… уже стюардессы в самолёте греческой авиакомпании были невообразимо красивы. Высокие, с мраморными лицами, изысканной грациозностью молодых и стройных. Особенно блондинка. Или брюнетка? Или это грядущие четыре недели на земле Древней Эллады заставляют видеть всё вокруг необыкновенным, значительным и прекрасным?
Долетели даже раньше, чем ожидали. Приятно удивило, что аэропорт «Македония», что в Салониках, встретил не зноем, а теплом июньского вечера. Дальше всё чётко, по отлаженной схеме. Из окон современного автобуса смотрим на так жданную Грецию: холмы, невысокие горы, земля, утопающая в море роскошной зелени, и иногда видимое Эгейское море. 80 километров до отеля – отличный бонус к менее чем трёхчасовому полёту.
Отель наш называется и красиво и очень «по-гречески»: «Палладиум», и стоит он, судя по рекламным проспектам, в сосновой роще в пятистах метрах от берега одного из самых чистых морей мира. Недаром же большинству пляжей в Халкидиках присвоен «Голубой флаг». Халкидики – это полуостров на севере Греции, где предпочитают проводить свой отпуск и сами греки.
Ещё одна приятная деталь: чтобы не гонять гигантский автобус с другими туристами к нашему отелю, по дороге нас двоих пересаживают в «Форд» с кондиционером, который ждал в условленном месте. Скажу, забегая вперёд, что в дальнейшем греки неоднократно позволяли нам убедиться в своей пунктуальности и аккуратности. Везде и всегда – в подаче автобусов, в работе официантов, гидов, служащих отеля. И ещё одна черта греческого сервиса: они никогда не вымогают чаевых. Если даёшь, то не отказываются, но сами не просят и не намекают. Сдачу возвращают быстро и всю до копейки. По-другому жить не позволяют им, наверное, древние благородные гены.
Отель тоже не разочаровал: небольшой, всего 60 номеров, с ухоженной территорией, отличным бассейном, при котором есть даже джакузи. А прямо за корпусом, где нам предстояло жить, высится гора, вся покрытая дремучим сказочным лесом, в котором вполне мог бы снимать свои фильмы Александр Роу: бабы-яги и кощеи наверняка живут среди таких вот старинных елей, перевитых плющом и ещё какими-то чудесами ботаники.
Когда же в номере распахнули двери и вышли на балкон, я понял: именно это можно увидеть только в сладком сне на рассвете, когда тебе лет десять от роду и жизнь кажется вереницей счастливых событий. За двором отеля – вал зелени всех оттенков, где искрами первомайских фейерверков вспыхивают цветочные кусты, которым расти бы в раю. Изредка из этого шквала выныривают красные черепичные крыши построек. И всё это стремительно сбегает к сине-свинцово-лазурной полосе моря, за которым едва проступают горы Ситонии – второго из трёх мысов, венчающих собою, подобно трезубцу Посейдона, Халкидики. Если бы где-нибудь на вернисаже я увидел подобный пейзаж, то холодно прошёл бы мимо, решив, что у художника буйная фантазия и плохой вкус. Это, знаете, как … Вот когда вы в школе читали стихи, а учительница говорила: «Читай с выражением…». Так вот то, что открывалось глазу с балкона, было… «слишком уж с выражением»…
Уже сбегались к нам по небу нежные южные сумерки, и белый греческий месяц кокетливо отставил свой нижний рожок-ножку, когда мы вышли на берег Древнего моря. Вода у берега была уже свинцовой, но хрустально-прозрачной. И только там, у самых берегов Ситонии, казавшейся сейчас почти мифом, нежно бирюзовела под последним сегодня солнцем.
И спать совершенно не хотелось. И такое что-то рождалось в душе, что хотелось кричать, подобно четырнадцатилетней Наташе: «Соня! Соня! Ну как же можно спать в такую ночь!..». Тем более что и ночь та вскоре закончилась, потому что была самой короткой в году. И началось нежное греческое утро с лучезарными улыбками греков и бесконечными «Калимера» (так звучит греческое «Здравствуйте»).
2. «Заповедник»
«Калимера»,- сказали мы тому, что нашли метрах в двухстах от нашего пляжа. В море впадал небольшой пресноводный ручей, вытекавший чуть выше из заводи, сплошь заросшей камышом и осокой. На мелководье у самого берега просто кишели небольшие рыбки, остервенело кидавшиеся на куски хлеба, которые мы бросали им в воду. А чуть дальше, на втором плане, из воды торчали белые треугольнички головок пресноводных черепах, моментально скрывавшиеся в воде, едва только мы хотели к ним приблизиться. Но через минуту любопытство брало верх, и головки снова появлялись над поверхностью тихой воды. И как в роскошных балетных декорациях Большого театра, на дальнем, самом заднем плане изредка проплывали удивительной красоты маленькие чёрные птицы с жёлтыми клювами. А венцом этой пасторали были пасущиеся на берегу коричневые лошади с соломенными гривами. Опять чрезмерно красиво, чтобы быть правдой, скажете вы? Ну, что же делать, мой ироничный читатель, старею,верно, коли начинаю видеть такое вокруг. И думать начинаю, что это, наверное, главное, ради чего стоит жить: ни одна идея в мире не имеет такой цены, как этот пейзаж с лошадьми и черепахами.
И вообще мне показалось, что я успел понять что-то важное о греках за те четыре недели, что провёл рядом с ними. Они не берутся улучшать природу, преобразовывать её и уж тем более бороться с нею. Не «вписывают» ландшафт в свою жизнь, а, скорее, наоборот: вписываются в гармонию мира сами. И живут так. Спокойно, достойно и неторопливо, с ежедневной сиестой в самое жаркое время дня. Так живёт и Ёрги со своим Пифом…
3.Ёрги и Пиф
Зовут его на самом деле Георгий, но сам он, представляясь, произносит своё имя немножко в нос, и получается очень милое «Ёрги». Так мы с братом его и звали. А Пиф – это белоснежный королевский шпиц с чёрными точками глаз и носа на смышлёном собачьем лице. И никогда они не расстаются. Ёрги и Пиф. Пиф и Ёрги. Любят друг друга. Любят и уважают. И вместе ездят на крошечном таком джипике, некое подобие которого можно увидеть в документальных фильмах про Африку: нет у машины ни крыши, ни стенок, ни даже дверей. Лишь две толстые изогнутые трубы обозначают её внутреннее пространство. Зато можно вскочить в неё с любой стороны, убегая, например, от несущихся за тобою с рёвом слонов. Ёрги и Пифу убегать не от кого – никому они не нужны, но джип у них именно такой, только двухместный: Ёрги за рулём, а Пиф на пассажирском сидении рядом. Выглядит это всегда немножко нелепо, потому что машинка та похожа на стрекозу из мира автомобилей (бывают ведь среди автомобилей мопсы, таксы, ротвейлеры), а восседают в ней два белоснежных толстячка. Ёрги тоже бел от седины: белая взлохмаченная голова, белые, тщательно подбритые усики и белый же кокетливый треугольник бородки под губой.
А познакомились мы с ними вот как. В полутора километрах от нашего отеля вытянулся вдоль автомобильной дороги, пронзающей мыс Кассандра из конца в конец, маленький такой городок. Криопиги называется. В нём всего несколько улиц. Его даже не на всех картах обозначают. И повадились мы туда ходить в таверну к Сакису есть вкуснейших мидий и суп из акульих плавников. Сам Сакис всегда стоит при входе в ресторан в розовых джинсах, зелёных кедах и жёлтой рубашке. А потому его издалека видно. Гостеприимно здоровается и прощается с каждым из своих клиентов и обязательно скажет что-нибудь личное на прощанье. Вот и нам однажды сказал: «А вы не ходили к роднику в верхнем городе? Обязательно сходите, там вам очень понравится. Русским всем это нравится».
«Господи! Верхний Город!- иронично подумал я тогда.- Если на одном его конце чихнуть, то во всех остальных будет слышно эхо!» Но к роднику всё же пошли. И правильно сделали…
… В трёх минутах ходьбы от Сакиса улица как бы расщеплялась, и правая её половина поднималась в гору, тогда как левая спускалась вдоль этой горы к летнему кинотеатру, построенному на манер античного цирка, амфитеатром. Так вот на отвесном склоне той горы, обложенном камнем, установлена каменная же плита, из которой чуть выступает жёлоб, по которому родниковая вода неспешно струится в каменную чашу. И если вода та оказалась никому не нужна, она снова вытекает из каменной чаши, чтобы через какое-то время вернуться и быть кому-то полезной. Такое вот бесконечное движение жизни. Венчает ту плиту, из которой струится вода, дата, когда, очевидно, родник и был благоустроен: «1937».
Помнится, я тогда подумал или даже сказал вслух:
- 1937 год – один из самых страшных в истории нашей страны. В этом году огромное количество людей накрыл своими совиными крыльями великий кормчий советских народов. У нас людей швыряли в тюрьмы и лагеря, а греки в это время благоустраивали свои родники…
- Простите, что вы сказали?- на плохом английском спросил меня белоснежный толстячок, набиравший из родника воду. Это и был Ёрги. А верный Пиф сидел рядом. Так мы и познакомились. А когда узнал он, что мы русские, то широко так улыбнулся, показал белоснежные же свои зубы с диастемой посередине (говорят, что у словоохотливых и талантливых людей бывает такая только!) и пригласил к себе в дом.
Дом у Ёрги очень маленький (а иного и не могло быть! Помните, я рассказывал про его джип?), но удивительно уютный: на первом этаже просторная кухня - гостиная с камином в греческом стиле, а на втором этаже две крошечные спальни, с балконов которых открываются роскошные панорамы в разные стороны: с одного на море, а с другого на поросший лесом холм.
Сидели мы на одном из этих балконов и пили воду со льдом, а Ёрги рассказывал нам, почему они с Пифом никому не нужны. Он 37 лет работал на кожевенной фабрике в Салониках, где был у него большой дом, а в доме жена и сын. И когда они так же вот, как и мы сейчас, собирались вечерами на балконе (греки вообще полжизни проводят на своих балконах), то Ёрги ни минуты не сомневался в том, что он – самый счастливый в Элладе человек. Однажды, когда возвращался он домой с работы, на улице укусила его бродячая собака. Сходил к врачу, получил порцию уколов. Но нога ужасно долго не заживала. До сих пор на ней видны красно-синие пятна от укусов. И Ёрги уволили с фабрики. А вскоре после этого увольнения не справился с машиной его сын, и машина упала с высокой дороги. В машине, кроме сына, была и жена Ёрги – решили они проехаться к родственникам, жившим недалеко от Салоников. Вот так и остался Ёрги один. Взял себе в компаньоны Пифа, продал дом и перебрался сюда.
Рассказывал всё это он как-то удивительно мужественно, без слезы, что называется. И сидели мы, трое немолодых мужчин, и думали, наверное, об одном и том же. О том, что нет ничего важнее в жизни, чем сама жизнь, жизнь важных для тебя людей, которые и создают счастье для тебя, потому что ты создаёшь его для них. Такая вот «круговая порука»…
И такой мизерной и стыдной казалась нам утренняя радость наша от того, что купили брату греческую шубу…
4.Шуба
В этом году брату моему исполнилось 50. Вот и решили мы отметить это событие как-нибудь по-особенному. И придумали: поедем-ка мы куда-нибудь за тридевять земель, в жаркие страны, но только вдвоём, без жён, детей и внуков. И там будем вместе вспоминать детство, а я расскажу, каким он был маленьким (у нас 6 лет разницы), и как мама ругала меня, если я «плохо приглядывал за ребёнком». И пал выбор на Грецию. Не
