Степан лежал, растянувшись на старом продавленном диване с двумя валиками – под головой и в ногах – и смотрел в никуда. Точнее на драпировку спинки дивана с изображением лесного горного ручья с оленями. В коммуналке, где он снимал комнатку, слышалась детская суета в коридоре, из кухни неслись запахи борща, а сосед Платон в который раз заглядывал справиться, сможет ли Степка полезть на крышу и поправить антенну. Степан всего этого не замечал, и разве что когда зашла хозяйка Раиса Марковна и потребовала заплатить за просроченный месяц «или выметайся, у меня на твои хоромы куча народу», Коржиков равнодушно ответил: «– Ладно» и встал. Равнодушно всунув ноги в тапки, он молча направился в коридор, открыл входную дверь и вышел на площадку. Там была приставная лестница на крышу, по которой Коржиков и полез.
На крыше он механическими движениями стал налаживать антенну. Степан часто выполнял подобные поручения соседей, а те клали в карман денежку, чтобы как-то помочь безотказному парню оплачивать коммуналку. Когда Коржиков закончил настройку, он подошел к краю крыши и присел на карниз. Сейчас ему было все равно, что высоко и что дул сильный ветер, и что сам карниз опасно шатался. После смерти Юлии в парне произошёл слом. Из-за рассеянности «стёпы-недотёпы» погибла девушка, и Коржиков понял, что никогда себе этого не простит. Он собирался с духом сделать Муравецкому прощальный звонок, но никак не мог собраться с духом и все прослушивал записанные арии Федора Шаляпина из «Бориса Годунова» - как раз в унисон своему мрачному настроению. В процессе сохранил одну из оперных мелодий как рингтон на телефонный звонок. Переслушав раз двадцать, Коржиков почувствовал себя еще унылее от воспоминаний о Юлии. Степан сжал зубы и отключил телефон.
У сержанта Коржикова, который попал на итоговую практику в убойный отдел районного отдела полиции, с первых дней стали возникать сложности с адаптацией в коллективе. Не мудрено, ведь начальник отдела Агаков сколотил вокруг себя компанию закадычных дружков – одного поля ягод, золотую молодёжь с престижными дипломами и претензиями на собственное совершенство. Двадцатишестилетнего сельского парня с улыбчивым лицом они сторонились и называли нудным, а Степан всеми силами хотел стать городским. Настолько, что готов был подражать образованным коллегам во всём: что носят, как причесываются, о чем говорят, куда ходят. Сам Степан, как мы уже заметили, ходил в странной одежде. То есть лет тридцать назад, быть может, габардиновый плащ и ситцевая рубашка в горошек навыпуск под пиджаком были в моде, но ныне подобный вид вызывал взрывы хохота. Степан не знал, как нужно иначе. После трагической гибели родителей на пожаре, когда мальчику только-только исполнилось 5 лет, он попал в детдом. Еще через пять лет его взяла на воспитание тётка Серафима, хотя Степан никогда не забывал своих детдомовских дружков и воспитателей и часто проводил с ними время. Но именно от Серафимы Коржиков на всю жизнь усвоил главные правила. К примеру, нужно одеваться скромно, самому нигде не высовываться, кушать в одно и то же время, голову мыть хозяйственным мылом, а не шампунем, потому что от химии быстро выпадают волосы. Эти принципы вызывали лошадиный ржач коллег.
Об учености Степана тоже говорить не приходилось. Понимая, что ничем заинтересовать не сможет, он всё больше помалкивал в компании, курил и слушал. Коржикова завораживали красивые обороты речи и остроумные цитаты. От учёных слов, которыми так лихо жонглировали эрудированные коллеги, и вовсе замирало дыхание. Потом бежал в туалет и закрывшись в кабинке, записывал по памяти в блокнотик услышанные выражения. Вечером в компьютере с удивлением ребенка, открывающего мир, читал, что они означают. Если обсуждали книги и вопросительно не без иронии смотрели на Степана, тот краснел, тушевался и в сотый раз давал себе слово: «Вот выдастся свободный день, засяду и перечитаю все книги на свете».
Но день желанный никак не наступал, а позор вёдрами лился на его простецкую голову. Когда кто-то из сотрудников, ворвавшись в офис, объявлял: «– К нам едет ревизор!», намекая на то, что генерал Грозный идет по коридору, Степан испуганно переспрашивал:
– А что у нас тут ревизовать?
И тут же вызывал приступ гомерического хохота. Смех стелился и исчезал в курилке, куда собирались из соседних офисов поболтать об очередных «ляпах» Коржикова. Каждое слово, сказанное невпопад, каждый неуклюжий жест вешали на Степана очень обидные ярлыки: «деревенщина», «слон в посудной лавке» или «растяпа». К незадачливому парню теряли интерес, не приглашали спуститься в буфет на чашку кофе, избегали обращаться даже по пустякам. Зато всё больше нагружали черной работой: съездить к нотариусу, побегать по кабинетам с листом согласований или сгонять за пивом, пока сотрудники играли в покер. Неповоротливый практикант с ясными глазами и пудовыми кулаками грустнел и от досады на самого себя выкуривал по полпачки в час.
Душевный дискомфорт отражался и на работе. То и дело его упрекали в рассеянности, а после одного казусного случая Степана и вовсе перестали брать на выезды. Как-то вышел он из дому пораньше и около собачьей площадки заметил в кустах нечто блестящее. Любопытства ради, Коржиков направился на сверкание, а когда приблизился и отогнул ветки акации, ахнул и отшатнулся. В луже крови лежало грузное тело батюшки из местной церкви, который был соседом Степана по коммунальной квартире. Грязная голова святого отца, отделенная от туловища, валялась поодаль, метрах в пяти. Изо рта торчало сверкающее ребро массивного золотого креста на длинной цепи.
Степан тотчас позвонил своим и путаясь в словах, обрисовал картину. Ему приказали оградить место происшествия и охранять его до появления следственных органов и бригады экспертов. Коржиков так и поступил. Солнце припекало, город оживал, неподалёку собачницы гуляли со своими питомцами, а наряд всё не появлялся. Бродя вокруг трупа, Степан выкурил две сигареты. Изнемогая от жары, он отошел в тень берёзовой рощицы и присел у дерева. Вдруг послышалась странная возня. Породистые псы затеяли чехарду рядом с местом происшествия, огороженного ветками.
– А ну марш отсюда! – гаркнул Коржиков, вскакивая с места. В ту же секунду он, спотыкаясь и размахивая пистолетом, летел по направлению к своре и орал: – Отставить и разойтись всем немедленно!
Но на угрозы представителя районной власти собаки почему-то не реагировали.
Защищая жертву, Коржиков яростно отгонял игривых псов и вдруг в азарте со всего размаху врезал носком ботинка по синему лицу покойника. Голова с треском взлетела вверх и прочертив широкую диагональ над поляной, приземлилась прямо у ног блаженно болтавших собачниц. Уже через две секунды площадка разразилась дикими воплями, что придало ватаге собак еще большей решимости, и они тотчас затеяли вдохновенный футбол. Бросаясь то к одному, то к другому псу, чтобы вырвать из пасти голову священника, Коржиков матерился, падал в грязь, грозясь всех перестрелять к чёртовой матери и тут же крестился.
Выпустив в воздух несколько пуль, он добился полной тишины. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив вокруг ни одной живой души, Степан похолодел: в конце проспекта по закону подлости послышались звуки сирены полицейского УАЗика. Коржиков со слезами наблюдал место происшествия, где валялись только его окурки, а земля была перепахана, и проклинал себя. Голову батюшки так и не нашли.
И если после всей истории Коржикова окрестили безголовым и даже он сам смеялся над собой, то сегодня из-за его рассеянности погиб человек, а это было уже не смешно. Вот так вспоминая свою жизнь в Харькове, и комкая в руке сигарету за сигаретой, сержант сказал себе: «Все, хватит!», твердо решил сложить рюкзак с едой на дорожку и ехать домой – в деревню Искровку. Как только решение было принято, за спиной Степана послышался тихий голос Муравецкого:
– Убегаете?
От стыда Коржикову захотелось прыгнуть с крыши.
– Я только хотел…. – замялся он, – в общем, не гожусь я в сыщики, шеф. Умом не вышел, стёпа-недотёпа. Хватит.
– Что хватит?
– Хватит с меня и одной смерти. Уеду домой, трактор заведу – то моё ремесло. Кто-то умный в книжке одной сказал, что труд лечит.
– Лечит, – согласился Муравецкий, мрачно оглядываясь по сторонам. – Но только тех, кто болен не смертельно.
– В смысле? – нахмурился Степан.
– В нём, мой друг. В нём.
Муравецкий подошел к карнизу и присел рядом с Коржиковым.
– У каждого человека, – сказал полковник, – есть в душе своё кладбище, где он – главный могильщик. Могильные плиты на нём никогда не зарастают, а укоры с фотографий мертвецов только терзают душу виновного горьким напоминанием трагедии. Но это жизнь. Мы в ней – дилетанты, потому что живем только раз. Да, мы способны дарить людям радость, любить и исцелять. Но порою случается, приносим беду, совсем не желая того и терзаемся всю жизнь потом, если есть совесть. А она у вас есть и она смертельно больна сейчас. Смертельно.
– Тяжко, шеф, - вздохнул Степан. – Я за всю жизнь зла никому не сделал, даже букашечку задавить никому не позволю. Она ведь тоже тварь Божья, нехай себе живёт. А тут… Из-за моей дури… Как бы я хотел закрыть это кладбище навсегда.
Он нахмурился и отвернулся.
– Крепись, мужик, – твердо сказал Муравецкий и хлопнул парня ладонью по плечу.
– Не хочу я больше быть могильщиком, – глухо пробубнил Коржиков.
– Правильно. Но это не повод становиться могильщиком самому себе.
– Как это?
– Если вы рассчитываете, что уехав, оставите свою проблему здесь, вы глубоко заблуждаетесь. Вы заберете её с собой и всю жизнь станете носить на сердце, пока она не задавит вас в самый подходящий для неё момент.
– В самый подходящий… – повторил Степан.
– Любая нерешенная задача, – пояснил Муравецкий, – имеет свойство повторяться самым неожиданным образом. А ваше желание избежать ее решения – желание неосторожное, а потому оно обязательно изменит вашу судьбу. Только в какую сторону – вот в чем вопрос.
Выразительным медленным жестом по вертикали полковник провел ладонью перед лицом сержанта, зафиксировал большой палец у скулы, а указательным, словно циркулем, шагнул к подножью губного желобка и сосредоточил взгляд на разделительной линии у переносицы.
Будущее Коржикова. Полтавская область, село Искровка
[i]Длинная фура петляет по шоссе, её останавливает полицейский. Пьяный
Надеюсь, что у них что-то получится!))
Очень понравилось, как написано!))