Ошибка Синей Бороды (часть 3)

возмущением. - Без меня страна развалилась на куски, за которые  идет война между племенами. К ним добавились международные террористы, которые при мне голову поднять боялись. Впрочем, беда не в одной Ливии. Посмотрите на Ирак, та же самая ситуация. После расправы над моим братом по вере Саддамом порядок в стране не наведен. Каждый убивает каждого, и все убивают всех.

- Но за что?

- Ни за что. В борьбе за «демократию». Сунниты убивают шиитов, шииты – христиан, христиане бегут в Европу. Где порядок, спрашивается? А еще говорили, что без Саддама Ирак ожидают золотые времена. Все  наоборот! Разруха и анархия. То же в других арабских государствах, где отсутствует жесткая диктатура,  – произнес Каддафи громче положенного при светской беседе. Наверняка представил - выступает на митинге. Голос его приобрел гортанный звук, манера выбрасывать в толпу слова походила на гавканье.

- Все из-за происков...

- Чьих? – любопытство Жаннет не угасало, не уставало, не унималось с переменой собеседников.

- Вот чьих, - гневно провозгласил Каддафи и показал пальцем куда-то за спину Жаннет, подразумевая – на восток. А получилось – на Прелати. Чтобы не принимать на себя огонь чужой ненависти, тот ловко отклонился и три раза по-католически перекрестился.

Во избежание недопонимания, диктатор уточнил жест:

- Израиль – главный возмутитель спокойствия. Империя зла и цель ненависти всех правоверных...

- Все ясно, - перебил барон, подняв руку в команде «стоп!».

Он намеренно не дал Каддафи договорить. Не желал вступать в политические дискуссии, ссориться с соседями или встревать в международные скандалы из-за таких мелочей, как свергнутые диктаторы.

- Мы поняли вашу точку зрения, - сказал де Рэ и сделал знак, мол «выступил, проходи».

Каддафи не обиделся. Вежливо кивнул - все-таки обучен политесу - и важно прошествовал в сторону камина, погреться. Он прибыл из области Африки, которая называется Северная, но климат там пожарче, чем в Южной Европе. Продрог он тут с босыми ногами да без перчаток... Устроившись в последнем пустовавшем кресле, он протянул ступни к огню и умиротворенно прикрыл веки.

Венгерская графиня Эржбета, которую недавно невоспитанно оттолкнул мафиозо Аль, сделала попытку присесть к нему под бочок.

Осечка опять! Каддафи догадался. Сделал зверскую гримасу и очень красноречиво махнул рукой, что по-восточному означало: пошла вон, старая карга, проститутка на пенсии, надоела до чертиков, безмозглая ослица, ходит ко всем пристает, сексуально озабоченная, кровожадно ненасытная...

За буквальность выражений не отвечаем, но смысл примерно тот.

22.

Последней в ряду представляющихся стояла та самая миловидная барышня, которая в момент прибытия Жаннет развлекалась сплетнями с Батори. Тогда она гневно сверкала глазами, сейчас затихла. Заскромничала. Или даже застеснялась.

Одета была по-прежнему, неброско, но экзотично: русский сарафан с орнаментом, льняная рубашка под ним – никаких европейских излишеств в виде корсетов или кринолинов. Лицом пухленькая, щечки в румянце. На голове произошли перемены. Вместо кокетливого кокошника, появился белый бабский чепец с оборками, стыдливо загораживающий волосы от посторонних взглядов. Персонам, владеющим дедуктивным методом, головной убор сообщал, по крайней мере, о двух вещах: что набожна и что хотела произвести смиренное впечатление.

«Замужняя», - догадалась Жаннет. Это была третья версия чепца.

«Вдова», - уточнила девушка. Четвертая версия.

Ее притворно-смущенное поведение не обмануло Жаннет. Она вспомнила, с какой увлеченностью та разговаривала про пытки.

- Русская помещица Дарья Николаевна Салтыкова, - представил ее барон.

- Тоже маньячка? – Жаннет стесняться в выражениях не собиралась.

- Тоже... – как-то обреченно проговорила Дарья, глубоко вздохнула, подняв-опустив грудь. Серо-голубые глаза уставила в пол.

- И скольких вы...?

- Не виноватая я! – воскликнула истерически помещица и уставилась на Жаннет без вины виноватыми глазами. - Все дворовые девушки умирали своей смертью.

Потом затараторила торопливо, захлебываясь, из боязни - перебьют на полуслове, не дадут высказать наболевшее. Будто выпал ей в лотерею первый и последний шанс, который сказал: сейчас или никогда.

– Не виновата, чем хотите поклянусь! Меня подданные холопы оговорили, честное слово. Очернили, подлые, охаяли. Дело было по-другому. Чисто случайно на моих крепостных мор напал. Наверняка, от злых наговоров и сглазу. Была у нас в Троицком одна ведьма, Кабаниха звали. Зловреднющая!

Из-за нее моя репутация невинно пострадала. Я добрее матери своим работницам была. Для их же блага старалась, в воспитательных целях их поленьями охаживала, чтобы не ленились, ремесло учили. Я же не виновата, что они здоровьем не отличались. Бывало, загонишь горничную в пруд, голую, в ноябре, а она, негодница, через пару часов дух испускает. И нехолодно еще, даже лед на воде не образовался.

Значит, сама виновата, надо было закаливающими процедурами не пренебрегать, витаминами укрепляться. Из-за нее на меня поклеп. И жестокая я, и бессердечная. Не верьте крестьянам, Ваше сиятельство, они - вольнодумные, беспардонные и богохульные. Салтычихой меня прозвали! Нет, еще хуже - самодуром... нет – самодуркой...

- Самовластной дурой, - услужливо подсказал Жиль. Он не в первый раз слышал ее причитания и разбирался в спецтерминологии.

Девушка во вдовьем чепчике согласно кивнула и тут же продолжила:

- Ну скажите, за что меня так позорить? На всю Расею-матушку ославили... – голосила она режущим ухо фальцетом.

Дарья могла причитать еще долго. Утомлять почетную гостью ее жалобами не входило в планы хозяина вечеринки. Де Рэ отступил от нее, бесцеремонно повернулся спиной.

Взяв Жаннет под руку, повел к стене, свободной от оружейной коллекции.

23.

- Итак, Жанна, гости тебе представились. Теперь настало время поближе познакомить тебя со мной, вернее – вернуть наши общие воспоминания, - сказал он низким, проникновенным голосом, от которого сердце девушки дрогнуло и забилось в учащенном темпе.

Забыв предупреждения бабки Мартинэ, Жаннет поддалась мужскому очарованию барона. Слишком отличался он от остальной компании. Выглядел ухоженно, «элегантно» выразилась бы она. Вел себя иначе - как-то правдоподобнее. Держался с достоинством, которое выглядело естественно и не раздражало.

Девушка доверяла де Лавалю, не боялась подвоха, подозревая свою для него ценность. В чем именно она заключалась, было пока неясно, но что существовала – факт.

Жиль остановился у стены, где висели два портрета в полный рост, идентичные по стилю и цветовой гамме. Слева – мужчина, справа – молодая женщина. Оба стояли на фоне голубого неба, тела «анфас», лица повернуты друг к другу.

Одеты не в парадные костюмы, а в доспехи средневековых рыцарей.  Даже ноги в железных сапогах, что на самом деле невозможно, зато на картине выглядит впечатляюще. Фасон доспехов одинаков, только у девушки имеют более изящную форму и выпуклости для грудей. Головные шлемы сняты и лежат рядом на ступеньках.

Мужчина левую руку поставил в бок, правой оперся о меч. Девушка обе руки положила на меч перед собой, показывая – бой окончен.

Даже при беглом взгляде становилось ясно: боевое облачение - не ради показухи или из желания пооригинальничать. Они участники действительных военный событий. Причем – в одно время и на одной стороне.

Но не только. Нечто магическое объединяло героев картин. Невидимое, лишь ощущаемое на уровне догадок. Жаннет предположила про себя:  они были больше чем соратники. В прямом взгляде мужчины, в наклоне головы девушки - вожделение. Разделенные картинными рамами, они не сводили глаз друг с друга, мечтая соединиться.

Горькая судьба: стоять рядом и не иметь возможности соприкоснуться.

Чем дольше Жаннет вглядывалась в героев, тем очевиднее становилась их драма, которую захотелось разгадать. Они на самом деле существовали когда-то? Вместе сражались? Делили трудности военных походов? Страдали от лишений, ран или... от невысказанной любви? Что за отношения связывали их во время жизни?

Все, что угодно, кроме равнодушия. Это же очевидно: они - одно целое, грубо разрубленное пополам.

- Ты права, - по обычаю обитателей подземелья, угадал ее мысли Жиль, чему Жаннет давно перестала удивляться. Он встал в ту же позу, что рыцарь на картине. – Как думаешь, кто здесь изображен?

Ответила не сразу. Если барон спросил, подразумевалось – она знакома с оригиналами портретов. Лица их очень смутно напоминали кого-то. Разобраться мешал сумрак. Картины висели на противоположной от камина стене, куда не доходили лучи пламени. От свечей на столе тоже мало толку.

Приглядываясь, Жаннет вытянула шею.

Постепенно начало проясняться: мужчина походил на стоявшего рядом де Рэ. Только одет он тут в штатское, там – в военное.

Перевела глаза к правому портрету, лицо на котором было повернуто к зрителю левой стороной. Виднелся красиво вырезанный, карий глаз,  бледная щека, обрамленная волнистыми волосами, контур носа, округлого на кончике. Странно знакомая комбинация. Отдаленно похожая на...

- Это я? – с неверящей интонацией спросила Жаннет.

- Это ты, Жанна.

- Не может быть.

Такое не-воз-мож-но! Она не жила шестьсот лет назад, и с нее не писали портретов. Ни тогда, ни теперь - никогда. Не держала в руках меча, тем более не надевала на себя доспехи. Да Жаннет попросту не выдержала бы их тяжести, килограммов двадцать не меньше – треть ее собственного веса. А в них еще надо сражаться силы набрать!

К тому же она не помнит, чтобы собиралась на войну.  Неконфликтная Жаннет – убежденная гуманистка-несопротивленка. Впрочем... Если речь зайдет о высших материях - вроде спасения родины, она не уверена, что согласилась бы сохранить принципы и покорно сдаться на милость врага.

Придется выбирать. Между гражданским долгом и личными убеждениями. Решать дилемму. Что менее грешно: предать родину или предать себя? Недолго поразмышляв, Жаннет пришла к выводу, что предательство себя пережить легче.

Конечно. Как она могла в себе сомневаться! Жаннет более патриотка, чем пацифистка. Если объявят войну, она, не раздумывая, бросится в бой. Ну, если не в бой, то хотя бы медсестрой. Наденет белую косынку с красным крестом и отправится на поля сражений перевязывать раненых. Самоотверженно. Под пулями. С риском для жизни.

Ой, что-то она слишком по-боевому настроилась. Ее же не сей момент в армию призывают...  Жаннет вернула мысли в мирное состояние и продолжила созерцать портрет. Нет, слишком смелое предположение. Она в роли Жанны Д’Арк? Хотя... при определенных обстоятельствах... в подходящий период истории... А  не насмехаются ли