Тоже про жизнь

                                                        ТОЖЕ ПРО ЖИЗНЬ

Евдокия Егоровна понимала, что не выживет.
Удар был сильный, отказала правая половина тела, речь, но сознание оставалось при ней.
Так что же, пожила,  семьдесят с лишним годков,  а сколько с лишним точно она и сама не знала.
Родилась в Вятской губернии в Нолинском уезде, после крещения у попа запись то, наверное,
осталась, да только родители, когда ей было лет  десять, подались за лучшей долей в
Уфимскую губернию. Земель там свободных было много, и земля, не в пример, вятской серой
и тощей была черная да жирная.
Евдокия Егоровна хорошо помнила, как погрузили разобранные дома, скот, скарб и на плотах
стали сплавляться по Вятке, а как вошли в Каму, то их плоты подцепили пароходы и потянули
вверх до устья Белой, а потом по Белой до Уфимки, потом еще и вверх  по Уфимке. Никогда
Евдокия Егоровна географию не учила, а вот запомнила все. Память была детская, цепкая.
На новом месте первым делом всем миром срубили временную церковь во имя Покрова Пресвятой 
Богородицы и село отсюда пошло Покровское.
Семья была дружная и лошадь была и земли хватало и стали на ноги становиться. Одно было
нехорошо, рожала матушка одних девок.  Девки, правда,  были высокие и сильные, но все одно
пахать на них не будешь. Но пока родители были молоды и в силе, все шло как то своим чередом.
Вот и старшую сестру Анну  уже отдали замуж в соседнее село в хорошую семью. А скоро заявился
к ним из того же села  тридцатилетний  вдовец  Яков Михайлович  Рожнов и долго о чем то с роди-
телями в горнице разговаривал.  А после, как он уехал, позвали в горницу и дочерь :
- Такое дело, Дуня, сватать тебя приезжали – чуть смущенно сказал отец.
А у Евдокии Егоровны на посиделках, да на танцах появился уже ухажер - Тимофей.
Был этот Тимошка вдовий сын и в хозяйстве у них были, как говорится, вошь в кармане да блоха на аркане. 
Но был он парень крепкий, а самое главное работящий и не гуляка какой и с шестнадцати лет ходил он
 в найм и плотничать и косить и худо бедно, а матушку кормил. И был он только на год старше Дуни и с ним 
легко было и весело и сердце чаще билось, когда видела его.
- Батюшка, матушка не губите, да мы с Тимофеем всю жизнь вам помнить будем, мы вам отработаем, чем где
 по чужим людям ходить.
Отец с матерью переглянулись. Руки есть, голова есть, да проживем.
- Хорошо, пусть на Покров засылает сватов.
Но скоро как то ночью лошадь выбралась из незакрытого  загона во двор и все бы ничего, да погреб оставили
 открытым проветриваться, а она туда угодила и сломала себе ногу. В самую страду.
Позвали батюшка и матушка на разговор.
- Выручай доченька, по миру пойдем, сестер малых пожалей.
Ничего не сказала дорогим родителям Евдокия Егоровна, поклонилась только в пояс и вышла из дома.
 Дали знать жениху. В тот же день приехал со сватами.
Вечером приходил Тимоша, вышла к нему за ворота, постояли в темноте.
- Так, значит, выходит.
-Так, Тимоша, так.
Полоснуло по сердцу, как ножом, повернулась , убежала в дом.
Свадьбу сыграли, как только поп разрешил. Очень нужна была хозяйка в доме Якову Михай-
ловичу. Остался он с двумя малыми сыновьями шести и четырех лет и с хозяйством. А хо-
зяйство было немалое лошадей только три( одну, правда, сразу отдал тестю), да две коровы,
да два десятка овец, а уж этих гусей, уток, кур уже и не считали.
Яков Михайлович мужик был крепкий, жилистый, да уж больно ростом мал, на голову возвы-
шалась над ним Евдокия Егоровна в церкви на венчании.
В хозяйство впряглась Евдокия Егоровна сразу, от зари до зари рук не покладала и все у нее
ладилось и детишек исправно рожать  стала. Первым делом родила себе помощницу – Лушень-
ку, ее в семье так и прозвали позже – нянька. А потом как по заказу рожать стала – мальчик, 
девочка, мальчик, девочка. И с пасынками наладила отношения, благо они малые еще были
и на ласку и заботу еще отзывчивые.
Не успела она первенца своего ,Никиту, родить, началась германская, а потом и вся эта кутерь-
ма – революция, гражданская. Поначалу то ничего не изменилось в жизни. Якова Михайловича
в армию не взяли, и многодетный потому что, и единственный кормилец, и, самое главное, что
хозяин, землевладелец, а армию кормить надо было.  Но дела на фронте у царя-батюшки шли не
шибко и в конце шестнадцатого года мобилизовали таки Якова Михайловича, но на фронт не от-
правили, а послали охранять воинские склады в Челябинск. Хоть и недалеко от дома, а все не в
хозяйстве. Но запас какой никакой был, и отец помогал чем мог и родственники мужа, да и царь-
батюшка защитника Отечества не забывал.
А тут в Петербурге – Петрограде одна революция, осенью другая какая то ( узнали потом какая, ох,
узнали), но хоть хозяин домой вернулся. После революции стали новую власть выбирать – советы,
и председателем совета в их селе выбрали двоюродного брата Якова Михайловича, недавно вер –
нувшегося с фронта Степана Игнатьевича Рожнова, и очень это потом выручало их семейство.
( А в Покровском очень за советскую власть выступал бывший ухажер Дунин – Тимошка. В председатели, 
правда, даже советская власть его не взяла, но в каких то подручных ходил. Приезжал как то к ним в 
Санино по делу как бы, нашел возможность встретиться с Дуней, говорил – жалеешь сейчас, небось,
 а не жалеешь, так пожалеешь. 
Ох, дурак, не знала, что такой.
Не знаю, как там у других во время гражданской – сын на отца, брат на брата, а у Рожновых по
другому было.  И когда весной восемнадцатого года восстали чехословаки и погнали этих боль-
шевиков али коммунистов, пришел к Якову Михайловичу брат и сказал :
- Яков мне уходить надо, Христом Богом прошу, посмотри за моими, а если власть переменится,
я твоих не оставлю.
Яков Михайлович сначала даже к себе степаново семейство забрал, пока не убедился, что ничего
им не грозит, и хозяйство ихнее  вел как свое.
Один из красных отрядов под командованием героя  гражданской войны товарища Блюхера оказался 
окруженный белыми войсками и стал прорываться к своим и черт их понес через Санино.
 По пути они «реквизировали», что ни попадя, а особенно  много  «реквизировали» казачки
 братьев Кашириных. Хозяйство разорили вчистую, забрали лошадей, овец. Когда стали забирать
 корову кинулась Евдокия Егоровна под копыта боевому казацкому коню, схватила за уздцы,
 но казак попался отважный, вынул шашку да хватил вздорную бабу по руке. Добрый он был,
плашмя ударил, не отрубил руку, сломал только.
Яков Михайлович, надо сказать, из армии не один вернулся. А с трехлинейной винтовкой, кото-
рую до поры прятал в сарае. А тут отвел супругу к бабке-костоправке, вынул винтовочку и присое-
динился к отряду белых, что преследовали отважных красных партизан.
Отбил лошадь и корову, чьи уж они там были, Бог ведает, такие времена настали.
Пережили, в общем, и рука со временем зажила и даже не тревожила, пока молодая была.
И сами пережили и семью Степана Игнатьевича не бросили.
Весной  девятнадцатого года красные разбили в приволжских степях колчаковцев и погнали их
на восток. В одной из наступающих частей шел и Степан Игнатьевич взводным командиром и
шел их путь через родную деревню. Во взводе все были земляки из соседних сел и был там
Тимошка и очень он пылал ненавистью и к Якову Михайловичу и Евдокии Егоровне и грозил
их дом сжечь, а их самих и так порубить и эдак.
За один переход от родимого села пропал Тимошка, стали искать, а он и недалеко оказался –
в овражке  со спущенными штанами, возле кучки собственного дерьма, порубленный саблями в
крошево. Видно отошел по нужде, тут его смерть и настигла. Доложил Степан Игнатьевич коман-
дованию об инциденте, видать отступающие беляки погубили красного бойца. Закопали его там 
же в овражке и пошли дальше освобождать народ.
Степана Игнатьевича скоро демобилизовали, и по возрасту уже не молод был и кадры нужны были 
советской власти на местах. Во многом благодаря ему пережили и продразверстку и прод –
отряды . А очень скоро и коммунисты в разум вошли, что перемрут все так с голоду и они вместе
со всеми. И объявили они НЭП. Новую экономическую политику. Всерьез, стало быть, и надолго.
Засевай земли сколько хочешь, плати налог, а с остальным урожаем делай, что хочешь.
Якову Михайловичу стукнуло сорок годков, жена – молодая, старшие сыновья подросли, лошадь,
инвентарь были, а земли у них всегда хватало.
И впряглись они в работу не на шутку. За эти девять лет (те самые, которые всерьез и надолго)
развернулся Яков Михайлович, одних лошадей в хозяйстве четыре головы держал, завел конные
косилки, молотилку, веялку, заново все надворные постройки перестроил и дом себе поставил
самый большой в селе. Но работников постоянных не держал, нанимал только в страду, не любил
чужих в хозяйстве. Во дворе жил только один сильно контуженный на войне татарин, который
после контузии оказался никому не нужен и бродил по деревням меж двор. Поселил его в при-
стройке Яков Михайлович и определил дворником, чтобы чисто во дворе было.
Но и о будущем не забывал  Яков Михайлович, как только немного встали на ноги и появилась
возможность нанимать работников, одного за другим послал старших сыновей в уезд в педаго-
гическое училище, а третьего сына заканчивать семилетку.

Но не жилось в Москве большевицкому начальству, объявили они коллективизацию, прислали
по деревням уполномоченных и стали они добровольно организовывать коллективные хозяй-
ства, колхозы то есть. А кто не хотел добровольно, тот был кулак и хозяйство его подлежало
конфискации в пользу колхоза, а сам он выселению из села. Якова Михайловича  особо и не
спрашивали, хочет он в колхоз, не хочет, ибо раскулачивать его нужно было обязательно, потому
что  какое же это коллективное хозяйство, если в нем ничего нет.
Отняли у Якова Михайловича  скот, косилки-молотилки, землю, само собой, в колхоз, и зимой по 
морозцу выселили со всем семейством из дома в баню.
Нашлись добрые люди, подсказали уполномоченному  про его участие  в преследовании героических 
красных партизан и стал собираться было Яков Михайлович в дальние края.
Да только незадача вышла такая, что в том преследовании участвовала мало не вся деревня
и сумел Степан Игнатьевич урезонить уполномоченного, мол, ты что же хочешь в колхозе с одной
печатью остаться?
Солоно пришлось тогда Якову Михайловичу и Евдокии Егоровне. Старшая дочь уехала в губернию
на стройку, мыкалась там по углам, да общежитиям. Пасынки к тому времени работали  уже учителями, 
и стали их понуждать отречься от родителей. Пришлось уехать от родной земли в Сибирь. А Никиту 
взяли с собой и определили в ветеринарное училище. Дочку Полю пристроили у дальних родственников
 в уезде учиться в семилетке. Остались на руках самые младшие – Сашка  и Варенька.
 А родившийся зимой в бане маленький, простудился и через неделю помер. И больше Евдокия Егоровна 
не рожала.
Выручили пасека, которую Яков Михайлович еще в хорошие годы завел больше для отвлечения
от дел и для отдыха, да огород, на котором Евдокия Егоровна не разгибалась от ранней весны до
поздней осени. И старшие, Иван и Михаил, не забывали родителей, стороной присылали деньги,
не говоря уже о том, что содержали Никиту,