"Мне нравится мой народ. Я счастлив, что родился
и возмужал под взглядами этих глаз"
Венедикт Ерофеев. "Москва-Петушки"
Витя проснулся от кашляющего звука мотора. «Кашлял» старый буксир у промышленного причала. Ветер переменился, дул с берега и был по-осеннему стыл. Невысокие волны сталкивались с ним, морщили гребни белыми завитками и сбивались в невеселую рябь. Витя уселся возле транца и поглядел на причал. Никого.
Пора сказать, что Витя по своим годам, а перевалило ему уже за сорок, должен бы зваться не иначе, как Виктор Николаевич или Иванович, может быть даже Эрнестович, но никак не Витя. Да поди ж ты! Все в Роторном: и местные, и приезжие, и дачники, и богомольцы, которых он возил на монастырской лодке на остров, - звали его только по имени. Как-то не сложилась у него с отчеством.
Спроси, например, Фомина с рыбзавода, чего, мол, ты запанибрата с ним? Он ведь старше тебя? Унизить человека хочешь, что ли? Тот в ответ даже не удивится, пожмет плечами, улыбаясь, да скажет, а как иначе? Это ж Витя!
Игорь, который в белых штанах и капитанской фуражке катает праздный люд на модном катере на остров, тот понятно не скажет, тот высокомерно со всей окружающей средой обходится. Он даже водки не пьет, одно шампанское полусухое! Его и спрашивать не надо! Он точно отчества не знает, тем и отмажется! Паспорта, процедит через нижнюю губу, его не видел, да и есть ли у этой босоты паспорт-то?
Разве только Ефим Петрович вдумчиво отнесется к вопросу и начнет объяснять. Витя, как был пацаном, так им и остался. Ни армия его уму-разуму не научила, ни смерть родителя взрослости не прибавила. А родитель-то был человек порядочный, дельный и серьезный. А у сынка серьезности нет никакой! Живет, как только что родился! Все ему в радость, и всем он рад! Отчество ему никак не приделаешь – Витя, и все тут! А ведь работящий и денег мог бы заработать! Нет! То на озере пропадает сутками, то на остров уйдет, и нет его. Хорошо - один, без семьи. Себя накормил, одежонку какую-никакую нашел и живи себе в удовольствие! Говорят, у монахов на острове в скиту зимует, а летом у Николаевны в мансарде. Дров ей напилит-наколет и живет.
Неодобрительно так скажет Ефим Петрович, но тут же улыбнется. Я, говорит, как его встречу, так прям радуюсь, не знаю отчего. Может, от того, что все у него слажено: вот он, а вот вся земля и небо. Здрасте, будем жить!
Даже протоирей отец Владимир, который в монастыре игуменом, тоже улыбнется при упоминании о нем. Он свое объяснение приводит. Дескать, он вроде юродивого, не такой как вы все. Вот, скажем, у вас в Роторном у каждого на пути к Господу столько всего наворочено! И барахла всякого с домами и машинами, и гордыни, и прелюбодейства, и суеты, да и прочего хватает! Вы до самой смерти через гору этого мусора Спасителя не видите, не слышите! Только к смерти спохватитесь и давай себе лоб крестить! Да креститесь, ироды, не умеючи! Ну да ладно, Господь всех примет, Он милосердный! А с Витей Он каждый день - то приветит, то слово ласковое скажет. От того Витя и светлый такой. Он инопланетный - вроде и живет среди вас, да не с вами.
Послушаешь и задумаешься, уж не подлец ли он, не притворщик ли этот Витя? Ведь сказано, если кому радостно и утром, и вечером, тот непременный мерзавец! Но мы про утро, про вечер самого Витю ведь не спрашивали. Может, и его тоска посещает и противно ему бывает от себя? Кто знает? Вот чего он на причале торчит, когда буря, и все в дома попрятались, как в норы?
Витя постоял на причале, поглядывая то на горизонт и волны, то на дорогу и, решив, что автобуса с паломниками, слава Богу, сегодня не будет, увел лодку за причал в заводь и укрыл ее в оцинкованном боксе. Потом вернулся и полчаса оттаскивал две кем-то позабытые плоскодонки в безопасное место.
Горизонт за его спиной слился с озерной волной в одно свинцово-чернильное месиво и стремительно стал накатывать на берег. Потоки берегового воздуха с чудовищной силой обрушились навстречу шквальному озерному ветру, и все вокруг - от низкого неба до медленно уходящего в глубины Озера горизонта, - закружилось, исчезая и возникая во множестве воронок и завихрений, закипело, не разбирая, где вода, где ветер! И вдруг надо всем этим мелькнуло солнце, белое и равнодушное.
Он стоял на причале, засунув руки в карманы и, стараясь разглядеть что-то в воде, вглядывался в недалекую, метрах в ста от него пляшущую поверхность озера.
Вот спрашивается, чего он там видел, зачем торчал на причале? Никто не знает, кроме него самого. На другой день, правда, встретил он Микитенко, известного на всю округу жадину и браконьера и выговорил тому, чтоб не ставил боле сетку возле отмели. Вчера нерпа едва не запуталась, а, если за ней плыть и срезать сеть, то ветер к вечеру, сам знаешь какой был, на причале еле стоишь, не то что лодку на воду спустить. Микитенко грубый и малоразговорчивый дядька, вобрал голову в плечи и побожился не допускать больше такого.
Озером тут кормились все: монастырь, Роторное, множество дачников и отдельно от них живущие частники в коттеджах. Их дома, скроенные на вкус и по фантазиям владельцев, были разбросаны в лесной чаще, а некоторые из них высились прямо в административной черте поселка Роторное и заглядывали своими фасадами на озеро. Новые дома изменили не только очертания поселка, приводя в оцепенение и изумление неподготовленного путешественника, но изменили само течение здешней жизни. Теперь можно было работу найти не только на рыбзаводе, но и у новых поселян: кому баньку построить, кому крышу настелить, или водопровод уложить. Оттого жизнь тут кипела с часов семи утра и заканчивалась глубоким вечером под фонарями стройплощадок.
Некоторые из новых поселян приезжали сюда и, проникнувшись величавостью Озера, красотой лесов и иллюзией уединенности, оставались на жительство. Так и Олег с Верой влюбились в эти места сразу и, им казалось, надолго. Прошлым летом оказались они на Озере и сплавали на остров к монастырю. Вез их Игорь на своем модном катере. Вез лихо, с ветерком и брызгами. Белый катер взлетал на гребнях, дух у Веры с Олегом захватывало, и скупое северное солнце слепило и пригревало.
Уплывали они с острова напоенные солнцем и, как выразилась Вера, восторгом и блаженством.
Игорь, развязав швартовый, оттолкнулся от причальной сваи и крикнул в сторону подплывающей лодки с богомольцами. Крикнул, упреждая:
- Бери влево, блаженный!
- Почему блаженный? – жмурясь и прикрывая глаза скроенной лодочкой ладонью спросила Вера и добавила строго, - если он блаженный, как ему людей разрешают возить?
Игорь ответил не сразу - выруливал лодку на открытую воду. Потом повернулся:
-Этот-то? Да, не, он нормальный, но только блаженный. Такой он здесь местный дурачок. Дурак дураком, но, если чего делает, то делает на совесть.
-Этот? – переспросил Олег, оглядываясь на рулевого пришвартовавшейся лодки. Мужичонка в старом мешковатом пиджаке и вылинявшей синей футболке уже хлопотал, высаживая пожилых и не очень молодых женщин в скучных платках и длинных юбках. Светлые его глаза на смуглом от северного загара лице смеялись – он с прибаутками и со смехом кого подсаживал, кого брал в охапку и выталкивал на доски невысокого причала. Женщины охали, били его по рукам, взвизгивали и смеялись, а, очутившись на устойчивом берегу, оправляли юбки, прятали улыбающиеся лица в платки и серьёзнели в виду куполов обители.
-Этот, этот, - повторил Игорь, - мастер на все руки, только бестолочь! Работает-то он почти бесплатно, типа, за еду.
Ухмыльнулся и двинул от себя рычаг газа. Лодка задрала нос и понеслась.
Пассажиры едва успели еще раз оглянуться на местного дурачка.
Олег с Верой как в тот день прикипели к озерным местам, так сразу и осели тут. Быстро купили дом на участке недалеко от берега.
Дом, как Берендеев терем: янтарные на солнце круглые бревна, высокая крыша с широкими краями, резные наличники на окнах, - в общем сказка и восторг единения с природой! На все лето привезли они двух своих мальчишек-погодков: белоголовые с васильковыми глазами, очаровательные и чистенькие малыши, словно прямиком с обложки журнала. Визг и веселье царило с утра до вечера в огороженной высоким забором усадьбе. Оставалось устроить только самую малость - бассейн для малышни. Витя, а практичный Олег после того раза отыскал его и за недорого уговорил смастерить гидросистему, уже подключил трубу к скважине, а вторую – слив, подвел к септику позади дома.
В то утро Витя, пока шел по прибрежному сосняку, набрал в пластиковое ведерце брусники. Сосны тонкие и высокие утопали внизу у земли в брусничнике. Белесыми пятнами то там, то здесь светлел меланхоличный мох. Весь лес был усыпан тугими и налитыми до густого красного цвета ягодами. Возьмешь их горстью в ладонь, дунешь слегка, чтобы очистить от сухих листьев, а они взлетают невесомые и теряются среди аккуратных блестящих, словно покрытых лаком кустов брусники. Встанешь, никуда не спеша, глаза закроешь. Вкус у брусники горьковатый. Шум прибоя, словно чье-то дыхание, несмолкаем. Откроешь глаза, улыбнешься и пойдешь дальше, а слева - песчаный берег серой лентой продернут между соснами.
Добравшись до усадьбы, где он мастерил бассейн, Витя первым делом проверил свою вчерашнюю работу. Стыки труб были сухие, и шланг, когда повернешь кран, завибрировал под напором воды. Он подошел к дому и поставил бруснику на ступеньку крыльца.
Дом уже просыпался: из открытых окон доносились приглушенные звуки, на кухне тихо звякнула кастрюля. На крыльцо выбежал младший из погодков Митя. Он постоял, щурясь на невысокое солнце, потом подсел к бруснике, разглядывая ягоды. Потрогал их, после чего потерял к ним интерес, опрокинул ведерце и отвернулся. Брусника раскатилась по свежеструганным доскам, ссыпалась вниз и пропала среди высокой травы. Пацан настороженно поглядел на Витю и скрылся внутри дома.
-Что ж ты наделал, Дмитрий Олегович? Вернись сейчас же! – крикнул ему вслед появившийся Олег.
-Ты б их в лес сводил, - посоветовал Витя, - пусть ягоду увидят, поглядят, как она живет, с куста пусть поедят.
- Эта, - он смахнул остатки ягод, - пусть в землю уходит. Глядишь, у тебя на следующий год тут брусничник полезет.
Вера, проснувшись, чувствовала себя совершенно разбитой, - критические дни, магнитные бури и все такое. Голова ужасно тяжелая и, главное, все бесит! Она ушла на балкон, спряталась в тень, где было прохладно и стала смотреть на гладь озера. Тут в голову ей пришла вполне простая и здравая мысль, что для мальчиков нужна не какая-то лохань под названием бассейн, а аквапарк.
Воду для аквапарка можно брать из озера. Вода чистая, с природной энергетикой. Глупо жить у Озера и купать детей в какой-то другой воде. В этом смысле она и прокричала Олегу, который возился с детьми на первом этаже. Тот отозвался, что такой объем воды затопит септик в два дня. Веру опять все стало бесить, и она прокричала:
-Ты дурак? Трубу за забор – вот и весь слив!
Олег не обиделся на дурака, он понимал, что Вера не со зла, у нее сейчас непростые дни. Не обиделся и стал размышлять над указанием. Сперва ему стало жаль Витиных трудов, потраченных получается зря. Но, поразмыслив
|