Зима рухнула с небес. Снег прикрыл срам земли холодной белой простынёй. А там, где шли бои, огромным саваном.
Огромная страна, тело которой пряталось за Уральскими горами, дохнула на пришлецов Сибирью. Обмундирование, пропитавшееся грязью, замёрзло, превратилось в жестяные доспехи, покрытые внутри инеем.
Генералы считали, что военная прогулка по отсталой России завершится быстрее, чем в любой западной стране, завоёванной ранее, самое позднее — к советским ноябрьским праздникам, поэтому обеспечения войск зимней одеждой не планировали.
Одно хорошо: грязь замёрзла и, несмотря на то, что колеи застыли в самых причудливых формах, а острые грязе-ледяные хребты чередовались с глубокими ямами, войска двигались вперёд. Но наступала оттепель, и вновь солдаты проваливались в топкие болота, а машины буксовали, лёжа «по брюхо» в грязи без возможности двигаться вперёд.
В Германии говорили о непроезжих дорогах, когда грязь по щиколотку. В России «не проехать» означало отсутствие возможности двигаться вообще по грязи до колен и выше.
Но набирающая силы молодая хозяйка-зима прогоняла покусившуюся на её деньки сопливую старуху-осень, и всё увереннее занимала территорию.
Студёный ветер задувал солдатам под шинели, холодным языком лизал поясницы, протискивался мороженой змеёй под шарфы и распластывался холодной мерзостью по груди. Голые руки на ветру теряли чувствительность, а, согреваясь, болели, будто в пальцы вонзалось множество иголок.
Личный состав утеплялся, как мог. Некоторым военнослужащим тёплые вещи присылали из дома. Не получавшие посылок отбирали у населения свитера, платки, валенки и варежки.
Мучительные марши делали немцев бесчувственными к чужому горю. Солдаты хвастались, как раздевали стариков и женщин прямо на улице. А ведь нередко, когда вымотавшиеся солдаты входили в дом, старики делились с ними махоркой, сострадательные женщины угощали «усталых путников» молоком и яйцами. А немцы после этого рылись в закромах и сундуках хозяев, забирали всё, что считали нужным. Солдаты третьего рейха находились в побежденной стране и хозяйничали по-господски.
Странными казались немцам эти русские. Лица с цветущими румяными щеками, любопытные взгляды. Держались аборигены спокойно, не проявляя ненависти до тех пор, пока у них не проводили карательные мероприятия. В целом отзывчивы и дружелюбны. Летом, когда вермахт шёл через деревни, русские выглядывали из окон, глазели на иноземцев. Любознательные детишки выбегали, чтобы посмотреть на военную технику.
Стройные босоногие девушки с крепкими икрами, русоволосые, голубоглазые, скуластые и круглощёкие женщины в пестрой одежде стояли у домов и на обочинах дорог с малышами на руках, учили детишек махать ручками проходившим солдатам. Полногрудые и широкобёдрые, фигурам которых позавидовали бы кариатиды. Но у русских женщин не было тяжеловесности и неуклюжести, только сила, здоровье и скрытая грация. Красивые вышивки с красными полосами украшали фартуки и широкие юбки ярко-красного цвета. Белые льняные блузки с русской вышивкой облегали высокие, упругие груди. Головы покрыты цветастыми платками белого, красного и лимонного цветов.
Женщины не казались ошеломлёнными. Немцы не понимали их улыбчивого настроения, звонких разговоров, смеха, открытых взглядов. Женщины жевали подсолнечные семечки, внешне безразличные. Но под хладнокровным безразличием в глубине внимательных глаз скрывалось недоверие.
Равнодушие аборигенов раздражало захватчиков.
У дверей домов и хлевов стояли бородатые старики, печальные, испуганные, неуверенные, боязливые, одетые весьма живописно: в толстых шерстяных чулках, обернутых чёрными лентами, больших соломенных башмаках под названием Lapti, в толстых серых куртках с меховыми облезлыми воротниками. Обветренные загорелые лица обрамляли седые волосы и бороды. На головах заношенные треухи или древние выгоревшие картузы.
Многие из них помнили и Великую войну, и Гражданскую. Старики знали: любая война — беда.
Летом по России шагалось легко. Чистая, просторная страна. Есть молоко, яйца и много сена для лошадей. Вереницы гусей расхаживали по деревенским улицам, стайками искали что-то в траве непуганые куры — желанный деликатес для немецких солдат. Солдаты шли за повозками, ощипывая «трофейную» птицу. Полевая кухня на ходу готовила «дичь» с картофелем, добытым на местных же огородах. В жаркие дни солдаты вспоминали время, проведенное во Франции и Чехии перед тем, как началось наступление на русских: в Чехии было холодное пиво, а во Франции — вкусное вино.
Во Франции, Чехии, даже в Польше был знакомый немцам мир. Россия была чужой: кладбища со странными семиконечными православными крестами, выброшенное на улицу колесо от телеги. Шаткие плетни вокруг деревенских домишек, крытых подгнившей соломой, с нанизанными на торчащих палках длинными глиняными горшками — Krinki —, в которых наливают молоко. Свиные корыта — впрочем, без свиней. Отсутствие цветов во дворах. Огромные поленницы из серых дров. Синие небеса, зелёные леса, жёлтый всплеск подсолнухов — всё не как в Германии. Покачивающийся алый гребень вылезшего на свою беду из закутка гордого петуха, которому жить осталось недолго: солдаты вермахта любят варёную курятину.
Солдаты проходили мимо деревянных зданий школ, украшенных красными звёздами, с выкрашенными в красный цвет кафедрами, предназначенными для политических собраний Коммунистической партии. На стенах висели запылённые портреты Ленина и Сталина. Немцы с удивлением узнавали, что там, где при царском режиме население едва знало алфавит, Сталин ввёл обязательное образование. И теперь на захваченных территориях Советского Союза на удивление мало неграмотных. Немцев удивило, что многие дети немного говорили на ломаном немецком — его преподавали в школах. А ведь доктор Геббельс в своих речах утверждал, что главное в советских школах — политическое образование…
***
Двадцать восьмой егерский полк до поздней ночи шагал навстречу ветру, швырявшему в лица мокрый снег. Сапоги чавкали в снежно-грязевой каше.
Проклятая страна.
Расстояния в ней меряются сотнями километров. Пять километров меньше или десять километров больше в России ничего не значат. Немец, потерявшийся в бескрайних русских просторах, сгинет навеки.
В мерцающем свете осветительных ракет казалось, будто снег сплошной лавиной от земли сыпался в небо. Ракета, отшипев, падала, снежная лавина замирала и сплошной стеной устремлялась вниз. Снег сгладил бугры и воронки, сравнял с землей. Лапы елей согнулись и обвисли под тяжестью снега. За густой снежной стеной не видно ни тропинок, ни дорог.
У солдат на головах и на плечах сугробы липкого снега. Снег тает на лице, течёт по лбу и бровям, щекочет ноздри и холодит подбородок. Вода сочится за воротник, холодом сбегает между лопаток, копится у ремня и протекает между ягодиц в штаны. Мокрота между ног зимой хуже злых вшей.
К вечеру набрякшее от влаги обмундирование сковал мороз. И мороз продолжал крепчать. Солдаты вермахта замерзали.
В пустых желудках и кишках гулял холодный ветер. Вши грызли поясницы и спины солдат, страдающих поносом, больных дизентерией, желтухой, воспалением почек и мочевых пузырей. Пальцы от мороза деревенели и болели так, что хотелось выть. Ноги гноились, носки гнили, замёрзшие стопы потеряли чувствительность.
В сумерках вошли в деревню, одну из бесчисленных, названий которых никто не запоминал. Все дома уже заняли ранее остановившиеся здесь подразделения. В темноте завалились в какой-то амбар. В яме сбоку обнаружили маленькую печку без трубы, разожгли огонь. Печь дымила, но не давала тепла. Голодные солдаты лежали, на влажной соломе, прижавшись друг к другу, дрожа от холода и ярости на командование, которое совершенно не заботилось о подчинённых.
Майер заметил, что молодые ребята, прибывшие неделю назад из учебных частей, щедро пихают в печь дрова.
— Парни, экономьте топливо, — посоветовал Майер. — Оно вам понадобится ближе к утру, когда холод усилится.
— Холодно, герр обер-лейтенант, — пожаловался солдат и выдохнул вверх, демонстрируя пар, выходящий изо рта. — Мы замерзаем, герр обер-лейтенант. У нас только по одному одеялу. Завернувшись в два, можно было бы согреться.
— Это Россия, парень. Скоро ты будешь с теплом вспоминать сегодняшний мороз. В январе, как рассказывают местные жители, температура здесь падает ниже тридцати.
— Неужели мы будем воевать до января?! Боже, что нас ждёт! — прошептал солдат и заплакал.
***
Потревоженная командой «Подъём!» окоченевшая за ночь деревня, в которой остановилась колонна вермахта, проснулась, зевнула с простуженным хрипом дверей и с жалобными подвываниями стартеров, недовольно заворчала коротким рыканьем не желающих заводиться моторов, забормотала неясными голосами солдат, заругалась вскриками командиров.
Солдаты выскакивали на улицу в летних мундирах, ёжась от ледяного северо-восточного ветра, резавшего лица, справляли малую нужду прямо у крыльца, и торопливо прятались в избы, чтобы во что-то одеться или укутаться, а если не было во что, изъять одежду у аборигенов.
Многие солдаты остались без шинелей. Летом в бою скатки мешали, поэтому стрелки оставляли их в ротных телегах и грузовиках обозов. Но лошади гибли и дохли, грузовики ломались, взрывались и сгорали, обозы отставали и пропадали. К тому же русская зима напала на вермахт внезапно, словно банда партизан. Чтобы хоть как-то согреться, солдаты «организовывали» у местного населения одежду и одеяла. Проделав в середине дыру для головы, накидывали одеяла наподобие индейского пончо, подвязывались верёвками.
Технику, оставленную вечером в грязи, намертво «забетонировала» по самые оси замёрзшая грязь. Лёд разорвал радиаторы машин, водители которых вечером поленились слить воду.
Солдаты пытались ломами вырубить колёса изо льда. Водители заливали в радиаторы кипяток, грели моторы паяльными лампами или разводили под картерами костры.
Первая машина, наконец, тронулась с места, подъехала к насыпи дороги, но выехать наверх не смогла, колёса крутились по обледенелому склону вхолостую. Следующая машина выскочила на шоссе мимо первой с разгону, за ней ещё несколько. Чтобы не угодить в глубокую воронку, водитель головной машины затормозил. Водитель следующий машины тоже нажал на педаль тормоза, но заблокированные колёса продолжали скользит по ледяному покрытию… Машина ударила остановившуюся машину капотом в зад… В них врезалась следующая машина… Звон стёкол, скрежет металла, ругань водителей…
Танки, озлобленно рыча, отрывали траки от замёрзшей земли. Выехавшая на дорогу «четвёрка» попыталась развернуться, её закрутило на обледенелой дороге, как железную коробку… Танк скатился под откос. Механик-водитель, поминая свиней, собак, развратных женщин и интимные органы людей всего мира, крыл тыловые службы, не успевшие подвезти зимние траки.
Солнце на бледно-голубом небе оживающего дня будто утратило силу и остыло. Вместо потепления, как это было в предыдущие дни, к полудню температура упала до минус двенадцати.
— Эй, Шульц! — окликнул
