Любовь понимает только тот, кто её испытал.
Сесилия Бёль де Фабор
*
Несколько лет назад я опубликовал миниатюру, в которой рассказал о необычных, вернее, случайных встречах с женщинами на долгом жизненном пути. Какие отношения были у меня с ними, уточнять не буду, однако, в конце миниатюры заметил: «Возможно, когда-нибудь я напишу о женщинах, которых любил я, но которые… не любили меня, или – наоборот!» И там же заверил читателя, что обязательно будут написаны воспоминания о любви к женщине, которая любила меня необыкновенной, божественной любовью.
И теперь я выполняю своё обещание.
...С тех пор прошло более пятидесяти лет, но я и сегодня прекрасно помню тот день, когда впервые встретился с женщиной, в которую влюбился с первого взгляда.
Я служил начальником неврологического отделения гарнизонного военного госпиталя в Алма-Ате. На второй день после моего возвращения из очередного отпуска мне позвонил начальник кожного отделения Александр Владимирович Норов. Многие сотрудники госпиталя ласково звали его «шкурник». Врачи шутили: «Ему хорошо: не надо думать над больным. У его пациентов диагноз на шкуре написан». Норов попросил меня срочно посмотреть больного, у которого, как он сказал, «что-то с головой не так». Иду в кожное отделение. Открываю дверь в кабинет начальника — надо соблюсти ритуал и после отпуска обязательно поздороваться, несколько минут «потрепаться» со «шкурником», рассказать ему о санаторных впечатлениях, и.. замираю на пороге.
Норов не один. В кресле с папками историй болезни в руках сидит незнакомая мне женщина необыкновенной красоты, как будто только-что сошедшая с полотна талантливого портретиста. Меня поразили её большие красивые голубые глаза, пушистые ресницы, пухлые, слегка тронутые помадой губы, приятная улыбка и ямочки на щеках.
— Приветствую вас, дорогие коллеги! – говорю я, обнимаясь с Норовым и тайком посматривая на незнакомку.
— Знакомься, Ефимыч, — улыбаясь говорит «шкурник». — Пока ты загорал на Черном море, у нас появился новый доктор Ирина Антоновна. Прошу любить и жаловать.
Женщина смущённо улыбнулась. Я протягиваю даме свою, вдруг непонятно почему слегка задрожавшую руку. Она подает мне свою. И я, никогда не целовавший руку женщинам, не имеющий ни малейшего понятия, как правильно это надо делать, вдруг, наклоняю голову, прикасаюсь губами к её теплой, нежной руке и произношу дежурную в таких случаях фразу:
— Очень приятно! Рад знакомству! Мою любимую бабушку тоже звали Ирина Антоновна. Анатолий Ефимович, невропатолог.
Вижу, что женщина несколько удивлена, от проявленной мной галантности, слегка краснеет, а «шкурник» смеётся:
— Та-а-к, Ефимыч. И где это ты такому этикету научился? В санатории? Романы там с чужими женами крутил? Ручки им целовал? Надо будет твою жену проинформировать. Ей это будет очень интересно, — и после паузы добавляет: — Шутка. Ничего, никому не скажу.
Я понимаю, что выгляжу со стороны, как провинившийся школьник, и пытаюсь быстро перевести разговор на «деловые рельсы».
— Ладно. Шутки - в сторону. Так, что тут у вас с пациентом случилось? Давайте разбираться.
— Разбирайся с Ириной Антоновной, — говорит Норов. — Этого больного ведёт она. Я пошёл в хирургию. А вы идите к больному. Потом расскажете мне, что у него случилось с головой и, что с ним делать дальше.
Мы идем по длинному коридору в палату. Ирина Антоновна что-то рассказывает мне о больном. Я делаю вид, что внимательно слушаю её, хотя в действительности ничего не слышу, потому что не могу отвести от неё глаз. В палате я умышлено пытаюсь тянуть время. Долго расспрашиваю больного, несколько раз, неизвестно зачем, перелистываю историю болезни. Не спеша, провожу неврологический осмотр. Никогда ранее я не осматривал больного так долго. Что произошло с пациентом, мне уже давно ясно, но я очень хочу, чтобы осмотр длился бесконечно, и я бы мог видеть эту женщину, слышать её голос. Хочу, чтобы Ирина Антоновна ещё долго сидела рядом со мной, внимательно слушала меня, смотрела в мои глаза, помутневшие от внезапно вспыхнувшей любви к ней. Но осмотр пациента не может продолжаться вечно.
Заходим в кабинет начальника, чтобы ему всё доложить. Норова на месте нет.
— Пойдёмте в ординаторскую. Пока вы будете заполнять историю болезни я приготовлю кофе. Не возражаете? — приглашает меня Ирина Антоновна. Я соглашаюсь потому, что мне не хочется уходить от неё.
Напряженно думаю, как и о чём начать разговор с этой, так внезапно очаровавшей меня женщиной. «Интересно, сколько ей лет?» — размышляю я. Но помню заповедь, что спрашивать женщину о возрасте, да ещё ту, которую впервые увидел полчаса назад по меньшей мере нетактично. Прихожу к выводу, что, скорее всего, мы с ней ровесники. А, может быть, я на год или два старше. Выглядит она молодо.
В ординаторской мы одни. Я записываю в историю болезни результаты осмотра пациента, рекомендации и неожиданно для самого себя прошу:
— Ирина Антоновна, если можно, расскажите мне о себе.
Она улыбается:
— А что вас интересует?
— Всё. Я хочу познакомиться с вами поближе. Потом, если вы захотите, я расскажу всё о себе.
— Ну, хорошо, — соглашается она. — Вроде бы вы не начальник отдела кадров, но раз просите, я могу рассказать вам свою биографию.
Мы пьём ароматный кофе с печеньем. Я внимательно слушаю её рассказ.
—Родилась и выросла я в Хабаровске. Все в роду: дедушка, бабушка, отец и мама были врачами и поэтому после окончания школы, не задумываясь, решила продолжить семейные традиции и поступила в Хабаровский мединститут. После окончания учёбы получила назначение в небольшой таёжный посёлок в низовьях Амура, куда катер заходил два или три раза в неделю. За время работы в посёлке получила прекрасную практику. На сотни километров вокруг врачей или фельдшеров не было. Советоваться с кем-то или надеяться на чью-то помощь не могла. Всё решала сама. Да и устойчивой телефонной и радиосвязи с Хабаровском тоже не было. Отработав положенные по закону три года, вернулась в Хабаровск. Прошла первичную специализацию, а затем и усовершенствование по кожным и венерическим болезням. Сначала работала в поликлинике, затем пригласили на должность ординатора кожного отделения краевой больницы. На какой-то вечеринке подруга познакомила с красивым молодым офицером. Влюбилась в него. Встречались недолго. Вскоре вышла замуж. Родила дочь. Объехала с мужем многие гарнизоны Дальнего Востока. Недавно мужа перевели в этот округ. Последние годы всё время работала в медсанбатах и госпиталях. Когда переехали сюда, случайно узнала, что в кожном отделении госпиталя вакантна должность ординатора. Пришла на приём к начальнику, побеседовали, написала заявление, приняли на работу. Работаю. Вот, кажется, и всё. Если у вас есть какие-то вопросы с удовольствием отвечу на них.
— Вопросов нет, —- отвечаю я, — но, как говорят: «Пути Господни неисповедимы». Хотите верьте, хотите нет, уважаемая Ирина Антоновна, но я служил на Дальнем Востоке десять лет, в том числе и в вашем родном Хабаровске. Не был только на Чукотке и в Магадане... Так что мы с вами, как бы, «земляки». Я всегда радуюсь, когда встречаюсь с теми, кто родом из тех краёв или долго служил там. О Дальнем Востоке у нас с женой остались только добрые воспоминания.
— Что вы говорите?! — удивленно восклицает она. — Боже мой! Надо же! Вы служили на Дальнем Востоке? Расскажите мне о себе. Это так интересно!
Я рассказываю ей о своей жизни: где родился, крестился, учился, служил, а также о жене, детях. Она внимательно слушает меня, иногда с какой-то детской наивностью удивляется услышанному. Некоторое время мы молчим, а затем она тихо произносит:
— Да-а-а, какая интересная и сложная была у вас жизнь.
— Вся жизнь еще впереди, — улыбаюсь я.— Мне всего-то только тридцать восемь лет.
Потом мы долго вспоминаем с ней в какие годы и в каких местах Дальнего Востока довелось нам служить и жить. Оказалось, что дважды — в Амурской области и Приморском крае мы жили совсем рядом, в соседних гарнизонах.
Музыкального слуха у меня не было и нет, петь я не умею, но сейчас пытаюсь красиво, как артист, декламировать слова песни из кинофильма «Разные судьбы»:
Почему ж ты мне не встретилась,
Юная, нежная,
В те года мои далекие,
В те года вешние?
Ирина Антоновна смеётся, слушая меня, и я вижу, что она тоже искренне радуется нашему знакомству, непринужденному и откровенному общению.
Вскоре в отделение возвращается Норов. Прекрасный «час воспоминаний» заканчивается и плавно переходит в небольшой консилиум. Мы обсуждаем вопрос, что делать с пациентом, которого я смотрел.
Вернувшись в свой кабинет, я сажусь в кресло, закрываю глаза и.… вижу улыбающееся лицо Ирины Антоновны, слышу ее голос и весёлый смех.
«Господи! Всё... Сошел с ума... Влюбился в чужую жену. И что будет дальше? Ирина, Иришка, Ирочка...».
Вспоминаю, что у меня на сегодня запланирован обход отделения, и меня давно ждут больные и ординатор Римма Николаевна. Тряхнув головой, стараюсь избавиться от увиденного образа и выхожу из кабинета. Мои любовные переживания больных не интересуют — они ждут обход начальника отделения. Надо идти работать.
Все последующие дни я хожу «сам не свой», мне хочется увидеть Ирину Антоновну, поговорить с ней, посмотреть в её глубокие голубые глаза, услышать «ангельский» голос. Но «шкурник» меня не вызывает, начальник госпиталя совещание врачей не проводит. Наши кратковременные встречи в коридорах госпиталя, других отделениях или на пятиминутке меня да, наверное, и её тоже не устраивают. Я чувствую, что она неравнодушна ко мне и, что я чем-то или почему-то понравился ей. И всё-таки я нахожу возможность хотя бы издали посмотреть на эту женщину.
Неврологическое отделение расположено на втором этаже. Окно моего кабинета смотрит во двор госпиталя. Мне хорошо видна проходная, через которую сотрудники госпиталя приходят на работу и уходят домой. Каждый день я обязательно настежь открываю окно и проветриваю кабинет. Вот и сегодня я стою у открытого окна, облокотившись на подоконник, и смотрю, как через проходную идут сотрудники. «Шкурник» появляется на работе раньше других врачей, в восемь часов или даже раньше. Объясняет он это очень просто: «Мои пациенты ожидают меня с полными мочевыми пузырями. Мне их жалко».
Наконец, в дверях проходной я вижу Ирину Антоновну со старшей медицинской сестрой кожного отделения. Они оживленно беседуют. Мне хочется, чтобы она посмотрела вверх, на окно моего кабинета и.… о, боже, — она почувствовала мой взгляд, подняла голову и смотрит на меня. Мне хочется крикнуть ей: «Привет!», но я только поднимаю руку вверх, посылаю ей воздушный поцелуй и закрываю окно.
Прошёл теплый сентябрь. Окно в моем кабинете закрывают на зиму — открывается только небольшая форточка для проветривания. Теперь по утрам я смотрю на Ирину Антоновну через стёкла двух оконных рам. Она знает это и каждое утро отвечает на моё приветствие лёгким взмахом руки.
А потом случилось то, что и должно было когда-то случиться. Обычно дежурными врачами назначали офицеров, но во время отпускного периода или в случае форс-мажорных обстоятельств, довольно
