Из легких белых облаков, едва окрашенных нежно-розовым светом заходящего солнца, Элю вырвала внезапная, короткая и острая, будто пронзившая ее насквозь стрела, боль, на смену которой пришло пока еще неясное ощущение собственного физического тела. Там, где должно быть были глаза, стало горячо, и капельки слез покатились по вискам, оставляя мокрый и теплый след.
«Я плачу» - подумала Эля, и белые облака с розовым отблеском снова заполнили всю ее вселенную.
Боль вернулась спустя какое-то время. Уже не такая острая, но и не короткая, а ноющая и ползущая по всему телу, мешающая сделать даже легкое движение. Кроме боли были еще какие-то неясные голоса. Будто кто-то монотонно жаловался или причитал. Но они были так далеко, что невозможно было ни слов разобрать, ни уловить хоть какой-то смысл.
Эля прислушалась к самой себе. Когда боль на мгновение исчезала, становилось тихо. Так тихо бывает, когда всю ночь и весь день падает снег, и в какой-то момент все предметы и звуки оказываются под гигантским толстым белым покрывалом. Эля попыталась открыть глаза, но покрывало было слишком тяжелым – поднять веки было просто невозможно. Внутренний голос подсказал, что и не нужно. Эля снова погрузилась в белую безмятежность. Там, за ее пределами раздавались стоны, переходящие в крики, голоса становились громче, послышались шаги и чей-то плач. Но все это было где-то вне. Все это не будило никаких эмоций, будто и вовсе их не было, будто и вовсе не способна была Эля чувствовать и переживать. Дыхание ее было ровным и спокойным. Ни одна мысль не билась в голове. Действительно это было похоже на белое бесконечное снежное поле, нетронутое ни чьими следами.
Утром Эля поняла, что находится в больнице и что все самое страшное уже позади. Эти мысли не принесли ей ни облегчения, ни разочарования. Лежа на своей кровати, она повернула голову к окну и долго смотрела на удивительно голубое для середины осени небо, на красочную листву деревьев на горизонте, на солнечные блики, раскрасившие железные крыши старых пятиэтажек, и в душе у нее была все та же белая тишина.
Кроме нее в палате было еще несколько женщин. Они по-прежнему монотонно жаловались друг другу на врачей, на соседей, на детей, на правительство, на весь мир, который так жестоко обходился с ними.
В противоположном углу палаты жалобно стонала девушка. Эля не видела ее лица, но внутренним чутьем понимала, что девчонка совсем молодая и ничего толком не видевшая в своей жизни. Больше мыслей не было. Никаких. Впрочем, также как и эмоций, каких-либо чувств и переживаний. Будто кто-то погасил солнце, оставив ей лишь узкую полоску света, по которой ее ослабленный организм медленно, но верно маленькими шажками выбирался из кромешной темноты смерти на поверхность, туда, где била ключом жизнь.
Отвернув голову от окна, Эля увидела знакомое лицо. Человек был заметно растерян и, похоже, не знал, что говорить и как себя вести. Это был муж. Он остановился у ее кровати и смущенно смотрел на Элю, будто пытаясь понять она это или нет. Наконец тихо, едва различимо произнес:
- Ну как ты?
Эля не сразу поняла, что надо ответить. Сделав едва заметное движение плечами (что-то вроде «не знаю»), она продолжала молча смотреть на Сергея. Постепенно стали возвращаться мысли. Как очертания предметов под тающим снегом появились неясные воспоминания.
Она ехала на машине. Точно. Перед глазами мелькнула серая лента дороги. Уже рассвело, но солнце еще не выглянуло из-за низких осенних облаков. Эля ехала другим маршрутом. Не тем, которым ездила каждый день. Она заметно нервничала и чувствовала себя виноватой. Ей пришлось отменить одну из важных встреч, которая была запланирована на утро, потому что было очевидно, что она не успеет приехать во время. Все это было очень некстати. Самочувствие подвело ее в самый неподходящий момент, и вот, она вынуждена была срочно ехать к врачу, вместо того, чтобы заниматься запланированными делами. Она вспомнила, как недовольно пошутила вслух: «Ну, зато хоть без пробок проеду утром. Все пробки сейчас в другую сторону». Очень кружилась голова и болел живот.
А дальше? Что было дальше?
- А вы с врачом уже разговаривали? – чей-то громкий, подернутый старостью голос вернул Элю в реальность.
- Еще нет. – Уж как-то совсем не решительно ответил Сергей.
- Ну а что ж вы не пошли? Сама-то она вам ничего сейчас не скажет – вона какая бледная и слабая. Вы к врачу сходите. – Эля поняла, что это говорит женщина с соседней кровати. По всей видимости, о ней. Женщина продолжала: - Как привезли её после операции, она и слова не сказала, только спит да в окно смотрит. Худо видно ей. А вы к врачу-то идите, идите – а то сами-то они не разбегутся с нами простыми людьми поговорить. И не зайдут лишний раз. Зачем мы им? Ишь, важные какие! Уж очень важные - до простого люда и дела им нет.
- Сейчас схожу, - ответил Сергей. – А кто твой врач? – спросил он, обращаясь уже к Эле.
- Не знаю, - ответила она тихо, и собственный голос показался ей совсем чужим.
Мысли медленно возвращались. Как бегущая строка – слово за словом – постепенно складывались в какие-то цельные картины и образы. Все ощущения сосредоточились в тех местах, где были наложены швы и повязки. Чувство полного безразличия к миру сменилось какими-то неясным, будто мерцающим, но оттого еще более пронзительным чувством жалости к самой себе. Оно возникало в те моменты, когда было особенно больно и слезы катились сами собой. Эля с удивлением отметила, что ей все равно, смотрят ли на нее люди, ей было все равно, видят ли они ее слезы. Окружающий мир вообще мало интересовал ее. Она могла плакать стоя в коридоре, по которому беспрерывно ходили больные и медперсонал. Ей просто хотелось плакать, и она не могла сдержать слез, причем она даже не пыталась разобраться, почему плачет.
Эля вспомнила, что раньше ее внешний вид играл большую роль: она всегда была собрана, не позволяла себе лишних эмоций на людях и никогда не выходила из дома без макияжа и прически. Теперь это казалось таким ненужным и бессмысленным. Да и вообще, та, другая жизнь, вне стен больницы, казалась такой далекой и чужой. Остановившись у окна в вестибюле, Эля смотрела на идущих по мокрой осенней аллее людей, на проезжающие автомобили, на голубей, кружащих во дворе, и, ей казалось, что все это не имеет к ней абсолютно никакого отношения, будто она никогда не окажется там, среди этой суеты. Мысль эта не вызывала никаких абсолютно чувств. Эля просто констатировала ее, так же как и то, что ничего не ждет и ничего не хочет.
Снова приехал Сергей. Он пытался быть бодрым, но сквозь эту бодрость предательски пробивалась всё та же растерянность. Кое-как устроившись на кожаном больничном диванчике, стараясь не шевелиться, чтобы не чувствовать боль, Эля молча приготовилась слушать мужа, самой говорить ей совершенно не хотелось.
- Больно? – спросил Сергей. Эля кивнула. – Надо думать, что больно.
Он помолчал и, практически не меняя тона, продолжил:
- А у меня на работе опять началось… Я уже так устал от этого…. – он стал рассказывать о проблемах, которые в очередной раз возникали в его рабочем коллективе, о конфликте с коллегами. Монотонность в его голосе постепенно сменилась нервозностью и отчаяньем.
- Там нельзя, Сережа! – голос Эли вдруг зазвучал уверенно, будто какой-то тумблер переключился у нее внутри, - Я понимаю, что тебе не просто, но ведь эта ситуация была вполне предсказуема. Ты взрослый разумный мужчина – зачем так остро реагировать? Что с твоей самооценкой? Почему ты терпишь все это и позволяешь так с собой поступать?
Сергей кивал, а Эля все тем же не громким, но уверенным голосом продолжала убеждать его в том, что он достоин значительно большего и что не стоит обращать внимания на глупые интриги слабых и зависимых людей. И вдруг она осеклась. Глядя вперед перед собой на бежевую больничную стену с коричневой деревянной панелью, она будто увидела отражение в зеркале: вот она, Эля, очень бледная и осунувшаяся в голубом плюшевом халате сидит на белом потертом больничном диванчике в какой-то жалкой и неестественной позе. Боится сделать лишние движения, чтобы не было больно, но при этом бодрым, не допускающим возражений голосом пытается морально поддержать Сергея, помочь ему справиться со сложившейся ситуацией. А рядом, он, Сергей, сидит будто чуть в стороне, расправив широкие мужественные плечи, но при этом нервно перебирая крупными пальцами ремешок барсетки; он почти не смотрит на Элю, но постоянно кивает головой в такт ее словам. Часто вздыхает, лицо у него растерянное, но грусть то и дело сменяется раздражением.
Что-то не так было в этой картинке.
Сергей повернул голову к внезапно замолчавшей жене, в очередной раз вздохнул и снова начал рассказывать о своих проблемах. Эля молчала. Рассматривая детально невидимое «отражение» , она силилась понять, что именно не так. Повернув голову на право, она увидела, как к соседнему диванчику подошли мужчина и женщина. Эля уже видела эту женщину в больничных коридорах. Мужчина аккуратно и заботливо помог женщине сесть и устроиться поудобнее, затем сел рядом, слегка наклонился к ее лицу и, не спуская с нее глаз, почти не слышно стал что-то говорить беспрестанно улыбаясь. Видимо, это был ее муж. Через некоторое время он участливо взял ее за руку и долго не выпускал. Женщина слабым едва различимым голосом что-то спрашивала у него, а он уверенно и оптимистично повторял: «Да ты не волнуйся! Мы справляемся, все у нас хорошо! Ты отдыхай, тебе надо больше отдыхать. Считай что ты просто в санатории» Она опять что-то неслышно спрашивала, и до Эли вновь доносился уверенный голос ее спутника: «Сейчас самое главное - это твое здоровье, а потом я что-нибудь придумаю, не волнуйся! Врач сказал, что покой для тебя сейчас - лучшее лекарство. Не надо не о чем переживать, я сам обо всем позабочусь»
Что-то неясное, но очень неприятное зашевелилось в душе у Эли. Она повернула голову к мужу. Он сидел все в той же отстраненной позе, смотрел прямо перед собой и все тем же несчастным тоном говорил:
- Скорее бы тебя уже выписали, всё было бы полегче. Что-то мы с Маринкой совсем не справляемся. И на работе проблемы, и за ней еще надо присматривать….
И тут Элю осенило. Она еще раз внимательно посмотрела на невидимое «отражение» и поняла, что в нем было не так.
Это она, Эля, была сейчас слабой и немощной, это она попала в больницу после аварии, это она была измучена практически непрекращающейся болью, это она, именно она, нуждалась сейчас в поддержке и внимании. И это он, Сергей, пришел навестить ее в больницу, это он, ее муж, должен был пытаться морально поддержать ее, успокоить ее и вселить в нее надежду на то, что она обязательно поправится и все у них будет хорошо…. А происходило все наоборот: Сергей жаловался, а Эля пыталась его успокоить и поддержать.
Это странное открытие неприятно поразило Элю. Какое-то скверное чувство, будто острыми коготками зацарапало сердце. Эля сделала глубокий вдох. Выдох. И снова погрузилась в свое прежнее бесчувственное оцепенение. Так было значительно проще и спокойнее.
Она почти не заметила, как Сергей ушел. То есть
