Когда-нибудь ты вырастешь из своей боли, как вырастают из старых платьев и любовий. Это будет твое примирение с людьми. И окончательное прощание с четвертым временем года. Оно отпустит тебя, а ты опустишься на дно безвременья и, свернувшись калачиком, затихнешь и будешь ждать зимы. Ты почти перестанешь дышать.
В безвременье снятся удивительные сны. В них ты проживаешь целые жизни, мгновения и вечности. За одно мгновение ты можешь состариться, вырастить дерево и златоглазую дочь. За одну вечность ты можешь лишь выдохнуть, а, проснувшись, понять, что не успела даже вздохнуть, просто это идет первый снег.
В твоем безвременье не будет ни горя, ни затухающих цветов. Не будет бесконечных разговоров о будущем и сожалений о прошлом. Не будет кратких дней и долгих вечеров. Не будет перелетных птиц и замерзших прудов. Не будет джаза, который любят только за печаль, не будет меланхолии, которая становится легче только от собственных смертей.
В твоем безвременье будешь только ты и течение жизни, для которого не нужны ни часы, ни даты.
Я собираю последние сиреневые астры с круглой клумбы у северной ограды Лисьих Холмов. Бедные цветы едва живы от первого инея, но в тепле комнаты поднимают свои взлохмаченные головки, не подозревая, что все равно обречены. Я чувствую их тонкий запах, зная, что у этих цветов нет своего запаха, и думаю о том, что тоже не знаю своего срока. А если бы знала? Стала бы полнее моя жизнь, лишившись своей неспешности и возможности срывать последние астры, вместо того, чтобы закончить сборник стихов или навестить старика Ли? Словно прочитав мои мысли, разносчик риса стучит в кованные ворота Лисьих Холмов. Я приглашаю его разделить со мной завтрак. Старик Ли с радостью соглашается.
- Тебе подошло бы лиловое шелковое кимоно с белым подкладом из чистого хлопка, и зеленые сабо на высокой подошве, - говорит он, усаживаясь на татами. - В этом кимоно ты будешь похожа на лиловую луну, какая всплывает над вершинами гор только раннею весной.
На мне длинный растянутый свитер и шерстяная юбка.
- Я хотела бы быть похожей на дневную луну в ярком синем небе.
- Хорошее желание. Ее видят только те, кто знает куда смотреть. Но доля этой дневной красавицы слишком тяжела. Ею никто не любуется, хотя она одно из прекраснейших творений природы. И она одинока.
- Как Бог?
- Ты задаешь слишком опасные вопросы, и можешь остаться не с чем.
Я раскладываю рис в две чашки, на одной из которой алый дракон на фоне алой луны. Перед Ли я ставлю вторую чашку, белую с двумя сиреневыми перышками.
- Мне не хватает легкости.
- Для этого ты слишком хрупкая.
- Сегодня я собрала последние астры, отнеси их Сатоми.
Его сестра уже двадцать лет не встает с постели.
- Ей будет приятно.
- Сейчас, только заверну их в платок.
Ли аккуратно доедает свой рис и с поклоном принимает от меня сверток с астрами.
- Ли, ты когда-нибудь скучаешь по своей родине?
- Мне хотелось бы, но нет. Я не знаю, кто мои родители, но уже сорок лет смотрю на эти горы. Моя родина здесь.
Я хочу спросить Ли, водятся ли в здешних горах лисицы и что он сделал бы, если бы знал день своей смерти.
Но вместо этого смотрю на падающий снег, первый в этом году.
Ли улыбается.
Как будто знает ответы на все вопросы.
Через несколько минут он прощается и уходит, бережно, словно дитя, прижимая к груди завернутые в платок сиреневые цветы. Последние в этом году.
Проводив старика до ворот, я возвращаюсь в дом, ложусь на холодный мозаичный пол и снова превращаюсь в красную лисицу из дорогого итальянского мрамора с вкраплением застывшей древней лавы.
В безвременье снятся удивительные сны.
