ПРИЗНАТЕЛЬНЫЕ ПОКАЗАНИЯ ПЕРЕПИСЧИКА ИСТОРИИ

упокоившийся в гробнице KV55 является отцом фараона Тутанхамона, умершего не своей смертью. Гипотетически, отцом Тутанхамона мог быть фараон Сменхкара, зять, брат или сын Эхнатона.
Но это же когда было! За тысячу четыреста лет до рождения Сына Божьего! И то, ведь, недоскребли где-то в углу, не все папирусы на растопку определили. Память народа сохранила предание о царе, который велел поклоняться не зооморфным жителям потустороннего мира, а солнечному диску Атону, длинными лучиками достигающего до любого уголка мира или души человеческой. Лучики заканчивались ладошками, пустыми ладошками, не держащими ни священной плети Хекхакха, ни посоха Хека. Солнышко светило всем одинаково и обнимало всех жителей земли Кемт с равной теплотой.   
Откуда мы это знаем, если официальным решением высшего жреческого совета, являлось полное и безоговорочное забвение солнцепоклонника Эхнатона. Даже его имя, означавшее, буквально «Полезный Атону», произнесенное вслух, являлось крамолой и государственным преступлением. Значит, были в стране Та-Кем люди, которых не устраивала память casual. Те, кто претендовал на classic style, а может и на king size. Благодаря их подвигу, мы читаем историю, произошедшую три тысячи четыреста лет тому назад, так же легко, как вчерашние новости.
Вернемся в Господин Великий Новгород. Триста лет отделяют правление Ивана IV Грозного от открытия памятника Тысячелетию России. Вроде бы немного, по сравнению с египетской историей, да ведь здесь дело не в годах. Убедиться в существовании царя может любой здравомыслящий гражданин. Захоронение в царской усыпальнице в Архангельском соборе Московского Кремля, личные вещи, книги, письма, написанные им собственноручно. Чего стоит одна личная переписка Ивана IV с князем-диссидентом Андреем Курбским:
«Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растленны разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью, и я за то разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел. Сколько напастей я от вас перенес, сколько оскорблений, сколько обид и упреков? И за что? В чем моя пред вами первая вина? Кого чем оскорбил?.. А чем лучше меня был Курлятев? Его дочерям покупают всякие украшения, это благословенно и хорошо, а моим дочерям – проклято и за упокой. Много такого было. Сколько мне было от вас бед – не исписать».
Обида Господина Великого Новгорода на московского государя горькая, тяжкая и долгая. Именно Иван Грозный окончательно лишил новгородскую боярскую республику ее автономии, присоединил к Московскому царству, правящую элиту переселил в первопрестольную, а на северо-западных землях «испоместил» стрельцов, как командный, так и рядовой состав. Получившие по разнорядке участки разной величины, воины, посаженные на землю, стали называться помещиками. Любой бунт пресекался ими на месте.
Вот так не простили царя Ивана новгородцы, и вычеркнули его из Российской истории. 
Так как теперь жить? Как относиться к исторической памяти? Чему верить? Чему не верить? Вот тут и наступает соблазн справить себе память покороче. В связи с этим, у меня есть предложение.
У каждого в жизни были, есть и будут моменты совпадающие по времени и месту с так называемыми событиями историческими. Не стоит думать, что история происходит где-то очень высоко, или очень глубоко, или очень далеко. Она происходит именно там, где находитесь вы. Вы – часть истории, а история – часть вас. Можно записать некое происшествие – смешное или трагическое, вчерашнее или из детства – произошедшее с вами и с миром в один момент. Единственное пожелание – правдивость повествования. Потом, когда-нибудь из этих маленьких мозаик сложится картина удивительной чистоты и подлинности. А если не сложится, то у вас будет своя небольшая личная история. И у меня. И у многих-многих.
Мы не будем переписывать историю. Мы ее создадим.
Для начала у меня есть одна зарисовка с натуры. Датируется осенью тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.
Вы помните, как выглядел фронтон Казанского собора до лихих 90-х? Правильно – так же, как и сейчас! Только надпись «Музей истории религии и атеизма» до нынешних дней не дошла. Жаль… хорошая была надпись. В булгаковском духе, дескать, извольте взглянуть – «демонстрация фокусов с последующим разоблачением». Вот вам религия, а вот ее несостоятельность.
И совсем в духе самых циничных проделок господина Воланда выглядит полная потеря населением памяти о том, куда надпись пропала… и когда…и почему. Сутки поисков в интернете тоже результатами не порадовали – большинство источников демонстрирует фронтон чистым и непорочным, для посвященных есть апокрифические изображения с золотыми буквами. А вот каким образом произошло исчезновение – ни слова. Совсем ни одного. Лет через сто, я думаю, это событие запишут в разряд чудес или исторических казусов.
Пока не родилась новая легенда, расскажу, как это происходило физически. Духовно-нравственное истолкование факта аранжируют те, кого там не было. А я был. День был обыкновенный… обычный короткий серый ленинградский день. Я поднялся на Климат, вдохнул гоголевского Невского с нелегким привкусом Двадцать пятого октября. С тревогой отметив силу привкуса, я двинулся вперед, но странная картина изменила смысл и направление движения.
По фронтону Казанского собора, прямо под Всевидящим оком, двигались маленькие фигурки оранжевого цвета. Ускорив шаги, я вскоре оказался у северного портала. Еще по пути, я заметил, что из надписи уже исчезло слово «музей». Мелькнула дурная мысль-замарашка – а если вместо «музей» написать «храм»? Не нравится «храм» то напишем «школа» … мне лично больше всего пришлось бы по душе определение «театр». В шекспировской традиции - all the world’s a stage, and all the men and women merely players! Весь мир — сцена, а все мужчины и женщины — просто игроки. Пока я таким образом мирился с действительностью, промышленные альпинисты уже взялись за слово «история».                         
    – Па-а-а-берегись!!! – раздалось с небес и тут же об асфальт ударилась огромная золотая буква. Раздался звон и лязг, несколько прохожих обернулись на ходу и, не сбившись с шага, двинулись дальше. Не было митингов, протестов, гневных споров… вообще ничего не было! Новоявленная боярыня Морозова не протыкала небеса двуперстным знамением, не рвал на себе ризы Никита Пустосвят, Жанна Д`Арк, стоя на костре не кричала «Дайте мне крест!» Так же, не торжествовали атеисты, победно хрустя черными кожанками Гражданской войны. Всем было все равно.
Даже падкий до экстрима Невзоров не пригнал сюда бригаду «600 секунд» … ни кадра не снял жокей-правдоруб. Буквы падали, звеня и подпрыгивая. С каждой литерой меня охватывало все больше охватывало тоскливое волнение. Ну, и как теперь жить в городе, где ликвидируют музей, чтобы легче шагалось в светлое будущее русского капитализма? Мне казалось, что если останется хоть одна буква, то можно все вернуть.
Буквы кончились. На земле за них принялись люди с болгарками. Завыли абразивные диски, посыпались металлические искры. Стемнело.
Я стоял и смотрел, вдыхая горький дым сигареты, с еле заметным привкусом гоголевского Невского… вскорости, впрочем, исчез и он.