«Как ты нашёл меня?» — «Я же всё вижу. И всех вижу. И отступников, таких как ты, вижу первыми…» — «А зачем я тебе?» — «Я — твоё желание, твой выбор, твоя любовь. Я просто пускаю тебя к себе». — «Почему?» — «Потому что ты этого хочешь». — «Почему?» — «Потому что ты любишь». — «Я не хотела жить…» — «Я знаю. И потому помог тебе». — «Но ты появился в последний момент». — «Ты сама выбрала меня». — «Ты не человек?» — «Я — твоё желание». — «Какое?» — «Не жить».
Перед ней открылась синева бескрайнего неба — гипнотическая красота планеты с высоты околоземной орбиты; прячущееся за горизонтом оранжевое солнце на фоне черноты вселенной успокаивающе ласкали Её лицо тёплыми лучами.
«А могу я увидеть своих родителей, свой дом, Бар-Харбор?» — поинтересовалась Она, улыбаясь звёздам. «Ты жалеешь, что сделала?» — «Не знаю». Он несколько секунд молчал, и неохотно ответил: «Можешь, но впредь — только своими глазами. И на последствия я уже не смогу повлиять? Есть вещи, сокрытые даже от меня, на которые я не имею возможности повлиять». — «Ты о чём?» — «О добре…», — «Но ты же Бог?» — «Я другой бог, не тот, о котором ты думаешь», — и Он отпустил Её, оставив наедине со своим Желанием — желанием покончить с собой.
…Она увидела знакомые очертания материка Северная Америка. Вот и восточное побережье — Атлантический океан — Новая Англия — Мэн — остров Бар-Харбор — их вилла — двор — отец — мать — сестра — пёс Чаки:
…убитая горем мама лежит в кровати, незнакомая девушка в белом чепце стоит в изголовье с подносом в руках, на котором стоит блюдце с таблетками, тюбики с лекарствами, стакан с водой…
…Мама, мама, молодая мама — ближе… ближе… лицо… глаза… ближе — мысли:
/я беременна, будет девочка, моя доченька; дорогой, у нас будет ребёнок/;
…Траур. Отец понуро сидит на садовой скамейке во дворе, смотрит воспалёнными глазами на тёмно-синюю гладь океана; в одной руке начатая бутылка виски, в другой сигара (он никогда не курил!); печальные, красные глаза о чём-то думают, что-то вспоминают…
Ближе, ближе… ближе… и…
И мысли отца выплеснулись на Неё огненным дождём, обжигая сердце такой печалью, таким страданием, сравнить которое Она могла разве что со своим состоянием в те минуты, когда, разочарованная в первой любви, шла к обрыву на погибель свою:
— отец — ещё молодой двадцатидвухлетний юноша — нежно прижимается щекой к обнажённому животу беременной мамы; целует, гладит, смотрит на живот, разговаривает с ним, будто знает, что Она его слышит и видит, находясь в утробе;
— он придумывает Ей имя: Мишель — если родится девочка; Морис, если мальчик; но УЗИ показало 99%, что родится девочка; «Мишель, моя Мишель», — шепчет отец, разговаривая с животом мамы (с Ней);
— отец плачет от счастья, когда через смотровое окно родильной палаты впервые видит Её на руках у мамы; он поистине радуется Её рождению, и гордостью наполняется его мужское сердце за то чудо, которое подарила человеку природа: способностью продолжать свой род;
— отец думает о ней, и — о, боже! — он думает о ней больше, чем о маме! И чаще, чем Ей казалось со стороны. Папа думает о Ней и живёт Ею по шестнадцать часов в сутки; даже ночью во сне он помнит о Ней!
— отец думает обо всём, что Она делает, чего желает, о чём мечтает, и постоянно — ежедневно! — проигрывает, просчитывает и продумывает Её будущее; и делает это с таким благоговением и теплотой, что Она заплакала. Он желает ей только одного: счастливого и благополучного будущего;
— к Её пубертатному возрасту у отца просыпается чувство ревности к Ней, и это гложет его. Он беспокоится за Её семейное счастье, думает о Её будущем муже, который должен быть достойным как Её, так и их клана; он постоянно перебирает кандидатов на трон жениха, зятя и отца своих будущих внуков. Роберт из Англии, сын его друга, лорда из Суссекса, — вот на кого падает выбор отца. Именно такого человека папа хочет видеть в мужьях своей дочери. Как же она раньше не подозревала, не замечала, что отец, со стороны сдержанный, серьёзный и консервативный, у которого редко когда выпросишь лишний поцелуйчик перед сном, — как же Она не замечала, что он, оказывается, такой проницательный, жалостливый, заботливый и так хорошо знает Её вкусы и предпочтения. Даже в молодых людях. Тот Роберт из Англии, — Она пару раз его видела. Да, он хорош. Он в её вкусе, но она не любила его, хотя… Хотя теперь, зная чаяния отца и одобрение суженого матерью, Она бы, не раздумывая, полюбила Роберта и обвенчалась, чем сделала бы родителей счастливыми. Но... теперь уже поздно;
— отец думает о Её образовании, о здоровье, о будущем финансовом положении; открывает ячейку на Её имя в одном из банков в Бостоне, депозиты; и волнения, и боль, и долгие засыпания ночью с мыслями о Её Будущем Счастье!
— Папа! — закричала Она. — ПАПА-А-А-а!!!
И только заунывный штормовой солёный ветер в ответ, и жалобный крик чаек.
Воспалёнными и красными от слёз глазами отец посмотрел на хмурое небо, будто услышал там чей-то зов…
— Простите меня-я-я! — взмолилась Она, понимая, какую огромную ошибку совершила. Но обратного пути — возвращения, — пусть на такую ужасную, но, в целом, красивую и родную землю, в любимую семью, где она была желанна по-настоящему, у Неё больше нет!
Обратная дорога закрыта!
В таком отвратительном виде, какой у Неё сейчас, Она никому не будет мила: процесс разложения уже начался.
* * *
Её мышцы напряглись, сдавливаемые перегрузками при падении; лёгкие застыли в выдохе. Последнее, что Она вспомнила из прошлой жизни, это то, что Он уже не держит Её за руку; но в то же время Он — с Ней. А ещё Она успела вдохнуть океанский солёный воздух.
Что ж, Он всё-таки не обманул Её. Она поверила Ему, пошла за Ним, пожертвовав жизнью земной. Он испытал Её отвратительными и жестокими сценами, чем сделал сильнее и мудрее! И пусть накопленный Ею опыт никогда больше не проявится в жизни земной, те лучшие чувства и качества души человеческой, коими отныне Она наделена, Она пронесёт на века, рассеивая над миром пыльцу благодати, добра и красоты; осыпая незримым нектаром любви будущие души младенцев — новых и новых людей в новом-преновом мире, в той новой Жизни, в которой не будет места жестокости и желанию покинуть её...
Хотя Она и постарела на миллион лет, Она не жалела ни о чём.
/ты мне веришь? Тогда пойдём, не бойся/
А зачем тогда в мире доверие? Или оно просто так придумано кем-то?
“Да, верю», — и с этими словами в её голове вспыхнул и погас свет…
* * *
Труп юной девушки лежал на большом круглом камне, покачиваясь под воздействием набегающих волн. Как только окоченевшее, бледное, но всё ещё красивое тело перекатывалось набок, открывалась зияющая рана на затылке: дыра, размером с кулак, внутри которой серели расквашенные мозги. Солёная морская вода простерилизовала рану до белизны и начисто вымыла и с головы и с поверхности валуна кровь: казалось, девушка лежит без сознания: чистая, в белом, но мокром платье, перекатываясь по воле стихии с боку на бок. Та сторона головы, где отсутствовала часть черепной коробки вместе с волосами, воспринималась неестественно и даже абсурдно: тяжесть и ужасный вид раны никак не соответствовали прекрасному облику и красивому телу, и лицу девушки. Пока она покоилась на спине, её божественная красота была неповторимой — не иначе как спящее неземное создание. Но как только очередная волна окатывала камень и приподнимала, переворачивая, податливое тело, как тряпичную куклу, обнажая рану, — становилось больно и страшно от осознания, что это вовсе не спящая красавица из сказки, а мёртвая молодая леди, упавшая с обрыва. Камень, благодаря своей форме, — вогнутой поверхности, — напоминал лодку, на дне которой она покоилась, как в колыбели; а выпуклые края валуна, как борта, надёжно удерживали лёгкое тело от соскальзывания в воду. Рана головы воспринималась бутафорией, гримом, сняв который, девушка, казалось, вернула бы первоначальный, здоровый вид. Не будь валун такой формы, она бы уже давно была смыта первой же набежавшей волной ещё в первую минуту после падения. И неизвестно какой бы тогда имел вид труп, обезображенный многократными ударами об острые камни и надъеденный крабами и рыбой. А может её и вовсе не обнаружили, если бы течением унесло в океан.
Как такового берега в этом месте не было: волны заканчивали свой путь, с оглушительным рёвом врезаясь в скалистые, отвесные стены утёса, перед этим слегка теряя свою колоссальную энергию, разбиваясь о прибрежные рифы и камни. Только со стороны океана можно было добраться до девушки, чтобы снять её со смертного одра.
Поэтому Кен Брайан, шериф округа Хэнкок, штат Мэн, распорядился задействовать морскую полицию Бар-Харбора, чтобы добраться до трупа. Те, в свою очередь, для этого мероприятия выделили трёх офицеров, катер, снаряжённый всем необходимым, дополнительную деревянную лодку, и отправили людей в распоряжение Брайана.
[justify]— Дай руку, — попросил шериф молодого офицера Лепски, сделал шаг вперёд, поставил ногу на край обрыва, притопнул, проверяя твёрдость поверхности, и осторожно подал туловище вперёд, вытянул шею — заглянул в пропасть. Несколько секунд постоял, изучая прибрежную
