помощник прокатного цеха старейшего предприятия нашего района Михеев Георгий Михайлович.
Наш завод был построен в тридцатые годы, когда страна остро нуждалась в железнодорожном транспорте после тяжелой разрухи. Строился завод с огромным энтузиазмом, в стройке участвовала, можно сказать, вся страна. Мы - молодые комсомольцы страны перевыполняли планы, оставались на субботники, мы горели этим строительством. За несколько лет были построены наш прокатный цех, графитный и сталелитейный цеха. Это была, можно сказать, всесоюзная стройка. Скоро наш завод дал первую сталь для формовки изделий, в которых так нуждался железнодорожный транспорт.
И в годы Великой Отечественной войны наш завод показал себя с самой лучшей стороны. В нашем городе – мы тогда еще не были частью столицы – все встали на защиту своей Родины. Более 4 тысяч заводчан ушли на фронт, а 500 человек записались в народное ополчение и защищали нашу любимую Москву. Большая их часть, к сожалению, погибла.
Наш завод стал настоящим градообразующим предприятием. В 64 году город стал частью столицы. Ветераны нашего завода добились открытия стелы, посвященной заводчанам, погибшим на войне. При заводе был открыт музей.
Но, к сожалению, в трудные для нашей страны годы музей закрылся, большая часть цехов была переоборудована, а несколько лет назад закрыли и сам наш завод.
Мы – ветераны войны и труда – сохранили экспонаты и бесценные документы, рассказывающие о нашем предприятии.
Мы просим Вас принять на хранение в стены вашей школы эти экспонаты.
Сейчас здание новой школы ремонтируют, но когда ремонт закончится, заберите эти документы и экспонаты. Они нужны для воспитания подрастающего поколения».
По поручению ветеранов завода. Михеев Г. М.
На следующий день, сразу после уроков, Валера отправился на бывший завод.
Сам Курнаков, пока учился в институте, бывал все больше в центре. Привык к его площадям, рекламным растяжкам на шестиэтажных домах сталинской застройки, к широким улицам и проспектам, небольшим переулкам, где было полно маленьких кафе, куда они с друзьями заходили после сдачи сессий. А собственный район знал плохо. Да и что тут знать? Вот этот самый завод, который уже года три как закрыли, там железнодорожное полотно, какие-то низенькие каменные строения вдоль Садовой, ни усадеб, ни музеев.
Стоял настоящий московский золотистый конец сентября. Троллейбус шел по Летней, справа в окне поплыл длинный светло-желтый корпус заводского управления, построенный в стиле конструктивизма. Корпус растянулся вдоль главной улицы района почти на полкилометра.
Курнаков сошел с троллейбуса и направился по правой аллее, обсаженной синими елями, к проходной бывшего Завода. Вскоре, справа, открылась серая бетонная стела с трафаретным солдатом в каске, сжимавшим в кулаке стилизованное бетонное дуло автомата. На стеле было выбито несколько сот фамилий – дата смерти почти у всех - октябрь 41 года. Валера остановился перед стелой.
Такие памятники он не раз видел в Подмосковье. Их делали словно по одному образцу.
Многие фамилии на стеле повторялись – вероятно, родственники: Васильевы – два человека, Карнауховы – тоже двое: Карнаухов М. С и Карнаухов С. М. Отец и сын? Макаров, Максимовы три человека, Николаевы – четверо, Миясова Г. В. вероятно, Галина, медсестра? Рубцов В. Тани Рубцовой родственник? Черемисов Р. Чулин А. Шишков, Шароновы - двое, Ясенев, - читал Валерий Александрович фамилии заводчан.
А вот фамилии Курнаков с инициалами Г. В. не было.
Георгий Михайлович оказался низеньким крепышом, чрезвычайно подвижным.
Он повел Валеру по огромной территории и попутно рассказывал историю этих мест.
Прежний Завод занимал всю эту большую площадь, примыкавшую прямо к железнодорожной насыпи. Когда-то здесь, в ближнем Подмосковье, словно кровеносной системой вен связанным со столицей стальными путями железной дороги, в то время размещались железнодорожные мастерские, с утра до вечера наполненные мужчинами в тужурках и фуражках с молоточками, в промасленных спецовках, женщинами, в туго завязанных на голове платках. Это была защита от угольной пыли и металлической стружки.
На работу в мастерские приходили отовсюду: из окрестных деревень, из недалеких городов, из других губерний.
В 21 году было решено создать на базе мастерских завод, но страна только-только выходила из разрухи – пришлось от создания завода отказаться, и вернулись к этому плану уже в начале тридцатых.
Тогда на территории мастерских появились здания цехов, куда по настеленным недавно сортировочным путям загоняли паровозы, вагоны, платформы.
Вечной пылью покрылись спецовки тех, кто стал грузить широкими лопатами уголь на складах, которым топили большие печи. Для рабочих нового завода построили одноэтажные длинные бараки, здесь стояла самодельная мебель, сколоченная из простых досок.
Чуть позже на центральной улице образовавшегося железнодорожного поселка появился трехэтажный светло-желтый корпус главного заводского управления, построенный в уже исчезающем архитектурном стиле.
А неподалеку от нового завода доживали последние десятилетия деревни, давшие позже названия целым районам на юго-востоке столицы.
- Я здесь с пятьдесят пятого, сразу после ремесленного, знаете, что это такое?
-Курнаков кивнул.
- Как пришел, так и остался, почитай, на всю жизнь. Начинал в механосборочном, простым слесарем, потом уже помощником мастера участка, затем мастер участка – все, как полагается. Перешел в прокатный и вырос до помощника начальника цеха – стан у нас был прокатный – загляденье. Заказы шли со всего союза. Из-за границы тоже. Страны содружества к нам обращались, завод в три смены работал. Свой пионерлагерь, школа – та, в которой вы теперь, как я понял, работаете, бассейн свой, поликлиника – все было.
Георгий Михайлович замолчал.
- Да, все было. И отец мой тоже всю жизнь проработал на заводе, в литейном цеху, мастером. Доменная печь у них была лучшая в союзе, никогда не останавливали, непрерывное производство.
Они шли мимо прежних цехов, окна в которых были заколочены досками. Переходили заброшенные ветки железнодорожных путей – рельсы были заржавленными, поросли травой.
- Наша гордость – Георгий Михайлович указал на забитые досками окна, - графитный, в тридцать четвертом запустили.
А вон там был механический. А вон там – указал он рукой на кирпичное трехэтажное здание – наш, прокатный. А вон литейный. Давайте зайдем.
-Давайте.
В огромном помещении было сыро и пахло мокрым цементом, как будто цех только недавно построили. Пустые желоба напоминали пересохшие русла рек. Георгий Михайлович рассказывал.
Перед Курнаковым возникала какая-то античная картина. Много лет назад по этим желобам стремительно неслись, растекаясь, огненные реки раскаленного металла, словно после извержения вулкана, прочерчивая себе красные дорожки. Из огромных чанов выливался в формы металл, принимая очертания то колесной пары, насаженной на ось и напоминающей гантели для какого-то неведомого гиганта, то огромной буксы для крытых вагонов весом в пятьдесят тонн, а то почти миниатюрного концевого крана, который покрасят в алый тревожный цвет,
Из тугого железа рождались пружины, способные удерживать в равновесии гремящие диски дизеля на скорости девяносто километров. Все это богатство создавалось в соответствии с чертежами, нарисованными где-то далеко и утвержденными в светло-желтом здании.
Под потолком, гремя, проносились краны, все было наполнено нескончаемым шумом, человеческий голос терялся в этом грохоте и лязге.
Теперь здесь было тихо и пусто.
- Вон там моя жена работала, - показал Георгий Михайлович на помещение за стеклом на уровне второго этажа. Учетчицей, всю жизнь здесь в цеху проработала. Заработала себе болезнь в легких. От этого и умерла рано. Металлическая пыль очень вредна для легких.
-Да, здесь теперь не то. Ну, пойдемте в музей. Это в помещении бывшего заводоуправления.
Заводской музей ютился в двух небольших комнатках на третьем этаже, в самом конце длинного коридора.
Георгий Михайлович достал из кармана ключ и открыл помещение, включил свет.
На Курнакова смотрели бюсты рабочих в спецовках, фотографии машинистов в форменных фуражках с молоточками, групповые снимки ребят – выпускников железнодорожного училища, женщин в туго завязанных платках, серьезных инженеров в темных костюмах с галстуками, целый стенд был посвящен участию заводчан в войне. Здесь были фотографии людей в форме летчиков, моряков, простых пехотинцев. На одной четыре человека в меховых комбинезонах и шлемофонах что-то живо обсуждали. Один, смеющийся, показывал другим, вероятно, какую-то схему полета, жестикулируя руками, на другой строгий и, судя по всему, волевой капитан-танкист смотрел прямо на Курнакова. На груди капитана были ордена и медали.
На одной черно-белой фотографии была, вероятно, снята бомбежка – длинный черный столб дыма поднимался в воздух, можно было разглядеть пожарный расчет со шлангами, направлявшими струю на что-то дымящееся.
-Это июль сорок первого, - пояснил Михеев, - завод бомбили, несколько человек получили ранение. Бульдозер в Кузнечном покорежило. Пришлось его вытаскивать. Я тогда мальчишкой был, в эвакуации. Приехали – видели следы, долго еще на территории завода оставались воронки. Да и по всему району тоже.
Под стеклом лежали пожелтевшие газеты с названиями «Заводская правда», «Литейщик», вырезки из газет со статьями трудовых успехах, отдельные листки с именами и биографиями, награжденных было очень много.
В небольшой витрине под стеклом – целая россыпь наград: два Ордена Красной Звезды второй степени, с потемневшим от времени серебряным красноармейцем в вырезанном по нижней кромке овале; медали : «За боевые заслуги» на серой с желтыми галунами ленте, юбилейная позолоченная, с двумя цифрами на аверсе по обе стороны от тонкого барельефа со знаменитым солдатом в Трептов-парке: 1945 – 1963. Здесь же трудовые - серебристый ветеран труда СССР на свето-серой ленте с тремя алыми полосками по краям, знак «Почетный железнодорожник», с вылетающим стремительно из вьющейся бронзовой красной ленты паровозом, на лобовом фонаре которого лепятся буквы И Сталин .
- Антонов Петр Яковлевич, - читал Курнаков, - участвовал в боях Юго-Западного, Брянского, Сталинградского, I-ого Украинского фронтов.
Особенно привлек внимание Авдеева стенд, на котором он сразу узнал на фотографии четырехэтажный корпус школы. Стал внимательно рассматривать. Что-то показалось странным. И то здание, и вроде бы не то. Как будто правое крыло исчезло.
Школа была снята или летом, или весной – деревья скрывали значительную ее часть.
-Это сорок первая? – спросил он Георгия Михайловича.
-Она самая, сорок первая – и первая в районе. У меня и дети ее заканчивали, и внуки. Наш завод сделал в школе отличную проводку, радио, на первое сентября всегда музыку наши электрики устраивали.
Курнаков снова вглядывался в снимок. Что-то в нем было не то, но что - он понять не мог.
- А военрук в сорок первой был тогда замечательный человек, - продолжал
