Поздно вечером я непринуждённо ходил по аллеям загородного имения не имея цели сблизиться с кем бы то ни было. Но подойдя к скамейке, на которой любила отдыхать моя кошка, увидел странного человека, никак не похожего, ни на одного моего знакомого.
– Добрый вечер, – поздоровался он.
– Добрый, но уже ночь, – поправил его я.
Далее незнакомец перешёл на французский язык, который я знал в совершенстве, и далее мы разговаривали только на нём. В переводе же это звучало так:
– Не удивляйтесь, месье, моему внезапному появлению здесь. Я нисколько не хотел нарушить вашего уединения, но теперь не время об этом. Вы должны знать одно: к вам скоро прибудет дама известная в наших кругах под именем Мари, но для вас она Софья Петровна Бодецкая – вдова, наследница большого состояния. Но, увы, уже помолвлена с другим, – тут он вздохнул, огорчённо оглядев меня с ног до головы, – вам скоро будет всё это известно. Однако эта дама не должна нарушать ваш покой.
Я с удивлением посмотрел на незнакомца, но тот продолжил:
– Покой, сударь, это состояние, при котором вам легко. Это пройдёт с её визитом, таких дам не пропускают мимо не заметив. Однако перейдём к делу, с которым я к вам и наведался, – он опять вздохнул и виновато улыбнулся, вымученно как-то, подумал я тогда, – не лишено смысла, сударь (это обращение было по-русски), пройтись по этой аллеи, пока я излагаю суть дела.
Ещё больше меня заинтриговав, незнакомец «вспорхнул» со скамейки, сделав «па» ногой, от этого он показался мне не то чтобы чудным, но не «нашим». Я постарался быть невозмутимым, однако спросил:
– Сударь, вы не представились, хотя обо мне знаете довольно много, чего я ещё и знать не должен был бы.
Незнакомец смущённо помолчал, но продолжил:
– Я назову своё имя при условии, – он поморщился, – свет мне вреден, – потом спохватился и будто высморкался, хотя было заметно – только делал вид, – так о чём я? Да, условие, – закашлялся и опять ненатурально, – вот ведь какое дело: имени пока у меня нет, но звать меня надо, – он вопросительно посмотрел на меня.
Всё меньше раздражаясь этим человеком, я понял одно – меня испытывают. Но для чего я нужен этим людям: вдове и безымянному ночному гостю? Незнакомец к своим манерным уловкам добавил чих, и стало намного интересней. Я был заинтригован, поэтому терпел.
– Я не должен был нарушать ваш покой, – начал было он снова, но я перебил.
– Попытайтесь сформулировать «дело», с которым вы здесь, сударь, – не решаясь более спрашивать его об имени, закончил я.
– Дело обстоит так: сегодня же, – он посмотрел на меня, будто впервые увидел, – будет совершён ход, – ещё раз посмотрев, добавил, – чередуются события, и ход бывает в сорок лет раз. Оно не заденет вас, – помолчал, – если вы сами не станете его участником. Это немного грустно, – он сделал унылый вид, – каждый раз повторять его, ход, – поправил себя безымянный, – но такая у нас участь – соблюдать правила. Это одно из многих, мы преклоняемся пред стопами, – он умолк, будто вспомнив про меня, – сегодня, – сказал он уже решительно, – здесь, в этом саду. Аллея вот эта, – он указал на дорожку, ведущую к пустырю, она проходила через весь сад и упиралась в пустырь, забора не было в этом месте: был сломан когда-то, но восстанавливать не стали, никто здесь не ходил.
– Пожалуйте на праздник, – пригласил меня незнакомец, забыв очевидно, что сад мой и разрешить или нет в моей власти, но он продолжил, – конечно, если вы согласны соблюдать правила, при которых нельзя предаваться унынию, испуганно смотреть на старших, – он значительно посмотрел на меня, – посыпать голову пеплом.
Он, умильно сложив персты, стал раскачивать головой и сыпать на себя пепел, тот действительно сыпался. Затем, стряхнув с себя и с головы весь пепел, продолжил:
– Нельзя язвительно отзываться о гостях, но думать можно, они вполне этого заслуживают и, если хватит мужества, – он выпятил вперёд грудь и сделал выпад, будто прокалывает шпагой чью-то грудь, – убить противника, их будет двое, но женщину не надо, – он брезгливо посмотрел на меня, будто начинать убивать я непременно начну с неё, – это всё. Ах, да! Не забудьте надеть всё новое, хотя… Ещё немного и начнётся, увидите интересное, – он защёлкал пальцами, – скорее!
Он поторопил меня, я вернулся в дом и переоделся. Не бог весть что, но дачный вариант всего нового был на мне. Сквозь приоткрытое окно долетали звуки из сада, и они начинали вызывать у меня опасения: кошачий хор – ничто по сравнению с ними. Моё решение было незыблемым – я вновь вернулся на аллею. Сад был освещён тусклым мерцанием, едва различимы были фигуры прибывающих гостей: они то появлялись, то исчезали по очереди, пока ряды не выстроились. Дальше описание будет от третьего лица.
Я вдруг перестал существовать – господин в панаме был я.
Сумрак переходил в тень. Игры света на лицах, ни одного серьёзного – все улыбчивы и глядят бодро. Одежда самая разная: от суконных панталон и куртки с обшлагами, до тюремных полосатых костюмов. Дамы были наряжены пёстро: богато и бедно, от римских туник, до новомодных парижских нарядов. Но на маскарад это не походило, скорей, все эпохи были собраны воедино и шествовали по садовым аллеям, вливаясь в одну общую. Народу было так много, что едва вмещались в пространства между деревьями, пока аллеи не были расширены и сад не обрёл черты бесконечного.
Люди шли и шли улыбаясь и переговариваясь между собой нескончаемыми потоками, наполняя собой всё пространство пустыря. Первые ряды были уже остановлены, другие подходили, остальные шли с бесконечных окраин сада. Пустырь, как и сад, разрастался в размерах, пока не потерял границы совсем. Люди притихли, не слышалось даже шёпота. Из глубин земли донёсся рёв, затрубили горны, земля разверзлась. Вышли трое: один седовлас, третий чернобров, а вторая – красотка, одета просто, полынью пахла. Люди перестали улыбаться и стали говорить на своём языке каждый: то хмурясь, досадуя, то льстиво, а то, потрясая кулаками в сторону трёх, вышедших из земли. Те стояли, не шелохнувшись, ожидая развязки. Парень в шляпе вышел к уроду, так он видел седовласого человека, и начал бить его кулаком, приговаривая: «Чёрт». Но увидев поменьше себя, кинулся на другого. Вдруг отскочил назад, попятился и стал лупить себя, плача и стеная.
Все собравшиеся видели в них злое: кричали, били лишь некоторые, но отходили, причитая и скорбя. Шум – отклик ворона, шум – отклик ворона, плач.
Вдруг стихло всё. Люди стали исчезать, поминутно спрашивая друг у друга, всё ли было как надо? С последним человеком исчезли эти трое. Размеры пустыря стали прежними, сад принял привычные очертания.
Утро. В доме пусто, ходики стучат. Входит слуга, убирает сгоревшую свечу со стола, ворчит:
– Вот, опять не спал. Что ему так надо? Спал бы, нет, пишет, всё исписал. Вот уж листов не оставил – всё.
– Митрофан! – голос из спальни. – Митроша, воды.
– Иду, иду, хозяин, уже несу.
Утро идёт своим чередом. Хозяин выходит на балкон, любуется садом и прекрасной погодой.
– Приснится же такое, господи!
Из дома слышатся голоса, выглядывает Митрофан.
– Барин, вас. Приехала госпожа Бодецкая Софья Петровна, просила принять её.
Оживляясь:
– Приму сейчас же, зови.
В гостиной светло. Два окна распахнуты настежь. Цветы на столе.
– Здравствуйте, Пётр Борисович, – с порога поздоровалась вошедшая дама.
Весь наряд её состоял из туники, перехваченной по талии ажурным пояском, да в волосах красовался гребень неземной работы. Волосы расчёсаны на пробор, на лице «мушка», явно не нарисованная. Весь облик молодой дамы дышал жизнью, здоровьем, красотой лишь отчасти (хозяин дома видал и краше). Но что-то в этом облике было не свойственное его кругу. Да, конечно, дама прибыла без приглашения, к тому же представлены они не были и не встречались даже издали. Кто такая? Соседей таких он не знал, хотя в имении не был подолгу. Что могло измениться? Ему отписывали в Петербург все новости, но такой не было, чтобы кто-то из соседей помер, проигрался или отписал дарственную на фамилию этой дамы.
– Чем могу быть полезен, столь очаровательной особе? – он не лукавил, очарованием обделена гостья не была.
– Я к вам с просьбой, – и уже плачущим голосом, – с большой просьбой, Пётр Борисович.
– К вашим услугам, мадам.
– У меня нынче же украли столешницу.
– Что-что? – не понял хозяин.
– Столешницу, – с укором в голосе повторила гостья.
– Чем, право, я могу помочь в этом деле? Полицию не вызывали?
Она махнула платком, который теребила всё это время.
– Полиция, уважаемый Пётр Борисович, ни при чём, не найдут! – уверенно заявила она. – Но вы должны мне помочь.
– Чем смогу. Да вы присаживайтесь, Софья Петровна, и рассказывайте всё по порядку.
Она благодарно посмотрела ему прямо в глаза, отчего тот почувствовал сладостно-тревожное ожидание. Смешанное чувство успеха у дамы, которого не ожидал, и собственного благородного порыва. Он придвинул стул гостье и сел после неё.
– И так, продолжайте.
Далее идёт подробный рассказ дамы о злоключениях, которые её постигли за последнее время, включая потерю мужа, здесь она высморкалась в свой кружевной платок – покупку старого имения она описала с достоинством непобеждённой женщины.
– Так мы соседи теперь?
– Купчая ещё не совершена, но я уже здесь.
– Кто же, позвольте узнать, из соседей продал имение вам?
– Вас это действительно интересует? Вы.
– Я? Но позвольте, мы с вами впервые видимся, – растеряно сказал Пётр Борисович, – сначала столешница, теперь имение?
– Всё правильно. Столешница, всему виной она. Без неё я как без рук, – она растерянно развела руки, – вы должны мне помочь сегодня же, – это она сказала решительно, по-хозяйски.
– Но имение?
– Это потом, купчую ещё не оформили, – она подняла палец вверх, – за дело.
– Командуйте, что я должен, по-вашему, делать?
– Сейчас вы поедете со мной, – помолчав, добавила, – скорей всего вам надо остаться, но ехать нужно. Собирайтесь.
– Я готов. Едем.
– Вот и хорошо.
Дама встала, поправила платье и приняла душевное выражение лица. Пётр Борисович, не выказывая неприязни, проследовал за своей гостьей к коляске. На козлах сидел седой мужик, бросилось в глаза Петру Борисовичу тусклый взгляд, будто не живой, но правил отменно, выказывая сноровку. Лошади шли ровно, доехали быстро. Окрестности Пётр Борисович знал хорошо: здесь вырос, но заехав в чащобу, ибо дорога вела туда, потерялся. Быстро сообразив, что это неспроста, задал вопрос, на который дама не ответила.
– Куда мы едем?
Кучер хлестнул покрепче лошадей, и скоро дорога стала отдаляться от колёс и копыт лошадей. Это было невозможно представить, но коляска взмыла вверх и неслась по безоблачному небу. Теперь было не до вопросов. Что вообще произошло с ним? Этого не существует вообще, не может существовать. Но он сидел в коляске рядом с дамой привлекательного вида, и кучер правил лошадьми, скачущими по небу. «Сон как наяву», – была последняя мысль Петра Борисовича.
– Нет, эта карта сюда не подходит, – Софья Петровна смеялась, перекладывая карту, – нет-нет, не сюда, – и снова убирала карту в другое место.
Учительница пасьянсов строгостью не отличалась, ошибки
