Ошибка Синей Бороды (часть 3)

двери, кхекнул. Не слишком громко, но Жаннет услышала. Подумала трезво - врет и не подпрыгивает. Дальнейшее слушала с иронической усмешкой и только из любопытства.

- ...это не пустомельная бравада, - невозмутимо продолжал Генри Говард приятно-воркующим голосом, который не хотелось перебивать, и с интонацией, которой хотелось верить.

- Я прирожденный психолог с безошибочной интуицией. На собеседников действую завораживающе, не применяя гипноза. Впрочем вру. Мой гипноз - мое обаяние, которое обволакивает и обезоруживает каждого, кто рискнет вступить со мной в беседу. Заставляет соглашаться с предложениями, которые - поступи они от кого-то другого - были бы с негодованием отвергнуты.

Например, не стоило больших трудов убедить жену моего приятеля Питзела отдать мне «на время» троих из ее многочисленных детишек. Предложил из лучших побуждений: дать ей отдохнуть от беспросветной жизни с отягчающими обстоятельствами: нищетой, кучей детей и непутевым мужем.

Вы не представляете, с какой радостью она согласилась. Ах, эти маленькие, пухленькие малыши Питзел! Кровь с молоком, несмотря на недоедание. Руки чесались этих ангелочков потормошить. Выпотрошить, обескровить, сжечь в печи. Но сначала хорошенько рассмотреть внутренности: миниатюрные, еще бьющиеся сердечки, тонкие голубые кишочки...

Мужчина мечтательно закатил глаза и приподнял брови, изобразив  неземное блаженство. Жестами продемонстрировал процесс: тело разрезает, раздвигает, копается внутри, достает упомянутые органы.

- Холмс! – прикрикнул барон. С намеком: пусть тот не увлекается подробностями, которые могут шокировать его главную гостью. Она здесь еще не акклиматизировалась... то есть не интегрировалась... не натурализировалась... ну – все вместе.

Тот вздрогнул, заморгал, будто очнувшись от сладкого сна наяву.

- Короче, доверчивая мамаша больше не увидела деток живыми, - радостно закончил он и расплылся в самодовольной улыбке. Будто молча продолжил: я такой замечательный, сделал то, что не каждому под силу, ну разве не мило, повеселитесь вместе со мной!

Окружающие радости не разделили, что, впрочем, не испортило настроения рассказчика.

Холмс замолк ненадолго, переживая вкусные видения прошлого.

20.

Жаннет слушала его, ни отвращения, ни презрения не испытывая. Не комментируя, не критикуя. Напомним: эмоции у нее отключились - усилиями присутствующего тут же лакея-мошенника.

Молчание – разрешение на продолжение. Генри Говард снова раскрыл рот, чтобы начать старую песню о главном – о себе.

- Смею вас уверить, мадам, миром правит жадность. На ней я построил свои аферы. Еще на искусстве преподать себя. Если бы меня спросили: каков первый шаг на пути становления обманщика-виртуоза? Ответил бы: умение произвести впечатление.

Моя внешность неотразима, чем я беззастенчиво пользовался. Закон психологии гласит: приятному в обхождении человеку невозможно отказать. Строго говоря, я не виноват в том, что совершал - люди сами облегчили мне задачу. Используя природное обаяние, умение играть на чужих слабостях, тонкое чутье я мошенничал и удовлетворял страсть к убийству. Вернее – талант. Ведь убийцами становятся не от скуки и не ради удовольствия.

- Почему же?

- По внутренней устремленности, -  продолжил Холмс голосом творца, поймавшего вдохновение. - По зову души. По складу сознания. Выбирайте, что хотите, но не судите слишком предвзято, -  попросил он. Смиренно взглянул на девушку - кокетливо, наискосок.

Генри Говард вошел в роль соблазнителя. Взял Жаннет за руку, низко наклонившись - поцеловал, отпускать не спешил. Держал, поглаживая пальцами, подолгу разглядывая, будто любуясь стройностью суставов и идеальными формами фаланг.

- Вы чем именно прославились в истории? – спросила Жаннет. Захотелось узнать, за какие особо убийственные заслуги этот самовлюбленный тип поимел честь попасть в ряды гостей тиффожского подземелья. Рядовых маньяков, по всей видимости, сюда не приглашали.

Имя «Генри Говард Холмс» в полном составе ничего ей не говорило. Последняя часть напоминала о лучшем детективе всех времен и народов, как говорят про Шерлока Холмса. Но они же с данным экземпляром не родственники?

- И даже не однофамильцы, - подтвердил Генри Говард.

- Как такое может быть?

- Очнь просто. Я родился под другой фамилией – Маджет. Ее плебейское звучание мне сразу не понравилось. Как только вступил в совершеннолетие, исправил на более благородную – Холмс. Именно под ней меня знают как самого первого в истории Америки, официально зарегистрированного серийного убийцу.

Последние слова он произнес с расстановкой и самолюбованием, назидательно подняв указательный палец. Холмс специально сделал паузу - дать осмыслить Жаннет весомость почетного звания, которое носил. Не дождавшись комплимента или хотя бы восхищенного взгляда, невозмутимо продолжил:

- Выбор фамилии случайно оказался очень удачным, ее в дальнейшем узнал каждый любитель детективов. Хоть не в прямой связи со мной, но все же. Я оказался незабыт. Гениальная прозорливость с моей стороны - остаться навечно в истории под громким именем «Холмс», а не под неблагозвучным  «Маджет», которое в переводе с нашего на ваш означает «грязнуля».

- Сколько же на вашем счету жертв?

- Обвинение предъявили в пятидесяти, доказали двенадцать, - коротко и по-деловому отрапортовал Генри Говард, бывший «грязнуля», а теперь непрямой однофамилец всемирного известного сыщика.

- А на самом деле?

- Ни одной!

Невинными глазами и с честнейшим выражением лица он посмотрел на Жаннет - проверить действие вранья.

Выражение - с приподнятыми бровями, опущенными уголками рта говорило: если не поверишь, заплачу от обиды. Жаннет признала: Генри Говарду нельзя отказать в умении манипулировать. И актерствовать. Вкупе с внешностью добропорядочного отца семейства эти качества незаменимы при одурачивании наивных, легковерных женщин.

К категории которых Жаннет себя не относила, но тоже не устояла перед шармом Холмса. Главное орудие которого - манера разговаривать негромким, убедительным голосом, мило держа собеседницу за руку и удерживая взгляд – било в цель без промаха.

К счастью для Жаннет, обольщение ее длилось недолго. Когда под печально улыбающимися усами мелькнул клык непропорциональной длины, она очнулась.

- Ни одной жертвы? Тогда вы незаслуженно носите «почетное» звание.

Холмс заговорщически подмигнул.

- Скажу по секрету - только вам, очень даже заслуженно, - проговорил он доверительным тоном и хмыкнул.

- Вы каком веке оперировали, я забыла? – Она и не знала, но показалось невежливым быть не в курсе похождений большой заокеанской знаменитости.

- В конце девятнадцатого. На территории нескольких штатов, в том числе Иллиной, чтобы вам лучше запомнить.

- Вы, случайно, не Джек Потрошитель, вернувшийся из Европы домой?

- Нет-нет, я никогда не покидал родного континента. У меня и дома достаточно было... материала. Тот Потрошитель – только мой бездарный копировальщик.

- Почему бездарный?

- Потому что действовал слишком прямолинейно, грубо, без фантазии... Дилетант! Хоть с образованием цирюльника. В одном оказался хитрее меня - не попался в лапы правосудия. Кстати, не по большому уму. Просто не вовремя попал в сумасшедший дом. Зато создал мистерию, над которой до сих пор ломают голову профессионалы и любители сыска...

Способность Холмса без устали прославлять любимого себя грозила затянуть разговор на неопределенное количество... часов, лет, веков? Столько времени у барона не имелось. Он сделал нетерпеливый знак. Состроив огорченное лицо, Генри Говард влажно поцеловал руку Жаннет и отошел в сторону.

Остановился, огляделся, подумал и отправился к Капоне. По дороге снял котелок, небрежно бросил на низкий ореховый столик, где лежал толстый фолиант и пара свитков трубочкой. Уселся в кресло с розовой обивкой, высокой спинкой и пуховой подушкой в углу. Спинка имела выступы по бокам, чтобы, если ненароком задремлешь – голова не падала на плечи.

Изящно закинув ногу на ногу, общительный Генри Говард уже через секунду завел с соседом дискуссию на тему: какой яд действует эффективнее - стрихнин или мышьяк?

- Полоний, - без запинки ответил гангстер. Он регулярно просматривал британскую прессу.

21.

За Холмсом стоял мужчина, который выглядел иностранно. Более того – экзотично. Он был высок, загорел, в военной фуражке с кокардой и золотым плетением. Вместо брюк и рубашки, которые носят мужчины в том или ином варианте последние тысячу лет, он предпочитал моду двухтысячелетнего возраста. Был обернут в тогу - по образцу римских сенаторов. Тога цвета глины свисала до щиколоток, открывая  голые ступни в сандалиях.

Лицо немолодое, арабского типа с крупными чертами и глубокими морщинами: вертикальными на щеках, горизонтальными на лбу. С густой растительностью под носом и редкой на подбородке.

Удивила деталь костюма, ну совершенно неуместная в подвале – солнцезащитные очки.

«Бывший альпинист, что ли, снежной болезнью зрение испортил, теперь даже ночью от света защищается?» – мелькнула догадка, но Жаннет сразу поняла, что ошибочная.

Его внешность не навела на мысли о его персоне.

- Каддафи, - коротко, четко и с достоинством представился месье. – Ливийский диктатор.

Руки не протянул.

- Потому что мы, мусульмане, не прикасаемся к незнакомым женщинам, - объяснил он, предвосхищая вопросы. Голос Каддафи имел звучный, гортанный, специально поставленный для массовых выступлений.

- Потому что вы их... нас дискриминируете? – дерзко спросила Жаннет, заступаясь за сестер из арабского мира, заодно за себя.

- Нет, потому что слишком уважаем.

Звучало неубедительно. Подробнее диктатор свою позицию не разъяснил, Жаннет тоже не стала уточнять. Все равно правды не скажет, а быть мусорным ящиком для пустопорожней болтовни ей надоело с Холмсом.

- Почему очки?

Прежде чем ответить, Каддафи изящно, двумя пальцами дотронулся до стекол, как бы поправляя. Жаннет поняла – для оттяжки времени.

- Вам честно или соврать? - спросил, чтобы застраховаться от  неясности.

- Можно и то и другое.

- Ну-у, ношу очки - во-первых, чтобы враги не прочитали по глазам совершенно секретные мысли. Во-вторых, удобно при игре в покер. Удовлетворены?

Жаннет кивнула, хотя не поняла, какой из ответов был честнее. Оба звучали отговоркой. Да неважно.

- Вы кого убивали?

- Только политических врагов. В массовых количествах. Вынужденно. Иначе они бы меня свергли и погрузили страну в хаос.

- А сейчас... – Хотела спросить «чем занимаетесь», диктатор перебил:

- А сейчас – полюбуйтесь, - заговорил с