отсутствием на ней часов и через её призму на удаляющегося Омертона. Кто никуда не денется, если Алекс всё правильно понял из того, как здесь работает и управляется время.
– Намечаем временную точку пункта назначения. В тоже самое время, и… – Алекс на этих словах зажмурил свои глаза до такой силы, что у него всё в голове помутнело, в голове закружилось, а сам он пошатнулся. Что заставило его открыть глаза, чтобы не упасть, и само собой его выход из этого зажмуривания сопровождался не полной чёткостью внешней картинки, со своими мерцающими и чёрными точками пиксельной настройки фокуса его зрения. И первое, что он увидел сквозь весь этот туман наслоений нечёткостей и вкраплений настроений и настроек визуальной картинки мира, то Еву, в его сторону что-то тихо шепчущую. К чему Алекс был вынужден приглядеться, раз услышать не было никакой возможности, и надо же, понять, что она ему говорит:
– В том же месте, в тоже время.
А вот в этом Алекс не совсем уверен, и он начинает протирать своим прозрением свои глаза, итогом чего становится то, что он теряет из виду Евы, и видит перед собой гладкий кафель пола под собой, сидящим на чём-то. Алекс рефлекторно протягивает свои руки под то под собой, на чём он сидит, и как это удивительно и интересно, обнаруживает себя сидящим в кабинке туалета.
Здесь самое логичное с его стороны действие было бы спросить себя, как я здесь оказался? Но он не задаётся этим вопросом, почему-то решив, что ответ на этот его вопрос лежит на другой стороне этой двери кабинки, и получит он его в том случае, если будет себя тихо вести. А для чего ему нужно создать такие условия? То всё очень просто, на той стороне двери кабинки находятся те самые люди, которые договорились в прошлое время здесь встретиться, и сейчас между ними ведётся в том же прошлом так и не начавшийся разговор.
– Ну что там наш объект? – задаётся вопросом первый тип, тот, что со шрамом.
– Сопротивляется. – Отвечает второй тип, тот, что с шармом умеет людей удивлять своей простодушной циничностью подхода к решению элементарных проблем. Тогда как человек со шрамом умилял всех своей жестокостью оформления тебя в безграничный по времени сюжет. То есть в путь в одну временную сторону.
– Какие интересные эти люди. – Язвит человек со шрамом, испытывая на прочность поток воды, идущий из крана. – Разве они не в курсе того, что для того, чтобы стать очевидцем, нужно иметь безукоризненную репутацию.
– Может хочет, чтобы ему напомнили? – делает предположение человек с шармом всё готовый поставить в вашей жизни с ног на голову.
Человек со шрамом отмахивается от этого предложения. Но не потому, что оно его не устраивает, а по причине того, что он ещё не всё сказал и высказал.
– И что главное, они так и не могут для себя понять самое главное, что имеет значение и определяет жизнь. Считая время каким-то инструментом, единицей измерения, определителем значения значений, тогда как всё сплошь наоборот. Оно уже есть ты, тот твой путь, определяющий собой человека, включающий его всего себя и самого себя. – Человек со шрамом досказывает это, и теперь он готов слушать предложения своего собеседника.
Ну а теперь уже тот считает себя сбитым с мысли, и он касается того, чего не стоит касаться в человеке, имеющем в себе это касательство, не из исходных, природных причин, а это всё в нём было приобретено во времена его сглаживания с внешней средой.
– И что, твой шрам, тоже есть часть твоего пути, который включает в себя твои предназначения? – вот как лезет с шармом под кожу человека со шрамом его собеседник, человек с шармом, который ему дан по той же причине, что шрам человеку со шрамом, который может знать о таких судьбоносных раскладах на твоём лице несколько больше, чем говорит, и тогда при развитии между ними событий в сторону перехода раздражения на личности, человек с шармом может получить для себя такой же характерный довесок, который так добавляет грубой агрессии человеку со шрамом.
Но видимо человек со шрамом человек не только выставляющий напоказ свою агрессию и такой суровый стиль своего отношения с реальностью, а он имеет в себе запал рассудительности, который ему подсказывает, что в одном ореоле обитания будет слишком тесно и не смогут сживаться между собой две такие как он столь характерные личности. И тогда пускай его собеседник остаётся каким был, только на слова дерзким собеседником.
– И это тоже. – Сквозь зубы это проговорил человек со шрамом, дав понять человеку с шармом, что на этом всё, дискуссии по этому поводу закрыты. И он был понят, раз его собеседник перевёл тему разговора, вернувшись к начальной мысли.
– Хочешь сказать, что он демонстрирует в себе то качество, за которое он был оценен? – загадками говорит человек со шрамом.
– Может и так. Но без проверки мы это не выясним.
– И что ты предлагаешь? – спрашивает человек со шрамом.
– Человек узнаётся кто он есть только при особых, чрезвычайных ситуациях. – Расплывчато говорит человек с шармом готовый всё в вас также переустроить.
– Каких?
– Когда он ставится перед фактом, нет, не нарушения им правил и законов, а перед выбором приоритетного права применения этих систематизирующих и регулирующих его личную и общественную жизнь правил. – Здесь человек со шармом выводящий из себя даже самых последовательных и терпеливых его слушателей замолкает, чтобы вывести из себя того, кто его слушает, и как только он этого добивается, то добавляет знаковое уточнение. – Тех же правил дорожного движения.
– И что это за правила, на которые он будет ловиться? – задался про себя этим вопросом Алекс, и услышав с той стороны двери кабинки хлопок от закрывшихся дверей, понял, что этот вопрос остался открытым для него. А на это указывает то, что эти люди с тайными для него и заговорщицкими против некой личности намерениями, посчитали, что на этом пока что всё, и им пора расходиться. В чём Алекс через совсем скорое время убеждается, выйдя из кабинки и не обнаружив там никого. Кроме разве что только своего отражения в зеркале у мойки, к которому он по заложенной природой в каждого человека привычке, а так-то по необходимости знать себя в лицо, об этом не забывать, как и том, кто ты на самом деле есть, и заодно учитывать в себе внешние изменения, которые в тебе проявляются после того или иного события в твоей жизни, он и обращается ежедневно.
Ну а что на этот раз в себе увидел Алекс, то вроде бы ничего нового, и на него смотрел в зеркало всё тот же человек. А некоторая прослеживаемая в своих глазах неуверенность, то она всегда была ему, не потерявшему ещё в себе страх, свойственна.
– И про кого они говорили? – спрашивает своё отражение в зеркало Алекс. В край удивляя того себя, кто находится в зеркале, и кто в отличие от него, на всё имеет более волевую и самонадеянную позицию, почему-то всегда снисходительно и с иронией в его адрес высказываемую.
– Ну ты меня удивляешь. – Как всегда начинает посмеиваться и иронизировать этот зеркальный визави Алекса. – Да откуда это мне, как и тебе знать. Не хочешь ли ты сказать, что весь мир крутится вокруг тебя, и если люди встречаются, чтобы о своём сокровенном и тайном поговорить, то это обязательно должно быть связано с тобой. – Достаточно аргументированно и резонно было пояснено и указано Алексу на его сверхэгоцентричность.
С чем он, естественно, не согласен, своим пререканием и упорством, как раз доказывая правоту своего визави. – А что есть мир без меня? – задаётся вот таким вопросом Алекс. – А без меня для меня его нет. А из этого я делаю вывод, что всё, что мне встречается в жизни, в той или иной степени касается меня.
– Ну и как касается разговор этих типов тебя? – а вот этот вопрос визави Алекса должен был заставить посыпаться эту его непреклонную позицию на себя и его мировоззрение.
Но не так-то прост Алекс. И у него, и на этот вопрос есть что ответить. И не просто словами, а предметным фактажом, который он в виде конверта достаёт из кармана, и уперевшись в него взглядом, заставляет и своего оппонента в зеркале задуматься над этим предъявленным ему со стороны Алекса контраргументом. А так как Алекс ничего больше ничего не говорит, то его оппоненту остаётся только одно, на свою внимательность к Алексу рассчитывать.
И видит он, что Алекс держит в руках конверт с жёлтой окантовкой. А вот что это может значить само по себе и в глазах Алекса, то на этот вопрос может дать ответ только Алекс. Чего он не спешит делать. А вот что он спешит делать, так это уходить от прямого ответа. При этом увеличивая количество вопросов в сторону этого конверта, который он охарактеризовал, как пассив, затем его убрал в карман и на этом покинул пределы этого помещения.
А вот куда он далее направился, то как бы сказал человек со шрамом, то по своему пути. Который, конечно, предопределён, как бы ты этому нарративу не сопротивлялся, самоуверенно и самонадеянно считая, что только ты стоишь за выбором своего пути. А то, что меня в этом деле ведут, мотивируют и поправляют мои природные данности, как те же рефлексы и инстинкты, то всё это бесспорно имеет во мне место, но всё же итоговое решение всегда за мной.
Правда, на данный момент и сейчас, Алекс всё же руководствовался в своём движении не своим осознанием того, что в себе то он точно самый главный, а его за собой вели его рефлексы, раз он так был занят мыслями о том разговоре в туалете, и надуманной им связи между этим разговором и собой. При этом перед его глазами стоит этот конверт с жёлтой полосой.
А вот всему этому и подтверждение, как бы это не надуманно не представлялось Алексу, вдруг остановившемуся на нерегулируемом дорожном перекрёстке, где ему путь вперёд разрешала зебра, а вот со стороны автомагистрали, куда он автоматически посмотрел, ему путь на перекрёсток преграждал двигающийся пересечь ему путь на другую сторону дороги рейсовый автобус. И Алекс застревает на месте в растерянности оттого, что он не может, как оказывается, принять для себя решение в деле этого уличного перехода: тут встал выбор из двух вариантов решений, либо несмотря на свой приоритет в дорожной движении, пропустить рейсовый автобус со столькими людьми, чьё количество кратно перевешивают его единичную ценность, или же наплевать на общественную ценность, и принять за высший приоритет личность человека и вступить на подтверждённый правилами путь своей правоты.
И Алекс так бы сразу и поступил, не задумавшись, если бы не столкнулся взглядом с водителем этого автобуса, во взгляде которого на Алекса стояла та же вопросительная дилемма, плюс большая неуверенность и нервное сомнение во многом. И что самое главное и важное для этого момента, так это его непонимание того, почему в этой системе общественных отношений, зиждущихся на праве большинства определять правильность и верность пути, он, за чьими решениями стоит вон сколько народу, должен уступать дорогу всего лишь в единственном числе человеку. Кто быть может человек самый ничтожный, а может и того больше, преступающий правила и законы. И тогда его гражданский долг заключается в том, чтобы преградить ему дорогу. На которую он однозначно вышел не для того, чтобы придерживаться на ней общих правил.
