изумительные золотые саламандры с фиолетовыми глазками. Фиолетовый – мой счастливый цвет. Эх…
Муравецкий дал ей новый телефон с вбитыми номерами.
– Если еще что вспомните, немедленно звоните. Коржиков останется с вами на часик.
Побледневший Степан раскрыл было рот, но Муравецкий пригвоздил практиканта на месте новыми указаниями:
– Здесь останетесь на час до прихода охранника, я позвоню своим и договорюсь. Затем пулей мчитесь к своей чешке, берете ее в охапку вместе с ключом и моментально к нам в Коротич. А меня уже ждет Бергер. И будьте предельно осторожны, вы меня поняли, сержант?
Степан быстро кивнул, но тотчас рявкнул на удивленный взгляд начальника:
– Так точно!
Когда Муравецкий уже дошел до двери, Лика вдруг вспомнила:
– Шеф! Пальцы... Когда меня лапали, кто-то главный всё время ими щёлкал. Затем зеленая Ауди…. Дальше не помню.
Полковник молча кивнул, но Кобрина спросила ему вдогонку:
– Скажите, как вы узнали, что я из-за собаки…
Муравецкий не дал договорить своей практикантке и спокойно ответил:
– Когда вы учились в школе, вас сильно напугали бешеные псы, от чего вы пережили сильный стресс. Душевные раны зажили, но от того случая осталась складочка на лице. Со временем она как бы исчезла, а когда у нас во дворе вы услышали лай собаки, складка вновь проявилась – рефлекторная реакция памяти. Сейчас снова складка уснула. На ее месте что-то вроде ожога, да?
Степан переводил изумленный взгляд от лица Кобриной на Муравецкого и обратно. Лика оживленно кивнула:
– Точно. С утра феном приложилась. Думала, пудрой замажу.
– Это ожог на месте складки страха – был вам знак сторониться сегодня собак, – ответил полковник и вышел из палаты.
На настенном электронном табло зелеными неонами высвечивалось «08:33». Коржиков твёрдо решил не общаться с Кобриной, которая следила за ним со злорадной ухмылкой и красноречивым желанием в глазах подоставать парня какой-нибудь каверзой. Чтобы скоротать время, Степан вышел из палаты и решил побродить по больничным коридорам и просто посчитать шаги. То там, то сям грохотали каталки. Кого-то увозили на операцию, кого-то возвращали обратно в реанимацию. Медсестры суетились, гремя биксами, и покрикивали на вялых нянечек. Несколько раз Степан проходил мимо палаты Кобриной и с тревожным чувством вглядывался в дверной проём. Но тут же отлегало от сердца от вида спящей напарницы. Он молился, чтобы за час она не проснулась и даже пошел для этого на хитрость, подговорив медсестру вколоть Лике обезболивающее со снотворным.
Через полчаса сержант уже вальяжно прохаживался мимо палаты и не обращал внимания на Лику, полностью поглощенный тем, как проведет вечер с Юлией. Он настолько был очарован своей пассией, что начисто забыл предупреждение Муравецкого, и страшно стыдясь, уже изобретал правдоподобные причины для шефа, почему он не привез чешку сразу, а задержался у нее до утра. На изобретения подобного рода деревенский парень не был мастаком, но надеялся придумать что-нибудь по ходу. И вот когда влюбленный сержант мысленно уже был далеко от больницы, он услышал противный зычный голос Кобриной:
– Хочу икры!
Коржиков, знавший великую страсть Лики к этой пористой оранжевой кашице, остановился в дверном проеме и хмуро спросил:
– И чё тебе не спится?
– Сгоняй на проспект, – приказала Кобрина, постукивая кулачком по железной раме кровати.
– Зачем?
– Чем ты слушаешь? За кабачковой икрой. Только проверяй срок годности и не бери слишком жидкую. Она продолжала сыпать указаниями, но недовольный Степан уже её не слышал.
Спустя четверть часа две пол-литровых банки икры стояли на больничной тумбочке. Степан развернулся и двинулся обратно в коридор.
– Куда? – взвизгнула беспокойная пациентка. – Открой и посиди, пока не съем. Вдруг мне плохо станет. Мало ли чего ты там притащил. Почему крышка с вмятиной? Наклейка оборванная вся.
– Ё-маё! – вздохнул Коржиков и бросил торопливый взгляд на настенные часы. – Ну, вот за что мне это? Между прочим, у меня есть дела поважнее, чем тебя тут обхаживать.
Но Кобрина и ухом не повела, а с диким аппетитом в глазах вогнала столовую ложку в открытую банку. Жадно поглощая довольно ароматную оранжевую пасту, Лика искоса посматривала и одаривала раздраженного парня ехидной улыбочкой.
– Ну, – вздохнула она, насытившись, – рассказывай, не томи. Кто она, эта газелька?
– В смысле?
– Ой, а то я не вижу, как ты себя ведёшь. Втюрился?
– Брось, – отмахнулся Степан.
Лика посмотрела на себя в маленькое зеркальце и скорчила мину.
– А вот я позвоню шефу, – манерно заявила она, закатив глазки. – Ой, что он с тобой сделает, когда узнает, что ты на свиданку укатил в служебное время.
Степан дернулся и так крепко сжал железную боковину кровати, что Лика пискнула и натянула одеяло на пол-лица.
– Только попробуй придуши! – грозно предупредила она.
Коржиков окинул её презрительным взглядом и сказал:
– Ты просто завидуешь, потому что сама злая как собака и людей не любишь. Лежи себе и лай на здоровье. Непутёвая!
Кобрина побледнела, скулы сомкнулись, глаза сузились. Она сделала глубокий вдох и ледяным тоном произнесла:
– Пошёл вон, огузок недозрелый.
Коржиков надул щёки и выбежал из палаты, словно из тюрьмы на свободу.
Лику душили слёзы. Дернулась привстать и взвыла от острой боли под лопаткой. Тогда она схватила с тумбочки ополовиненную банку с икрой и с силой швырнула её в дверь. Ей напомнили то, что она хотела забыть. Сколько раз убеждала себя Кобра: «От людей только боль и зло. Беги! Бросайся в седло «Ямы» и гони на полной скорости и выше куда подальше. Да только куда подальше? Всё равно когда-нибудь придется остановиться, и там снова – они, считающие себя хозяевами и давно разделившие между собой твоё беззащитное тело и загнанную душу». Она избегала отношений с людьми и никому не доверяла. Совсем никому. «Так проще жить, никто не обманет».
На Лику нахлынули события недельной давности. В байкерском клубе «Армагеддон» её знали и уважали очень давно. Ей никто не мешал, когда Кобра приезжала просто побыть сама с собой. Там никто ни к кому не лез с вопросами, никто не осуждал другого. В клубе не было начальников и подчиненных. Директор фирмы мог с радостью жарить для всех шашлыки и подметать пол, а обычного грузчика ценили за веселый нрав и твёрдую руку помощи в беде. Лике нравилось приезжать в «Армагеддон». Бородатый байкер, президент клуба Клюгер стоял на крыльце, курил, наблюдая в дверной проем сцену, где выделывалась танцовщица Спица на пилоне, и по-дружески поинтересовался у Кобры:
– Тебя вчера на крутой тачке засекли. Чё не хвастаешься?
– Врут, – играя глазками, воскликнула Лика. – Чтобы я сменяла «Ямочку» на какой-то гроб вонючий! Да никогда. Ты же знаешь мою присказку: Четыре колеса возят тело, два – душу.
– Точняк, – подтвердил Клюгер. – Чё замутишь теперь?
– Пока не знаю, – ответила байкерша и с мечтательностью в глазах процитировала Сашу Черного: – Эх, жить бы на вершине голой, писать простые сонеты и брать от людей из дола хлеб, вино и котлеты.
– Кайфово. Адресочек оставишь?
– Акеюшки! Только папочке моему не сболтни.
Журчащий смех Кобры разнёсся по всему двору и внезапно застрял в горле. В ворота важно въезжала черная «Шевроле».
– Кажись за твоим телом прибыли, – тревожно произнёс байкер.
– Угу, – кусая губы, произнесла Лика и со стоном добавила: – а терзать станут душу.
К машине она подходила шагом нашкодившего щенка и по привычке встала у окна водителя. Когда стекло опустилось на половину, Лика тихо произнесла:
– Здравствуй, папочка.
Из салона раздался недовольный голос:
– Может, хватит уже чудить? Когда научишься с окружающими ладить? Да еще и генералам хамишь!
– Слишком тесно они меня окружают, – в ответ пробурчала дочь.
Возникло молчаливое напряжение, которое давно было знакомо Лике. Внутри у неё всё сжалось, и она инстинктивно зажмурилась, когда услышала:
– И в кого ты такая дикая? Вот что, дочь. Раз людей ненавидишь, поедешь к нелюдям. Там диплом необязателен.
– Куда это?
– В Березань*.
– Папа! – вскрикнула Лика и с силой стукнула по колесу машины носком ботильона. Но, к сожалению, она знала: если отец что-то решил – это уже не обсуждалось.
– Я улетаю на неделю, – невозмутимо сообщил тот. – А ты если за это время не пройдешь практику, собирай вещи и чтоб тридцатого была в Киеве. Не слышу?
– Да, папа, – сквозь зубы процедила дочь, захлебываясь слезами.
– Можешь идти, – сухо ответил Кобрин-старший.
Лика повернулась, сделала пару шагов, но услышала странный разговор в салоне машины. Отец вполголоса кому-то говорил:
– Не повезло мне с ней. Вроде не глупа, а всё ж таки непутёвая. Не будет с неё толку.
Лика закусила губу и молча побрела в клуб. В баре облокотилась о стойку и спрятала лицо в ладони.
– Виски, Кобра? – спросил бармен.
– Петлю, – прошептала она.
Сейчас она тупо лежала на кровати без возможности пошевелиться – разбитая неудачница, на которую всем было начхать. Лика отвернулась к окну, прижала скомканный уголок одеяла к губам, и глухо зарыдала.
________________
*Березань - В г. Березань Киевской области находится Березанская исправительная колония
Наконец Лика в безопасности и встретилась с Мураветским и Стёпой!))
Стёпа...большой растёпа...как он найдёт свою графиню...если у него украли из под носа бумагу с адресом!))
Предполагаю, что её уже давно нашли бандиты!))
Очень понравилось, как написано!))
С теплом...Эмми!))