По новому революционному летоисчислению шёл второй год Французской республики.
А по новому календарю начался месяц брюмер, который называли также «месяцем туманов». (Де) Тьерсен так и не привык к этим странным новым званиям.
Для него был просто конец октября, и унылая осенняя погода, пожелтевшая листва и порывы пронзительного ветра также не добавляли бывшему маркизу хорошего настроения. Пока было ещё довольно тепло, но Тьерсен не без ужаса думал о том, как зимой придется обитать в неотапливаемой мансарде. Ведь холода неумолимо приближались…
«Надо бы раздобыть побольше теплой одежды», - размышлял Жан-Анри, возвращаясь домой после очередного рабочего дня. Он работал у Филибера Журдена уже почти месяц, а вчера как раз получил долгожданные двести ливров. Уже стемнело, и улицы города тускло освещали масляные фонари – реверберы. Мимо проезжали одинокие экипажи, спешили домой случайные прохожие. Сегодня он припозднился. После работы гражданин Журден, пригласил его посетить очередное революционное собрание, которое проходило в левом крыле церкви. Тьерсен и хотел бы отказаться, но… не мог. Маску «патриота» и человека, «интересующегося славными революционными событиями», надо было держать до конца. И, конечно же, он радостно кивнул, сказав, что давно желает там присутствовать.
— Вот и славно! – одобрительно усмехнулся Филибер Журден и с силой хлопнул его по плечу.
Левое крыло бывшей церкви произвело на Тьерсена удручающее впечатление. Статуи святых были вытащены наружу. Как он уже знал, некоторые из них, частично разбитые, валялись на заднем дворе. Остальные, как сказал ему гражданин Журден, были полностью уничтожены и выброшены на свалку. Прямо перед алтарем располагалась грубо сколоченная деревянная трибуна, покрытая трехцветным флагом Французской республики. С нее и выступали самые активные ораторы. За один вечер таких выступлений, бывало, несколько. А публика представляла собой самый смешанный люд. В основном санкюлоты – рабочие, хотя, приходили иногда и более обеспеченные, и образованные люди, судя по их манерам и внешности. Но были они все же меньшинстве. Охотно посещали собрание и женщины, иногда и с маленькими детьми, которых, вероятно, было не с кем оставить. Выступать с трибуны женщинам не дозволялось, это была привилегия мужчин. Но слушать и участвовать в обсуждениях с места, они имели право. Чем и пользовались на полную катушку. Одетые в залатанные кофты и серые шерстяные юбки, в грубых деревянных башмаках, с красными патриотическими колпаками на головах, возбужденными блестящими глазами и ртами, воодушевленно орущими вслед за оратором убийственные революционные призывы… эти женщины вызывали у бывшего маркиза страх. Никогда ещё он не видел столь презираемый им прежде народ, всю эту «чернь», так близко, когда в тот вечер находился среди них в помещении бывшей церкви.
В тот вечер он пристроился у одной из колонн, ближе к выходу. Чуть поодаль стоял и гражданин Журден, периодически и с интересом посматривающий на него. И Тьерсен понял, что улизнуть раньше времени не получится. Это точно вызвало бы подозрение. Поэтому оставалось лишь стоять, изображая воодушевление и одобрение во взгляде, и слушать речь оратора. Выступающим сегодня был довольно высокий, крепкого сложения человек лет тридцати с длинными темными волосами, собранными в хвост. Оливкового цвета камзол украшала трехцветная кокарда. На загорелом лице яростно сверкали темные глаза. Говоря с трибуны, парень яростно жестикулировал. Вот, он сделал очередной резкий жест – рубанул ребром ладони по воздуху, от чего Тьерсен невольно вздрогнул и провел ладонью по лицу.
- Так мы поступим со всеми этими «бывшими»! – рявкнул с трибуны выступавший, - Лезвие гильотины снесет головы всем этим врагам нации!
- Да! Да! – активно закричали люди, столпившиеся вокруг трибуны. – Смерть им! Смерть аристократам и изменникам революции. Слава народу!
— Это Пьер Рейналь, - бывший маркиз услышал рядом с собой голос подошедшего гражданина Журдена. - Один из самых лучших ораторов из местных патриотов. Не так ли? – он с интересом посмотрел в глаза Жану-Анри.
- Да, очень зажигательно выступает, - ответил Тьерсен, выдержав его пристальный взгляд. – А откуда он?
- Работает в соседней типографии. Они выпускают прекрасный революционный листок под названием «Гильотина», а также печатают агитационные плакаты, которые мы потом здесь, у себя и развешиваем.
А также распространяем среди парижан.
- Гильотина… хорошее название…- протянул бывший маркиз.
- Да, - продолжал Журден. – Такие горячие люди и настоящие патриоты заслуживают всяческого уважения. Рейналь частенько у нас выступает. Он умеет заводить людей.
- И ещё вот что… - Журден сделал паузу.
- Что же? – быстро и обеспокоенно переспросил Тьерсен. Он бросил взгляд на трибуну, но Пьер Рейналь уже сошел с нее, а ораторское место занимал другой человек.
- Их типографии периодически нужны художники… своего постоянного художника у них нет. А надо делать эскизы для плакатов и иллюстрации для газеты. Ну, вы понимаете, Серван…
- Да, конечно… - бывший маркиз изобразил во взгляде живейшую заинтересованность.
- Я хорошо знаю Пьера и мог бы порекомендовать вас для этой работы. В качестве дополнительного заработка - как вам такое?
- Я был бы очень рад! – горячо произнес Тьерсен, подключив все свои актерские способности. На душе тоскливо скребли кошки.
— Вот и славно, - ответил гражданин Журден. – Тогда на днях я поговорю с Рейналем о вас.
И сейчас, идя домой после революционного собрания, Тьерсен раз за разом прокручивал в памяти этот разговор, предложение Филибера Журдена и свое безропотное согласие.
«Я как муха, полностью запутался в их паутине… - подумал бывший маркиз. – Не надо было соглашаться на эту работу. Но и отказ вызвал бы ещё бОльшие подозрения.»
Захотелось выпить, и он вспомнил, что дома алкоголя уже не осталось. В кармане были двадцать ливров, на которые он собирался купить какой-то еды на вечер, но ноги сами свернули к винному погребу. Восемнадцать ливров Тьерсен отдал за бутыль неплохого красного вина. И с немного улучшившимся настроением пошел дальше, размышляя о дальнейших перспективах своего безрадостного существования. Так, незаметно для себя, он миновал нужный поворот, за которым была улица, где снимал жилье. И очнулся лишь тогда, когда вышел к набережной Нового моста. Уже совсем стемнело. Тусклый свет фонарей, редко стоявших вдоль набережной, отражался на темной воде дрожащими желтыми пятнами. Подул пронзительный ветер, и Тьерсен съежился. Дешевый камзол согревал плохо, а более теплый был ему пока не по карману. Он подумал, что подработка в типографии у Пьера Рейналя, возможно, и не помешала бы. Может быть, и стоило рискнуть…
Он вышел к Новому мосту и уже собирался повернуть обратно. Его внимание привлек женский смешок, и он обернулся. Чуть поодаль, на набережной, стояло несколько женщин, по внешнему виду которых было все ясно. Одни из тех, кто обслуживал клиентов в находившемся неподалеку заведении «У мадам Сильвин». Когда-то, еще в прежней жизни, Тьерсен был там пару раз.
Он повернулся и пошел в противоположную сторону, но слышал, как за спиной резво застучали каблучки. В тот же миг до него дотронулась женская рука, и он обернулся, скрывая раздражение и испуг. Услуги проституток – было то, в чем он сейчас нуждался меньше всего…
- Гражданин, - произнесла девушка, остановившая его. У нее был глубокий, чуть хрипловатый голос. Они остановились как раз под фонарем, и в его тусклом свете он увидел ее лицо, довольно хорошенькое, блестящие глаза и вьющиеся черные волосы, свободно спадающие на плечи, закрытые темным плащом.
- Гражданин… - повторила она, - не желаете ли хорошо провести время? Я вас точно не разочарую.
Она раскрыла плащ, показывая большую белую грудь, затянутую в лиловый кружевной корсет. В глубокой ложбинке виднелась кокетливо прикрепленная трехцветная республиканская кокарда.
«Даже проститутки теперь носят революционную атрибутику» - подумал Жан-Анри и, усмехнувшись, провел пальцем по символу патриотизма, коснувшись белой кожи. Девушка, расценив это, как знак одобрения, развернулась в пол-оборота и выпятила грудь ещё больше, демонстрируя ее во всей красе.
- Гражданин, вам понравится, - томно произнесла она. – И всего 50 ливров.
- У меня нет денег, - ответил Тьерсен и, развернувшись, быстро пошел прочь.
Но настырная девица явно не собиралась отставать.
Жан-Анри опять услышал цокот каблучков, и на этот раз она буквально преградила путь, встав прямо перед ним.
- Ну хорошо, гражданин… лишь 40 ливров. Пожалуйста…
Последние слова она произнесла жалобно, как-то совсем по детски.
- Почему ты не найдешь себе других клиентов? – спросил Тьерсен.
Девица молчала, застыв как в каком-то оцепенении.
Вновь подул пронзительный ветер, и она, содрогнувшись в своей легкой одежде, прикрылась плащом, придерживая его тонкими голыми руками.
- Мадам Сильвин сказала, что завтра утром вышвырнет меня на улицу, - вдруг выдала девушка, всхлипнув. – Я и так зарабатываю меньше всех. Если я ничего не принесу к утру, она не будет меня больше терпеть. А идти мне некуда… Совсем некуда.
Она подняла взгляд, и он увидел, как по ее щеке побежала слезинка.
«Похоже, говорит искренне, - подумал Тьерсен. – Но…
- Деньги у меня дома, - ответил он. – Если ты согласна пойти со мной…
- Конечно! – воскликнула девица, уцепившись за его локоть. – Пойдем!
Приятно, что тебе интересно))
