан, которому не доступны тонкие движения женской души. Я бросался "исправляться" и угождал ее тайным и явным желаниям, пытался применять методики, которым учил своих студентов, но Анна презрительно отвергала психоанализ, гештальт-терапию и прочие интеллектуальные изыски, успешные в отношении других людей, не испытывая благоговения перед стройными сводами храма психологической науки и не подчиняясь ни одному из ее законов. Попробуйте-ка хоть как-то воздействовать на знатока ваших личных слабостей. Анна разрушала любую мою защиту, и все же я уходил от ссор, приводя убедительные аргументы в пользу своей невиновности. Однако как муж я требовался ей виновным во всем: так ей было спокойней – признание "вины" являлось с моей стороны подтверждением любви. И эта игра, длившаяся много лет, имела непреходящую ценность, ибо удерживала в постоянном напряжении мои чувства.
Временами у Анны случались романы на стороне, которые однако не привели нас к разрыву. Конечно, не она, а именно я относился к ним достаточно спокойно по причине некоей извращенной уверенности в том, что любви нужен отдых, также как телу после труда, ведь она именно труд, порой изнурительный. Эта толерантность к изменам и была моей истинной виной. Я хотя страдал и мучился, знал, что Анна не может никого любить кроме меня и всего лишь "доказывает" мне мою неспособность понимать женскую душу.
Всем своим поведением Анна специально "нарушала" положения авторитетных теорий, дабы в очередной раз посмеяться над моей приверженностью тому или иному модному направлению психологии, которым я в тот момент увлекался. Раскладывая по полочкам и объясняя самому себе нашу ситуацию, я приходил к определенным, строго обоснованным выводам, но действовать "по науке" в отношении себя самого, а тем более – жены, мне никогда не удавалось, и как специалист с собственной душой я терпел полный крах. Слабость Анны полностью порабощала меня нежеланием освободиться от этих пут. И, проклиная порой "бабские задвиги", необоснованные претензии, граничащие с глупыми капризами, постоянные вспышки гнева и ревности, все эти гормональные бури, я не мог прожить без Анны и дня.
Впрочем, сейчас ей хорошо с другим, и я безмерно рад этому, ибо и сам освободился от непосильного груза ответственности за нее. Хотя... мы всегда ответственны за наших близких, где бы и с кем они ни жили.
В последнюю нашу встречу я понял, как люблю ее, и в ответ на ее счастливые слезы сам плакал такими же счастливыми слезами. Мы напрочь забыли о прежних ссорах, словно заново родились и только вчера встретились, чтобы не замечать ничего низменного. А ведь много лет каждый из нас жил в своей отдельной комнате. Но теперь мы больше не желали терять драгоценных минут любви, подаренных жизнью. Ведь у нас не осталось тем для ссор и взаимного непонимания. Хотя я благодарил судьбу даже за наши прошлые ссоры и за встреченных Анной любовников, за весь тот багаж знаний и ощущений, которые, спрессовавшись, открыли мне новое видение. Все это были поиски истины: они вели нас обманными путями, но мы подчинялись нити, нас соединявшей.
И конечно, никто лучше Ани не мог меня поддержать, как и больнее обидеть. Однако сейчас я готов был стерпеть от нее любую несправедливость: мысль о том, что я отличный "громоотвод" приносила мне невыразимое счастье. Она, выйдя замуж за другого, словно растратила весь запас холодности и желчности в мой адрес, оставшись передо мной в полупрозрачном наряде юной девушки, которую я встретил более двадцати пяти лет назад.
Помнится, тогда меня завораживали ее нежные щечки, а то далекое ощущение сердечной дрожи при нашем первом свидании осталось где-то на задворках сознания. Оно возвращалось ко мне при виде родного лица, всякий раз предстающего новым: то ли из-за макияжа, то ли из-за выражения. А может, его меняло освещение.
К работе на кафедре у меня добавились новые обязательства, ведь я взялся сотрудничать с Журналом. Помимо дополнительного заработка это служило превосходным накоплением материалов для моей монографии, хотя по-настоящему хорошие деньги приносил мне только наш с Георгием бизнес, да еще богатые клиенты, нуждавшиеся в психотерапевте. Правда, все они за редким исключением обладали непробиваемым душевным равновесием и великолепным физическим здоровьем, но, следуя моде, что называется, с жиру бесились. Однако я все же волновался об одной пациентке, "вести" которую меня уговорил в свое время Ферсман. Вот только наблюдать ее лично мне не представлялось возможности,– наше общение шло через Интернет, впрочем, я полностью доверял Георгию. Да мы и всегда составляли с ним прекрасный альянс – будь то в бизнесе, медицине или просто жизни.
Сначала мне хотелось только услужить старому другу, который частенько советовался со мной по поводу послеоперационных депрессий у своих больных, когда заведовал отделением гнойной хирургии в районной больнице. Хотя уже более трех лет как он отошел от дел и практически порвал с медициной. После развода с женой какое-то время Ферсман спасался от хандры на даче. На мой взгляд, уединение для этого являлось не лучшим способом, но, помнится, тогда Лариса привезла к нему сына на все лето.
Мы с ним почти одновременно развелись со своими женами: я – с Анной, он – с Ларисой. И ведь оба продолжали любить своих теперь уже бывших, однако и Георгия, и меня судьба вынудила сделать этот шаг, хотя и не по своей воле. Впрочем, у Георгия, оказывается, была женщина, и сейчас он очень счастлив со своей Нийоле. Тем не менее, что-то в нем не могло не тревожить,– при наших встречах он явно пытался отделиться от меня с каким-то стеклянным блеском в глазах. Возможно, его мучили комплексы из прошлой жизни, ведь второй брак и рождение дочери, да и все его новое существование, сильно отличалось от
