Скрипит, стонет промёрзшее железо, катится, бьётся чёрный вагон. Мрачные, уродливые тени бродят по тусклым полянам.
- … Ослепла я после того, девонька, пропали глазоньки. Две недели не видела света божьего. Потом помаленьку прозрела. Да только радости с того уж никакой не было. Всё тошно стало. Пить-есть совсем не могла, сёстры в палате силком кормили. Врач очень хороший лечил: то по - душевному поговорит, то подарок какой принесёт. Добрым словом-то чего не сделаешь – выздоровела я, и глазоньки, хоть не совсем, да вернулись. А как выписали из больницы, то сама не своя к автобусу побежала, до того домой захотелось, - хоть на могилки глянуть. Прямо от автобуса к могилкам пошла. И захолунуло душеньку, как увидела все четыре – все рядышком лежат: отец, детки оба, и внучок. А вдоль задней оградки как раз место ещё на одну могилку есть. Вот тут и лягу, - думаю, - одно мне осталось, да уж поскорей бы, что ли… Домой пришла – ой, девонька, такая тягость меня взяла, как за порог перешла. Никто-то ведь больше не глянет, не зашумит, печь не для кого истопить. Только фотокарточки со стен смотрят. Хотела я паутину опахнуть, да будто привязали меня, сил нет. И слёз нет, все выревлены.
Долго ли сидела – не помню, только что решилась я… Достала из шкапа старинный пояс крепенькой – Галя, бывало, всё им забавлялась, - встала на табуретку, да и привязала к скобе в матице****, скобу ту Фёдор для Васенькиной зыбки приделал. Помолилась я господу за все наши прегрешения, да и вдела голову в петлю. Вот, думаю, толкну табуреточку, да и рядом с вами, родненькие, буду. Как подумала о том, - и страх отпустил, уж не сколько мне жизнь свою не жалко было. Да тут слышу – котёнок за дверью мяучит: Мурзик, Васенька всё с ним забавлялся, пропадал где-то, пока в доме никого не было. Как же так, - думаю, - голодный, наверно, хоть покормить чем, потом уж помирать. Открыла дверь, а он как вскочит, да ко мне, да ластится, да мурлычет. Веришь, нет, девонька, сколько дней сухи глаза были, всё выревлено, - а тут слезами меня так и прорвало. Пала я на пол, в голос реву, котёнка обнимаю…
Долго ли сидела – не помню, только что решилась я… Достала из шкапа старинный пояс крепенькой – Галя, бывало, всё им забавлялась, - встала на табуретку, да и привязала к скобе в матице****, скобу ту Фёдор для Васенькиной зыбки приделал. Помолилась я господу за все наши прегрешения, да и вдела голову в петлю. Вот, думаю, толкну табуреточку, да и рядом с вами, родненькие, буду. Как подумала о том, - и страх отпустил, уж не сколько мне жизнь свою не жалко было. Да тут слышу – котёнок за дверью мяучит: Мурзик, Васенька всё с ним забавлялся, пропадал где-то, пока в доме никого не было. Как же так, - думаю, - голодный, наверно, хоть покормить чем, потом уж помирать. Открыла дверь, а он как вскочит, да ко мне, да ластится, да мурлычет. Веришь, нет, девонька, сколько дней сухи глаза были, всё выревлено, - а тут слезами меня так и прорвало. Пала я на пол, в голос реву, котёнка обнимаю…
… Вот так и еду теперь. Как прознала, что племянница умерла, сироту оставила, так и собралась. Зачем Колю в детский дом отдавать, заберу к себе, он меня знает немножко. Пусть будет как сын. Мне ведь годов-то немного, девонька, хоть я и седатая вся, - сорок три недавно сравнялось. Бог даст, будет мне хоть немножко счастья за мои муки, поживём с Коленькой.
Бегут, бегут рельсы, стучат, стучат колёса, колышется, качается сумрачный вагон, клонится, упала усталая голова, пропали все звуки; но всё плывёт, струится сквозь давящую духоту тихий, певучий женский голос.
Бегут, летят рельсы, стучат, звенят колёса, прочь уходят, скрываются мрачные тени, брезжит, брезжит новый рассвет.
-------------------------------------------------------------------------------------------
*осинесь – прошлой осенью (диал.)
**омёт – большой стог (диал.)
***петровдень – 12 июля
****матица - балка перекрытия (диал.)
****матица - балка перекрытия (диал.)
