На бешеной скорости по экстремально ухабистой трассе Харьков – Рогань везла свою крутую наездницу в косухе и шлеме с открытым визором верная красавица «Ямаха» или Ямочка, как ласково называла свой мотоцикл Лика. Перескакивая через рваные островки асфальта, Кобра крепче сжимала ручку газа и мечтала обогнать ветер. По всей округе разносилось дикое улюлюканье лихой байкерши. Чувство космического полёта взрывало прежнюю Лику, она разлеталась на куски и только душа – певучая и лёгкая – стремилась как можно дальше от суеты, рутины и скуки. Дерзко перекрикивая свист встречных воздушных потоков, Кобра задыхалась, глаза слезились, но все же она упрямо кричала любимые строки из Чаши Черного:
– Желаю! Хочу и мечтаю! Жить на вершине голой. Писать простые куплеты. И брать от людей из дола хлеб, вино и котлеты.
Жалела байкерша лишь об одном, что президент их клуба Клюгер не видит её вдохновенного катарсиса. Вообще-то по паспорту он был, кажется, Анатолием. Почему же «Клюгер» – никто не интересовался, а сам президент был немногословен и о себе распространяться не любил. Для особо любопытных любовниц он просто обнажался до корней и представ горой, сплошь усеянной наскальной клинописью, усмехался: «На! Читай! Тут вся моя биография». После этого, конечно, ни Клюгеру, ни девицам становилось уже не до чтения.
Кобра никогда не была любовницей президента, хотя покорить его сердце давно стало навязчивой идеей байкерши. Но не внешней красотой очаровывал тучный, рыжебородый верзила Клюгер, а своей крутизной. Мечтала Лика так же резко говорить и ставить на место как он, уметь властвовать одним лишь взглядом как у него, и самое главное – беспечно и лихо перелетать через крыши домов. Кобра называла Клюгера «железной задницей» после того как тот «прожучил на чоппере тысячу камэ без завала и единой стычки с гаёвниками». И если не королевой быть рядом с таким перцем, то хотя бы один раз «сделать» бородача на гонках и заслужить искреннюю похвалу от скупого на слова байкера – вот о чем грезила девушка.
Вскоре Лике пришлось притормозить, чтобы спросить дорогу, поскольку никаких указателей на дороге не было. На ее счастье возле автобусной остановки одиноко стоял киоск и Лика направила мотоцикл вправо, съезжая с трассы на гравий. Припарковав «Ямаху» у столба, она направилась к киоску, недалеко от которого под раскидистой ивой на лавочке рассиживали двое местных парней: одному в черных очках на вид можно было дать лет девятнадцать, другой был худым, рябым и лысым, и выглядел моложе. Между ними на засаленной газете стояла бутылка водки и нехитрая закуска. Под лавкой валялись осколки уже оприходованной ранее бутылки. Местные даже протрезвели, когда мимо них, манерно виляя бедрами и вспушивая рукою слипшиеся волосы, прошла дикая амазонка – вся сверкающая кончесами и цепями на приталенной косухе. Перед замутненными глазами парней появилось нечто лучшее и более лакомое, чем их поселковые коровы и овцы. Не сговариваясь, местные стали пристально наблюдать за всеми действиями городской девицы.
За неимением другого выбора продуктов Лика заказала в киоске пакет чипсов и «Колу» и равнодушно усмехнулась, завидев в отражении витрины остолбеневших парней.
– Двадцать семь десять, – послышалось из окошка.
– До Роганки далеко? – поинтересовалась Кобра, отсчитывая мелочь.
– На кладбище едете?
– Почему на кладбище?
– Так села ж давно нет. Вымерли все.
– Вот засада! – цокнула языком Лика.
– А кто вам там нужен? – поинтересовалась продавщица.
– Поливановы, – как можно тише ответила байкерша. – Не слышали о таких?
Но видимо не отошедшая еще от грохота и шума мотора Лика произнесла слова слишком громко. Парни вздрогнули и переглянулись. Продавщица лишь пожала плечами и ответила с охотным участием:
– Вам бы в Большую Рогань. Там в райцентре Любка работает. Так она почтарькой в Роганке была и всех знать должна.
– Акеюшки, – сказала Лика и забрала покупки.
В зоне лавочки возникло суетливое оживление с перемигиваниями. Старший и более трезвый, по имени Сыч, оставляя пластиковый стаканчик с недопитой водкой, шепнул другу:
– Слыхал, лысый? Наша клиентка, кажись.
Не отрывая глаз от бёдер Лики, соблазнительно обтянутых кожей штанов, лысый сглотнул и пробубнил:
– Да мне по фигу. Пока не нагну – никаких делов.
– Куда лезешь, колхоз? – шикнул очкарик и поддел товарища плечом о плечо. – Глянь на эту фифу. Где она и где ты.
– Сказал: вдую, значит вдую! – настаивал лысый, косясь в сторону байкерши, уже оседлавшей мотоцикл. – Подо мной и не такие писюхи мокрели.
Вдогонку продавщица посоветовала Лике поторопиться, поскольку небо начинало хмуриться и вдалеке на фоне леса уже засверкали первые прожилки молний. Кобра уже выруливала от остановки на трассу, как вдруг её окликнул лысый, долго пытаясь вымучить из себя нечто членораздельное.
– Эй, подруга, побазарим? Или как там у вас культурных: по-об-чаемся?
Проезжая мимо гогочущих парней, Лика ядовито бросила:
– Мальчики, чтобы с вами общаться, мне нужно изучить язык дождевых червей.
Гогот лишь усилился, а Сыч изобразил на лице полное радушие и ласковым тоном произнёс:
– Не дуйся на него, девочка. Он с детства обиженный на одно место.
– Дуться? – усмехнулась байкерша. – Еще чего. Вы всё равно заболеете и сдохнете. Чао, мальчики.
Она пронеслась мимо парней так, что из-под заднего колеса струя грязной жижи из лужи окатила всю их одежду и лица. С лавки скатилась початая бутылка, и послышался печальный трескучий звон. Лика медленно отвела свободную руку назад и показала местным средний палец. Переполненный алкоголем и плотоядными желаниями лысый сначала упал рядом с осколками, пытаясь вдохнуть быстро испарявшийся аромат целебной влаги, а затем затрясся всем телом и рыкнул вдогонку нахалке:
– Теперь точно вдую, сука!
Очкарик резко дернул его за руку.
– Тупой что ли? Тебе за неё знаешь, куда вдуют? У нас другая задача.
Но ярость, затмившая остатки разума лысого, не давала соображать, и парень лишь отмахнулся от Сыча. Стремясь как можно скорее схватить и освежевать добычу, лысый вывел из-за киоска мопед, – так же поступил и очкарик, – и оба ринулись в погоню.
На месте бывшей деревни одиноко умирали две полуразвалившиеся хаты и где-то в поле, усеянном грязными лопухами и вьющейся березкой, виднелось старое кладбище. Среди холмиков бродила тощая коза и долго-долго провожала Лику тоскливым взглядом. С трудом преодолевая бьющие наотмашь порывы шквального ветра с дождём, Кобриной удалось добраться до райцентра. Но райцентр лишь добавил признаков безлюдности и заброшенности местности. Сельсовет, почта и магазин – вот и все достопримечательности улицы Комсомольская, ухабистая дорога которой сплошь была усеяна лоскутами гнилой соломы и коровьими лепёшками.
Дождь усиливался, из-за разлива не было видно, куда ступать – где ямы, а где островки асфальта. Но Лике не везло и она то и дело падала в лужу. Рядом плюхался и мотоцикл, окатывая глиноземной жижей свою хозяйку. Шлем, который прослужил Лике два года, внезапно треснул. С криком она швырнула его за насыпь и вновь свалилась в яму. Мотоцикл закапризничал и заводиться напрочь отказывался. У байкерши дрожали руки от злости и зубы от холода. «Чёрт, – думала она, – курить бросила и материться не умею. Другим бы сразу полегчало. Вот что за жизнь такая!» Сплёвывая грязь, промокшая и раздраженная, Кобра заорала что было мочи:
– Да хоть кто-нибудь здесь живёт?
Совсем выбившаяся из сил, она прислонилась к забору и накрылась тяжёлой грязной курткой с головой. Зубы продолжали дробно выбивать чечётку. Одеревеневшими сбитыми пальцами Лика достала из кармашка пудру, раскрыла её и разрыдалась. В отчаянии она подняла руки к небу и горько застонала:
– Может быть, хватит?
В тот же миг скрипнула калитка в заборе на территории магазина и ласковый женский голос отозвался:
– Ой, це ж дивчинка! Несчастье, як же ты сюда попала? Проходь скорей. На улице страх Господний.
Лика ввела в тамбур мотоцикл и сама с трудом втянула себя внутрь. В это же время пьяные преследователи Кобры пронеслись мимо сельпо.
В нос ударил запах сдобы. Почти домашняя обстановка сельского магазина пленяла уютом и безопасностью. Продавщица Любка в белоснежном переднике, – румяная с крупными руками и доброй улыбкой, – угостила Лику липовым чаем. На душе потеплело, сырое тело пронзили остаточные судороги, и измотанную дорогой девушку разморило на сон. Преодолевая дремоту, байкерша призналась, что ищет семью своих предков, живших здесь лет сто назад. Фамилия Поливановой была знакома Любке, однако припомнить что-то конкретное о семье Бергера она не смогла, что привело Лику в полное отчаяние. Видя терзания девушки, женщина предложила справиться в сельсовете, но тут же вспомнила, что сегодня воскресенье и всё закрыто. До завтра Кобрина ждать не могла. Ходить по дворам и расспрашивать – сойдёшь за полоумную, да еще бдительные жители могут запросто вызвать участкового. Возвращаться в Харьков с пустыми руками было стыдно. Только начала работать и сразу же попала в тупик – хоть профессию меняй. Желая как-то утешить расстроенную гостью, Любка вспомнила, что у них есть одно здание, сохранившееся с тех времён.
– Це трудно назвать зданием, там нет даже окон, и кирпичи кожен раз облетают вниз – ходить там дуже страшно. Говорят, раньше це був самий видный дом. А зараз рушится и скоро ничего от него не останется.
– Что за дом такой?
– Стара гимназия. Там ще моя мать вчилась.
– Как туда проехать? – оживилась Лика, вскочив из-за стола.
Пока вещи Кобриной сушились, Любка принялась облачать гостью в местный сэконд-хэнд на два-три размера больше: вязаный толстый свитер до колен, огромные холщовые брюки и резиновые сапоги 45 размера с закатанными голенищами на её тридцать шестой. Добрая женщина заботливо застегивала все пуговицы на фуфайке оторопевшей девицы, улыбалась во весь рот и одобрительно причмокивала. Лика деликатно отстранила руку продавщицы.
– Я сама. Не маленькая уже.
Любка продолжала манипуляции, не обращая внимания на протесты.
–
Но мои герои такие какие они есть. Каждый занимается своим делом. Руководитель руководит, его подчиненные выполняют свои обязанности и разумеется они подвергаются опасности. Без этого нельзя. Никак нельзя. Муравецкий - мозг, он дает задание и ждет информации и кроме того помимо коньяка и сигары тоже занимается делом. Терпение, он обязательно себя проявит)) Что до сержанта, это Муравецкий, кажется, так назвал Степана в самом начале. Это написано. Ему просто так захотелось.
Что-то Муравецкий меня совсем разочаровал! Это ещё мягко сказано!))
Зная, что Лика и Степан подвергаются смертельной опасности, а этот пенсионер сидит в мягком кресле, потягивает виски и курит свою сигарилу, когда он должен был немедленно позвонить им...предупредить об опасности и отменить, хотя бы временно задание, до выяснения обстоятельств. Конечно он очень меня зацепил! Браво автору! За создание такого героя!))
Одна Лика меня только радует! Но, и ей надо было развернуться и ехать домой!))
Степана я вообще не поняла...что-то он, как пришибленный...или он по жизни такой...или и правда из глухой деревни!
Не поняла, что у него произошло с галстуком...и что-то невнятное он пытался объяснить Юлии!))
А вот девочка молодец...бросила свои дела и стала помогать Степану! А сержант, что находится на службе...или отставной!))
Очень понравилось!
С теплом...Эмми!))