Через широкий ставок, разделявший пригородный поселок Коротич на две половины – сельскую и дачную, по дырявому скрипучему мостику ехала в коляске девочка пятнадцати лет. Неспособная передвигаться самостоятельно из-за парализованных ног, русоволосая Лиза с глубокой тоской, застывшей в голубовато-серых глазах, смотрела на вышку, с которой радостные отдыхающие прыгали в воду. При каждом их прыжке она зажмуривалась, но слегка приподнимая реснички, вздыхала и отводила слезливый взгляд в сторону. Впрочем, возможно глаза у нее слезились всего лишь из-за резких порывов ветра. Коляску вез дядя Лизы, полковник МВД в отставке Григорий Михайлович Муравецкий.
Личностью он был весьма примечательной и прежде всего благодаря внешним данным. Это был высокий сухопарый мужчина лет пятидесяти восьми с седой бородой-эспаньолкой и вьющимися седыми волосами, небрежно зачесанными назад. Ветер беззастенчиво трепал его густую шевелюру и тогда Муравецкий становился похожим на постаревшего, но величественного викинга, хотя племянница называла дядю, скорее, поседевшим Робинзоном Крузо. Но невзирая на седину, полковник всегда был бодр, подтянут и усмехался в ответ на стоны нытиков о скоротечности своих лет: «– Никогда не вспоминайте о цифрах. Иначе возраст тут же начнет работать на вас». И советовал всем больше двигаться, но при этом особенно не торопиться в будущее: «– Если оно ваше, оно вас подождет», хотя самого его никто никогда не видел праздно шатающимся по поселку. Правда, сейчас Григорий Михайлович, имея в запасе два часа времени перед зачетом в юридической академии, где преподавал на кафедре криминальной экспертизы, решил уделить время любимой племяннице и прогуляться с ней. Впрочем, не одни только родственные чувства привели его сегодня к Лизе. По заверениям ее матери Валентины дочь в последнее время стала заговаривать о желании умереть, и на днях чуть не попала под грузовик. Валентина была уверена, что Лиза намеренно направила рычаги коляски под колеса транспорта.
На мостике девочка снова зажмурилась и дернулась в сторону парапета так скоро, что дядя едва успел удержать девчонку за косу. Нагнувшись, он застегнул ворот на курточке племянницы, бросил короткий прищуренный взгляд на ее лицо и покачал головой.
– Ты никак умирать надумала, а? – с хрипотцой в голосе спросил полковник.
Лиза удивленно приподняла бровки.
– Как ты догадался, дядя Грим?
Племянница называла так Григория Михайловича по первым буквам имени и отчества.
– Я здесь не при чем, – ответил тот и вперил ястребиные глаза в бледное личико девочки. – Судьба и без меня всё ясно пишет, я лишь скромно перевожу на язык человеческий ее странные предупреждения об опасностях, которыми она покрывает лицо в виде родинок, шрамов и бугорков. У самой вершины твоего лба на цифре пятнадцать промелькнула рваная складочка вниз – к линии Урана. Китайцы называют такую раненой змеёй, летящей в омут. Складка пока еще не слишком глубока, но как только твои черные мысли станут более навязчивыми, она углубится, и если вовремя не принять меры…
Первой реакцией Лизы было сказать дяде, что он великий выдумщик, но вовремя вспомнила, как мама называла его ведьмаком, да и многим в поселке полковник говорил по лицу правду, а по фотографиям находил людей, за что его искренне уважали и даже считали святым. Впрочем находились и те, кто за такую правду проклинали полковника, плевали вслед, бросали в спину камни или того хуже – поджигали дом. Но в душе Лиза чувствовала такую тягу к дяде, какую, вероятно, чувствует щенок или котенок к доброму человеку, который никогда не обидит и всегда защитит. Лиза была уверена в том, что дядя Грим никогда не врет. А если он не врет ей, как же тогда она может врать ему? Поэтому девочка низко опустила голову и не в силах подать голос, лишь показала рукой в сторону вышки. Мгновенно оценив ситуацию, Муравецкий кивнул и быстро покатил коляску в сторону лодочной станции.
По дороге они встретили Валентину – женщину плотного телосложения, но крайне озабоченного вида. Она тотчас бросилась к дочери и прижала ее к себе.
– Ну как ты, доча? – спросила мать, приглаживая Лизе волосы. Заметив Муравецкого, она суетливо порылась в сумочке и протянула медицинскую карточку. Пока полковник читал, женщина вздыхала.
– Ох, не знаю. А если операция не поможет? Врачи говорят, при таком разрыве позвонков частичный паралич – это еще легко отделалась.
Муравецкий надул щеки, задумался и выдохнул.
– Всё равно надо, Валя. Пусть шансы мизерные – судьба их раздает далеко не всем.
– Надо, – согласно кивнула Валентина и отвела лицо в сторону озера. – Но за дом тоже надо платить. И за сиделку надо. И за массаж. Как я устала от всех этих «надо».
Лиза крепко обняла мать за ноги и сильнее прижалась к ней.
– За дом? – удивился Муравецкий. – Разве ты не закрыла ипотеку?
– Чем, Гриша? Долгов выше крыши. Все ночи на дежурстве, ребенка не вижу и вообще...
При этом Валентина отмахнулась рукой, снова вздохнула и погладила дочь по голове.
Бросив короткий взгляд на часы, Муравецкий с легкой задумчивостью протянул:
– Ладно, деньги найдутся. В пятницу вон обещали отпускные за все двадцать лет, что не отгулял, заплатить. Так что…
Подмигивая Лизе, подтянутый полковник зычно рявкнул:
– Приказываю: Бодрей, чемпионка! А то рожки отпадут.
Девочка мигом ощупала голову и недоуменно спросила:
– Какие такие рожки?
– А такие, – смеясь, ответил Муравецкий и прищурился. – Есть бугорки на лобных долях, но не у каждого, а лишь у самых счастливых. Ангелы их любят и выполняют все желания. Но, чур, без черных мыслей, не то сбудутся. Ангелам ведь не объяснишь, что ты была не в духе. Они ребята трудолюбивые, возьмут и исполнят желание, о котором ты вскоре пожалеешь.
Лиза вдруг посерьезнела и понимающе кивнула. Времени на разговоры уже не оставалось, и Муравецкому не без сожаления пришлось откланяться. На прощанье он подарил девочке маленькое зеркальце и серьезным убедительным тоном произнес:
– Следи за мыслями и не позволяй недобрым знакам разгуливать по лицу. Что же, а мне пора ехать лодырей гонять. И так уж опаздываю, так что придется воспользоваться велосипедом. Полковник вывел из здания лодочной станции спортивный велосипед и быстро оседлал его. Две пары глаз с какой-то слепой надеждой смотрели вслед удалявшемуся мужчине. Валентина смахивала платочком слезы с глаз, а Лиза крепко прижимала к груди зеркальце.
По широкому городскому проспекту, лавируя между машин, на бешеной скорости несся красный мотоцикл «Ямаха», который в черном камуфляже с металлическими кончосами и в шлеме с крылышками вела озорная байкерша. Сзади ее преследовали три полицейских машины с орущими сиренами. До арки, куда намеревалась нырнуть нарушительница, оставался пешеходный переход и несколько метров, как вдруг светофор клацнул и дал зеленую дорогу. Толпа пешеходов плотной стеной ринулась по зебре, не обращая внимания на летящий на всех парах мотоцикл. Не затормозить байкерша не могла, но и сбавить скорость означало попасть в лапы дорожной полиции, которая вот уже с месяц никак не могла угнаться за наглой мотоциклисткой, которая не просто взлетала над машинами, а еще и недвусмысленными жестами глубоко оскорбляла гайцов.
Неожиданно впереди из-за дальнего поворота на трассу вырулила целая когорта байкеров и их бородатый вожак, сразу оценив проблему, сделал внушительный жест рукой своей многочисленной команде. Недолго думая, байкеры ринулись навстречу стене пешеходов. Напуганные ревом и мощью движущейся на них лавины, люди стали в ужасе шарахаться в разные стороны, и тем самым освободили пространство для отчаявшейся девицы, которая с благодарным криком «Хой!» в адрес соплеменников промчалась мимо.
«Ямаха» вырулила во двор юридической академии и лихо понеслась по направлению к Доске Ветеранов МВД, перед которой зеленела от застоявшейся мутной воды большая лужа.
Спиной к несущемуся мотоциклу стоял рыжеволосый детина, одетый в вязаный оранжевый свитер, заправленный в джинсы. Под мышкой он держал папки с документами, с аппетитом ел суп из банки и с интересом рассматривал фотографии на Доске. На одном из портретов он подольше задержал взгляд и даже перестал жевать, набрав полный рот жижи. На широком лице здоровяка нарисовалось недоумение, а в голове возник вопрос: «Как через стекло можно было на фотографии Муравецкого пририсовать рога, кровавый язык изо рта и трезубец с головами студентов на нём». Парень был наслышан о крутом нраве полковника, из-за жесткости и принципиальности которого отчислен был не один студент, и потому нервно мотнул головой и инстинктивно отошел в сторону. К несчастью он слишком поздно услышал окрик: «– С дороги!» и неуклюже отскочив от газующего мотоцикла, плюхнулся в лужу. Грязные струи воды мощными потоками окатили округу на многие метры. Лихорадочно тряся головой и сплевывая грязь, верзила стал хватать испорченные бумаги, прижимал их к грязному свитеру, тер об себя, плевал на них и хватался за голову.
– Етитская сила! – вопил он, чуть не плача. – Чё теперь делать? Чё делать-то, а?
Байкерша ловко спрыгнула с мотоцикла, и сняла шлем. На свет Божий предстала красотка с растрепанным каре цвета черного шоколада, смеющимися глазками и бровями вразлет. Манерно дефилируя вдоль лужи в узких кожаных брюках, она зачерпнула носком высокого ботильона горсть грязного месива и плеснула в сторону парня. На лисьем личике сверкнула ядовитая улыбка, и тут же скривив губки в презрительной усмешке, девушка заметила:
– Что делать. Что делать. Отскакивать вовремя, Чернышевский.
– Какой Черныше…? – испуганно произнес парень. – Коржиков я. Степа. Ну, Степан, то есть. На практике в Убойном сейчас.
Заметив на ногах Степана шерстяные носки и сандалии, девушка брезгливо сморщила носик. Она достала из кармана косухи спрей и разбрызгала над головой верзилы.
[justify]– Мда. Убойненько, – заметила байкерша. – Ну а голову не судьба была пошампунить,
рассчитывая получить отпускные, но теперь похоже, что всё изменится.
Хорошие способности у Мураветского, как эксперта!
Байкерша понравилась...крутая девочка...но как я поняла, у неё тоже куча своих проблем.
Интересно, что будут делать с сундуком документов.
Супер очень интересно!))
С теплом...Эмми!))