Георгий Михайлович, – Николай Васильевич такой, бывший фронтовик. Он часто на заводе появлялся. У нас тогда как раз организовался это самый музей. Он принимал в его создании самое живое участие. На открытии нашей стелы в честь погибших заводчан привел ребят. Очень торжественно было. Да вы ее, наверное, видели – нашим заводчанам поставлена.
-Видел, - кивнул Валера, продолжая внимательно рассматривать старую фотографию школы.
Заметив его интерес, Георгий Михайлович порылся в небольшом шкафу и вытащил толстую папку.
-Вот тут много старых фотографий района. Посмотрите, можете и домой взять.
-А никто не хватится?
-Кому хватиться? Это и так пропадет, а вы человек ученый, знающий, наверное, что-то сможете и для себя найти.
Валера поблагодарил. Затем, как учили когда-то на историческом, составил первичную опись того, что увидел в этом импровизированном музее.
Музей надо перевозить. Пока не поздно. Скоро это ООО доберется и до третьего этажа, тогда все выбросят, без сомнения. Не это ООО, так другое. Валера вспоминал виденные им неоднократно рядом с домом целые семейные архивы, выброшенные кем-то. Уехал человек, или умер. Пришли новые люди – зачем им весь этот хлам – старые снимки, какие-то дипломы, грамоты за трудовые и спортивные успехи.
Георгий Михайлович все время, пока Курнаков писал и фотографировал, терпеливо стоял и ждал – он видел: серьезный человек, делом занят.
Наконец, молодой историк упаковал в бумажный пакет папку, отданную ему Георгием Михайловичем, поблагодарил, обещал немедленно сообщить директору о результатах поездки и вышел в коридор.
Коридор был пуст. Валерий Александрович подумал, что новые хозяева получили так много помещений, что просто не в силах их еще освоить.
Проходя по длинному пустому коридору, он снова вспоминал рассказ Георгия Михайловича. Когда-то тут спешили многочисленные работники, инженеры несли свои чертежи, сновали секретарши с папками, приходили прорабы в спецовках за получением нарядов, появлялись гости – делегации откуда-нибудь из Монголии или Конго, командировочные из других городов, солидные заказчики продукции.
Глава 5
Исчезнувший район
В этой небольшой шкатулке, крышку которой украшала мчащаяся тройка с разбитным ямщиком - роспись мастеров Палеха - хранились награды в их доме.
От брата отца – дяди Егора осталась медаль – «За боевые заслуги». Без ленточки – серо-серебристая, простая.
В шестьдесят втором семье вручили орден дяди Гриши. Валера видел его пару раз в комоде у деда, в особой коробочке. Орден был красивый, полукруглый, серебристый, знамя красное, надпись на нем золотыми буковками, а из-под знамени красная звезда выглядывает, почему-то косо расположенная, но красиво. Позже Валера понял, что дядя Гриша был награжден Орденом Боевого Красного Знамени.
- Деда, где воевал дядя Егор?
Воевал он, Валерка, в пехоте, подо Ржевом. Там и погиб. Но на него уже пришла похоронка, и тетя Сима получала пенсию.
-Как это?
-Вырастешь – узнаешь.
Ордена и медали лежали все там же, в коробочке, в комоде, на большом проспекте, где теперь жили родители Валеры.
Дед обычно сидел в кресле, в своей квартире, в большой комнате, в белой рубашке и черных брюках. Дом, в котором он жил, в центре, на длинном и казавшемся в детстве бесконечном проспекте, был шестиэтажный, из красного кирпича. И сам дом казался тогда Валере очень большим, а двор - такой огромный, прямоугольный – представлялся необозримым.
Ездили они к деду редко – но Валера очень любил эти поездки: у деда много было чего интересного: макеты самолетов, вертолетов, большие книги с яркими картинками, а особенно манил к себе маленького Валеру огромный, как сам дом, книжный шкаф. У них дома такого шкафа никогда не было, и у приятелей Егора не было
Шкаф в квартире деда был сделан из какого-то светло-желтого дерева, может, ореха, - и весь набит старыми книгами, высокими томами, цветными, черными, с золотыми буквами, красными, зелеными. Книги казались похожими на сам шкаф. Были книжки болотного цвета, с цветком на обложке и золотистыми буквами в названиях, с желтоватым цветом страниц, от которых веяло какой-то тайной. И запах шел такой, какой от книжек на полках в доме Валеры никогда не шел. Книги стояли плотно, как солдаты на картинках.
Вот он вытаскивает тяжелые книжки в особых обложках.
– «Супер - обложки»,- пояснил дед
-Это значит, лучшие? – спросил он деда, слово «супер» было в ходу.
Дед улыбнулся: Лучшие, точно!»
На книжках были крупные слова, написанные особым шрифтом.
- «Готический» – сказал дед непонятное слово.
Книжки были загадочные, название странные: «Тимон Афинский», «Кориолан». Каждая, как тяжелый кирпич, Валера с трудом держал такую в руках. Книги были плотные и тяжелые.
Особенно любил Валера книжки про самолеты. Он помнил одну такую, на первой странице, под темносиней плотной обложкой, было написано – «Курнакову Борису Николаевичу, в день шестидесятилетия от коллектива НИИ самолетостроения с наилучшими пожеланиями».
На следующей странице был изображен стремительно летящий самолет, а в облаках, далеко от него, спасался немец с черными крестами на крыльях.
Дед, увидев, что Валера смотрит эту книгу, вставал, подходил и начинал рассказывать –
-Это, Валерка, «Ил -4», на нем наш командир эскадрильи летал, когда они Берлин бомбили.
Дед много чего знал. Жаль, Валера так и не расспросил его подробнее.
Говорили, что дед был ведущим специалистом в НИИ самолетостроения и разрабатывал новейшие модели.
В девяносто четвертом институт закрыли.
Летом, на даче, дед сидел в плетеном кресле и так же читал газеты. А потом деда не стало.
Валере было тогда одиннадцать лет.
Курнаков разложил фотографии на своем столе и включил настольную лампу. Приготовил увеличительное стекло – его так учили работать со снимками.
На первой же фотографии оказался удивительный дом – деревянный, на два этажа, с каменным фигурным крыльцом под жестяным навесом, наличники на окнах резные, на втором этаже распахнуты окошки – кто-то их недавно открыл. Курнаков знал из курса истории второй половины XIX в., что такие дома под дачи снимали люди среднего достатка – инженеры, врачи, адвокаты, журналисты. Казалось, вот сейчас из окна высунется какая-нибудь дама в светлом летнем платье с косынкой на шее и крикнет
-Петр Никанорыч, обедать, Лукерья уже самовар поставила.
-А что у нас на обед? - зычным голосом крикнет толстый, страдающий одышкой адвокат в чесучовой паре и соломенной шляпе.
-Окрошка, простокваша, вареная баранина с горошком. На десерт – свежая малина со сливками.
На обратной стороне снимка была надпись выцветшими синими чернилами – Садовая улица д. 9 и дата -1885г.
Ниже карандашом – дом-общежитие рабочих завода. Снесен в 64 г.
Он удивился. Значит, резной дом стоял как раз там, где теперь угол Садовой и Летней. Он же каждый день проходит это место.
Общежитием резной дом стал где-нибудь в начале тридцатых годов XX в. А дед как раз родился в тридцатом.
На другом снимке он увидел церковь – резную, деревянную, с одним куполом, поднимавшимся над кокошниками, напоминавшими языки пламени, устремленные вверх над многочисленными пристройками, галереями, крыльцами. Это был так называемый русский стиль. На обратной стороне снимка было написано такими же выцветшими чернилами. Церковь Святых апостолов Петра и Павла. Освящена в 1879 г. Он только не сразу понял, где располагалась эта церковь. А потом удивился – это же боковая аллея парка на соседней улице. От церкви не осталось даже следа. Надпись на обороте сообщала, что церковь разобрана в 32 году.
А вот другое строение: на фотографии, и тоже явно конца XIX в. длинный кирпичный двухэтажный корпус с большими белыми вставками на окнах в виде изогнутых усеченных трапеций. Этот тип зданий Курнаков знал – кирпич, конечно, красный. Надпись на обороте – казарма рабочих железнодорожных мастерских. 1898 г. Валера сразу узнал этот дом – здесь теперь размещалась Госавтоинспекция.
Вот плохо сохранившаяся фотография – деревенский бревенчатый дом без всяких украшений, четыре окна по фасаду, шесть – боковая сторона, крыша крыта кровельным железом, чердачное окно, кирпичная труба. Дом стоит на каменном фундаменте. Надпись на обороте черными выцветшими чернилами. Начальная земская школа.
Значит всего два года обучения, в лучшем случае. Училось первоначально десятка три, от силы четыре. Заканчивали такую школу десять – двенадцать человек.
Валерий Александрович улыбнулся. Представил, как весь их коллектив идет утром по непролазной грязи в эту школу. Каменный фундамент говорил, что почва здесь была топкая. Пришлось поднимать деревянное строение, чтобы не завалилось.
Затем на снимках появились широкие грунтовые дороги, часто залитые дождем и размытые – знакомые улицы района. Низкие штакетники, редкие машины: пару раз газики, а все больше грузовики – широкие, приземистые.
Были на фотографиях и старые паровозы – с белой окантовкой колес – Курнаков знал: колеса – красные. Сзади паровоза - большой тендер для угля, ветер относит в сторону черные клубы дыма – паровозы выходили из огромных полукружий-ворот депо. На таких снимках попадались фактурные седоусые железнодорожники в форменных тужурках или фуражках с блестящими кокардами.
На одном снимке на фоне разбегавшихся веток железнодорожных путей на пригорке возвышался полуразрушенный монастырь с пробитым куполом и без креста.
Сейчас этот монастырь сиял своими побеленными стенами и синим куполом, украшенным золотым прорезным крестом.
А фотографии в папке не кончались. Теперь на улицах появлялось все больше прохожих – мужчины в кепках, в длинных пальто, в широких брюках, в плащах, женщины в вязаных кофтах, в платочках, с хозяйственными сумками в руках. Вспомнил сиреневый альбом деда. Там было много таких фотографий. И сам дед, молодой, с большим чубом, в рубашке с коротким рукавом, в широченных штанах, стоял на фоне какого-то двухэтажного кирпичного дома.
Куррнаков вернулся к фотографиям. Вот дома за заборчиками, сплошь деревянные, двухэтажные, с надстройками, изредка каменные, какие-то длинные строения – гаражи, бани, технические службы железнодорожных мастерских.
Военных на снимках почти не было, попадались изредка люди в форме железнодорожников, мужики, похожие на шоферов, – в ватниках, кепках, кирзовых сапогах.
Затем стали появляться женщины в туфельках на каблуках, с модными прическами, уже без платочков, с маленькими сумочками. Вспомнил фотографию бабушки.
Было много детворы – мальчишки в фуражках, кепках, пиджаках – все коротко остриженные, с чубчиками, а то и просто под машинку.
Целая россыпь фотографий рассказывала о том, как появились такие знакомые дома в районе.
Пятиэтажные, очень высокие, из силикатного кирпича, с фигурным карнизом, крыша с высоким скатом, уютный двор за каменным заборчиком, полукруглые высокие ворота входа – эти, знал, из пятидесятых. А вот стоящие в шеренгу знаменитые хрущевки – все торцы один к одному, крыши плоские, ростом невелики, он и сам живет в одном из таких домов. Только на другой улице.
Вот уже на огромных пустырях
