мяч. Мяч барахтался у него в руках, хохотал и кричал «го-о-о-л!!!» Дедушка подбросил цигейкового медведя к потолку и поймал, да так ловко и легко, словно никогда не носил в нагрудном кармане пузырёк розовых таблеток.
Настя стояла в открытой кабине, до пояса скрытая бортом. Генерал распахнул объятия:
-- Прыгай, внучка!
-- Лови, дедушка!
Девушка легко перемахнула металлическую преграду и как парящая птица, раскинув руки-крылья, плавно слетела к, совсем не похожему на дедушку, высокому и статному мужчине в поношенной форме РККА.
-- Дедушка, не плачь, а то тебя из генералов выгонят, -- прошептала Настя.
-- Не говори никому, тогда не выгонят, -- шепнул в ответ Иван Иванович.
У него слетела форменная фуражка в золотых листиках. Головной убор проворно поймала красавица-ведьма Вереск. Изрядная норвежская шутница, сестрица нахлобучила военную шапку, и деликатно отвернулась, разглядывая пылающий, на краю леса, броневик. Генеральский убор закрыл бы всю белокурую голову, однако изящные колдовские уши задержали его на полпути к цели. К сестрице присоединился красивый и легкомысленный Петр Гарин. Голодно мурлыча и щурясь от холодного ветерка, манерно подошел кот Злотый, поводя пушистым хвостом. Все сдержанно, про себя, улыбались, даже кот.
-- Ванечка!!! Настенька!!!
В ответ – дуэтом:
-- Северный Ветер!!!
И генеральское:
-- Сестра Вереск!!!
Они обнялись вчетвером и замолчали, отдавая себя во власть воспоминаний. И в эту минуту тишины, вплелся тонкий, как комариный писк, женский голос:
-- Па-а-ама-а-аги-и-ите!!!
Отпрыгнув в разные стороны, они принялись крутить головами, определяя направление, в котором надо бежать. Нестись. Мчаться. Лететь. Ситуацию спас музыкальный слух лохматого Иоганна. Йети стоял на верхней палубе судна и упрямо махал меховой лапищей в направлении портала Нуль-Т. Приглядевшись, увидели какую-то возню черных фигурок вокруг светло-голубой.
-- Наших бьют! Крысолюди засаду оставили у нуль-портала, попался кто-то! Заводи свой паровоз, парень, -- закричал Иван Иванович, заныривая в люк. Двигатели взревели, в люк успела прыгнуть Госпожа и хлопнуть за собой крышкой.
-- Иоганн, брось метлу мою летучую! – встрепенулась Вереск. Ведьмин самолет в виде дворницкой метлы с веником из ореховых прутьев, вылетела из ходовой рубки. Норвежская ведьма-перехватчица на бегу ухватила помелет, завела с толкача мотор и красиво запрыгнула в седло. Распластавшись по ветру всем телом, отчаянная летчица прибавляла газу. Боялась одного – не удержать метелку, выпустить из дрожащих от напряжения рук.
По красивой параболе, в один прыжок, Вереск перелетела скутер, и со всего хода врезалась в клубок тел. Врагов раскидало в стороны и на грязном, истоптанном снегу осталась неподвижно лежать худощавая девушка в голубых джинсах и финском пуховике. Парка была разорвана во многих местах и в воздухе мельтешился гагачий пух и куски подкладки. Лицо незнакомки было очень бледно и залито алой кровью.
-- Ты живая?
-- А-а-а-а-а…
-- Потерпи, подруга! Сейчас я разберусь, потолкую с крысятами об этике и эстетике… -- Вереск решила продолжить вчерашнюю тренировку. Стоя на правой ноге, подтянула ударную левую, сжимая стальную пружину энергии удара. Руки сами собрались в крепкий блок. Господа, вы не заработали на кунг-фу. Сегодня в программе только жесткий Шикотан. Держитесь!
Восемь бойцов, не торопясь, окружили со всех сторон. Двое остались поодаль, надо приглядывать. От таких жди подлости – нож, пистолет, кислота в лицо. Ну, кто храбрый? Прямой в тряпку ниже глаз, даже захрустело, как меренга в торте. Теперь ногой с разворота в кадык ... крепкий кадык или ты девчонка? В пах каблуком – мальчик … был. Кто там желает комиссарского тела? Прямой цки – покачнулся, дружок, другое измерение увидел. Смотри дальше – и она скрутила шею очередному соискателю. В нужную секунду, слова и мысли спрятались, мышцы и суставы работали быстро и точно. Ведьма приближалась к великому природному ритму, который управляет потоками волшебной энергии «ци».
И вот она уже не дерется, а танцует вселенский рок-н-ролл. Веселая песня о том, что у Короля дела в порядке, и он поет об этом Королеве-матери, в день ее рождения.
Well, that's all right now mama
That's all right with you
That's all right now mama, just anyway you do
That's all right, that's all right
That's all right now mama, anyway you do
Последний. Те двое, по-прежнему, стоят. Последний совсем дохлый. Рука на излом и глупой башкой в дерево. Перелом основания. Хороший перелом, громкий. Окончательный. Тем двоим, уже крутит руки Иван Иванович и Иоганн. Госпожа немного подколдовывает, напускает на пленных дурноту, чтобы не рыпались. Вот и все! Да ну куда ж все!? А девушка в драном пуховике?
Сероглазая доползла до ствола высокой сосны и сидела, опершись спиной. Кровь лила, как из крана. Девчонка пыталась остановить кровотечение, закидывая голову назад и зажимая разбитые губы шарфом, который уже не был похож на шарф. Вереск бережно уложила избитую девчонку обратно на снег. Лежа легче остановить кровь, но сероглазая время пыталась сесть, а то и встать. Сил не было, но на сердитый вопрос их хватило:
-- Слушай, ты, вообще, кто?
-- Ведьма.
-- Издеваешься? Это я ведьма! – губы частью запеклись и говорить стало трудно.
-- Совсем не издеваюсь – ты не одна на свете ведьма, -- терпеливо объясняла норвежка. – Я ведьма запаса, не служу сейчас. Сестра Вереск, может слышала? Земля слухом полнится…
-- Вереск?! – тонко выщипанные брови удивленно поползли вверх, -- ты из книжки про Цареву Гору и троллей? Настина учительница?
-- Можно и так сказать. А, вообще, вопрос не однозначен – я из книжки или книжка из моей жизни? – Вереск вытащила из двадцать седьмого кармана своей волшебной юбки белоснежный платок, а из двадцать пятого – уже набитую трубку. Она набрала снег, как в наволочку, и приложила к синяку, почти закрывшему серый глаз коллеги по ведовству.
-- Ты можешь полежать спокойно хоть пять минут? – строго усилила голос ведьма норвежская, -- я хоть покурю одну минутку! Как тебя зовут – Егоза? Шило в заду?
-- Не могу! – упрямилась раненая, -- во-первых, на снегу лежать холодно, а во-вторых, я тоже курить хочу. Я – сестра Гербера. Помоги сигареты найти, они в левом кармане лежат… лежали…
Карман был оторван и потерян. Пачка, конечно же, пропала.
-- Сестрица, вот там, у канавы сумка спортивная валяется. Моя. Если эти уроды не унесли.
Вереск уже остановила кровотечение. Пришлось колдануть, но не много и не глубоко. Косметическое волшебство. Она сходила за сумкой, и за Госпожой Северный Ветер, и за генералом Иваном Ивановичем. Сестрица Гербера свернула пуховик, и уселась на получившийся пуфик, с зеркальцем одной руке и маленьким платочком в другой.
«… А она хороша собой и упорна до изумления!» -- сестра Вереск усомнилась в прямизне своего пути на последнюю, королевскую линию. Тут своих претенденток хватает. Вот сестрица Гербера, пример тому. Своего не упустит… да и на своем вряд ли остановится. Не открывая рта, еле слышно, Вереск обратилась к Госпоже Северный Ветер:
-- Ваша просветленность, подлечите девчонку незаметно. Досталось ей здорово, но фасон держит, молодец какая!
Госпожа помогла встать девушке с одним красивым серым глазом. Второй, все-таки заплыл фиолетовым цветом. Повелительница снегов внимательно осмотрела ауру Герберы и осталась недовольной и озадаченной. Слишком много темного и глубокого серого. Сотрясение точно есть, может и ушиб мозга затаился. Слабовата стала мозгами гвардия Света и Добра.
Генерал строго расспросил, что произошло.
-- Возвращалась из города, через нуль-транспортировку. Зашла, как обычно, на Чернышевской, в коридоре было нормально… Хотела выйти спокойно наверх, а меня ждут восемь мерзавцев.
-- Восемь – это не тебя. Тут крепкому мужику не справиться!
-- Спасибо, генерал! Крепкий мужик справился, а имя ему – сестренка Вереск! – захохотала северная ведьма, -- удружил, так удружил!
-- С какой целью в Ленинград ездила? – насупился от смущения Иван Иванович.
-- Выполняла распоряжение матушки Иван-Чай!
-- Что?!
-- Сейчас увидите.
Ведьма Гербера вытащила из своей сумки невзрачный сверток, развернула и сбросила холстину. В разбитых руках девчонки заполыхало ярко-голубое пламя с золотыми искрами. У генерала перехватило горло и защипало в носу.
-- Знамя! Господи-ты, Боже мой! – генерал стал на одно колено и поцеловал скользкий тяжелый шелк. Поднялся, откозырял флагу и замер на секунду по стойке смирно. – Господа, берите знамя, грузитесь на корабль. Пленные где?
Пленных не было. Под сосной лежали обрезки веревок.
-- Ловко, ничего не скажешь! Ладно, не бегать же за ними по лесу. С леса выдачи нет! Старший по ходовой вахте, заводи, поехали домой!
Лесной замок сделался неузнаваем. Затихший и безлюдный, он стал похож на раскрашенную декорацию к забытой или ненаписанной драме. Даже собак было не слышно. Не пахло дымом и едой. Звуки, запахи, движения и прочий реквизит делали в другом цехе. И сегодня там что-то случилось.
-- Стойте тут. Пойду гляну, что-то не так!
Оставив спутников у ворот, генерал сделал несколько шагов. Хлопнула дверь и с крыльца спустился доктор Смыслов.
-- Иван Иванович, у нас беда! Матушка Иван-Чай умерла.
Мир остановился и замер.
Мир спросил генерала, стоит ли двигаться дальше.
Генерал не знал, что ответить. Не знал, стоит ли снегу падать на землю. Не знал, какой смысл вдыхать воздух. Не знал, как пользоваться словами. Никак не мог вспомнить значение слова «умер» …
Он брел тяжелыми шагами чужого сна, открывал двери, поднимался по лестнице. Все вокруг обернулось чужим и не настоящим. Он хотел проснуться, но не знал, в чьем же сне он увяз и как разбудить хозяина. Генерал устал от долгого пути. Но неизбежность конца дороги заставляла идти медленнее, а чувство вины не давало остановиться.
Так или иначе, пересекая годы, сны, жизни и комнаты, он оказался у ее постели. Иван-Чай мирно спала и нежно улыбалась своим видениям. Генерал почувствовал себя таким потерянным и одиноким, что человеческая мысль была бессильна представить тяжкую глубину этих чувств. Единственным его желанием было желание попасть к ней в сон и остаться там навсегда. Но рассудок сообщал, что «навсегда» у них теперь разное, не имеющее общих точек.
-- Уйдите!!! Уйдите все!!! – тишину распорол пополам плачущий крик сестры Герберы.
Мир вздрогнул и покатился дальше. Больной, неправильный мир.
Иван Иванович вышел во двор. Жизнь шла своим чередом. Собаки приезжие, вежливо поскуливая, сочувствовали собакам здешним. Ведьмы собрались на кухне и громко о чем-то спорили. У генерала болело в груди, не просто болело, а сгорало дотла и занималось пламенем снова и снова. Двадцать лет не болело, а тут, надо же, вспомнило. Задыхаясь от боли, он ждал, что вот-вот камуфляжная куртка прогорит насквозь и на снег вывалится дымящееся и тлеющее сердце.
-- Генерал, дайте пульс посчитаю! – вынырнул из медицинского пространства доктор Смыслов, -- не нравится мне ваш «взор горящий», -- та-а-ак, проследуйте-ка со мной, мон женераль, я вам немедленно лекарство выпишу … Впрочем, сядьте здесь и дышите ровно, я сейчас принесу!
Через несколько минут, Смыслов вернулся со шприцом, готовым к инъекции, и бутылкой коньяка. Укол Алексей сделал в экстрим-режиме – прямо сквозь офицерские
