Виктор КОРОЛЕВ
Генерал Милорадович
Глава 1. Затишье перед бунтом
Дни стали совсем короткими. Солнце не успевало пробиться сквозь серую хмарь, окутавшую столицу. Снег лёг давно, но поначалу его сдувало ветром с Финского залива, и приказа чистить центральные улицы не было. Потом в одночасье засыпало всё белым – и сразу стало светлее в городе. Зима началась. Потянуло отовсюду печным дымом. И звуки стали другие: вместо цокота копыт – скрип полозьев да забытое ямщицкое «Поберегись!» Слышно даже через двойные оконные рамы. А так в городе тихо, спокойно. Траурная епанча по безвременно ушедшему императору Александру I заказана. Законному престолонаследнику Константину Павловичу армия и чиновничество уже присягнули…
Спал плохо. Вчера ужинали поздно. После воскресной службы отправился в театр. Давали «Кавказского пленника, или Тень невесты». За три года, прошедшие с премьеры, он видел этот балет неоднократно. И с душкой Истоминой, и с более недоступными балеринами на первых ролях.
Трактовка Шарля Дидло ему нравилась своим мажорным финалом. Поэму Пушкина не жаловал, как и самого стихотворца. Пять лет назад получил личное распоряжение от императора Александра допросить молодого поэта. Уже и забыл, почему принимал Пушкина не в канцелярии. То ли сам так предписал, то ли этот наглый отрок решил свой нрав показать – какая теперь разница? Но явился отрок в чиновничьем сюртуке, без шляпы. Такой невысокого роста мальчик, резвый, кудрявый, смуглявый, с живыми серо-голубыми глазами. Жаль было тратить на него своё время, потому сразу задал вопрос построже:
– По вверенному мне городу ходят в списках за вашим именем стихи непотребные? Правда ли то?
– Правда, – отвечал тотчас Пушкин. Страху не показал, но добавил:
– Эти стихи я сжёг, ваше сиятельство!
– Уж не идя ли в дом к генерал-губернатору, вы соизволили сжечь их, милостивый государь?
Со всей язвительностью спросил – трусость не переваривал никогда.
– Нет, – отвечал молодой курчавый юноша, спокойно и прямо глядя в глаза. – Сжёг я их полгода назад. Хотя помню их наизусть и могу заново написать, коли есть в том потребность.
Это уже поступок! Честность такая порадовала. И в рапорте указал, что «воспитательная беседа проведена с осознанием вины». Не рыться же боевому генералу в подмётных списках! Да и какой из Пушкина противник – пороха не нюхал, службы не знает! Пусть кропает стишки. Не сравнишь ведь его поэму «Кавказский пленник» с балетом Дидло – это две совершенно разные вещи.
Финальная сцена балета – счастливые танцы на весёлой свадьбе русского пленника и прекрасной черкешенки – генералу очень нравилась. Повидал этих южных красавиц воочию – тут есть от чего голову потерять!
…А после спектакля поехали все к князю Шаховскому. Драматург и его невенчанная жена держали салон. Кто только ни побывал в их доме! Хозяину было под пятьдесят. Этот огромный тучный человек с лысой головой, хищным носом и двойным подбородком писал прекрасные водевили и комедии. А вот голос князь имел очень тонкий и даже писклявый, при этом всегда так торопился высказаться, что глотал окончания слов.
«Домоправительница» Екатерина Ежова являлась его фактической женой с юных лет. Действительный статский советник заприметил её на вступительных экзаменах: начинающая балерина хотела танцевать в театре. Потом и танцевала – Шаховской специально для неё писал пьесы. Это все знали. Никто не осуждал – наложницами какого-нибудь богатого покровителя почти все балерины мечтали стать. И почти все становились.
К Шаховскому генерал поехал только ради своей Катеньки. Ему не нравилось общество, что собиралось к ужину у хлебосольного князя. Благо бы одни актрисы – тут бы он развернулся. Но здесь бывали Пушкин, Крылов, Гнедич, Загоскин, Карамзин, Бестужев… Не его круг. Уж тем более – Грибоедов. Этот неудавшийся гусар год назад начал вдруг приударять за его Катенькой Телешовой. Высмотрел приму опять же в пушкинском «Руслане и Людмиле» – и почему-то решил, что составит ей лучшую партию. Цветы слал корзинами, стих посвятил, прямо так и назвал «Телешовой».
И вдруг — как ветр, её полет!
Звездой рассыплется, мгновенно
Блеснёт, исчезнет, воздух вьёт
Стопою свыше окрылённой.
Каков наглец, а? Мало ему истории с Истоминой, мало отстреленного пальца. «Я ведь могу отстрелить и что-нибудь другое!» Не сказал, а только подумал генерал. И словно услышал его этот стихотворец в очочках, исчез с горизонта Северной столицы...
Катенька Телешова уже присутствовала. И подошла сразу, и села рядом. Было за полночь, когда подали шампанское. Генерал знал, что после ужина они с Катенькой поедут на квартиру, которую он снял для неё. И потому не особо прислушивался к тому, что говорят за столом. Пили за здоровье нового императора Константина, за удачный спектакль, за балетмейстера Дидло, просто за любовь…
Не в первый раз князь Шаховской церемонно припадал на колено и торжественно просил «домоправительницу» пойти с ним под венец. Та смеялась дежурной шутке:
– По мне так лучше быть любимой актрисой Ежовой, чем смешной княгиней Шаховской!
И помогала немощному князю подняться. Ей никто не мешал. Но провозгласили тост за любимую актрису Ежову. Потом вдруг:
– За любимую актрису – красавицу Екатерину Телешову!
Генерал очень хотел увидеть, кто из молодых наглецов не в курсе чинопочитания. Когда-то зоркие глаза подвели. Но он явственно услышал, как на другом конце большого стола кто-то чётко продекламировал: «Блеснёт, исчезнет, воздух вьёт стопою свыше окрылённой…»
Катенька пыталась удержать его руку, когда он вскочил, – где там!
В прихожую она не вышла, осталась за столом. И вообще никто его не провожал. Тем более обидно – генерал-губернатор как-никак! Вышел только Аполлон Майков. До недавнего времени он был директором петербургских императорских театров, но в июне подал прошение об отставке и теперь был свободен и счастлив, имея жену, любовницу и массу законных и незаконнорожденных детей. Он не стал успокаивать графа Милорадовича, сказал коротко:
– Милости прошу, Михаил Андреевич, ко мне на завтрак к десяти часам! День тезоименитства – не манкируй, умоляю! Жду в доме по Екатерининскому каналу!
Аполлон Александрович прекрасно знал, что завтра утром генерал обязательно приедет в тот дом, но поднимется сначала выше этажом, в квартиру, снятую для Катеньки Телешовой, но делал вид, что именины его – самое важное событие будущего дня.
На том и простились. Это было вчера, 13-го декабря, в воскресенье.
Спал плохо. Долго не мог уснуть. Долго просыпался. Валялся в кровати и почему-то вспоминал, как у того же Шаховского немецкая гадалка Кирхгоф предрекла ему скорую гибель. Чертова ведьма!..
Сразу несколько напольных часов в комнатах стали отбивать половину десятого. Со всех сторон пело и звенело. Тут же встал, крикнул одеваться. До пятидесяти четырех лет дожил, а всё денщики да адъютанты в услужении. Ни семьи, ни… Нет, любовниц было немерено. Все помнят, как ставил для них шатры в Киеве и Екатерингофе. Да кто знает, за что его любили. За должности и звания? За дорогие подарки?
Умылся ледяной водой. Надел новую рубаху из голландского тончайшего сукна. Мундир парадный – со всеми орденами. Андреевская лента через плечо. Единственный на свете кавалер высших российских орденов и всех европейских держав. Пусть знают!..
У подъезда дома отпустил карету и охрану. Сначала решил всё-таки зайти к Майкову. Ну, Аполлон, встречай, я к тебе тоску-кручину заливать в семейном кругу! И вечером сегодня чтоб танцы были отменные – лучший мазурист соскучился по веселым па Фредерика Шопена! Идёт генерал не паркетный, а боевой, к тому ж танцор – записной!
С Аполлоном они были на ты – всего-то четыре года разница. Тот был из известной семьи литераторов, сам писал стихи, а женат был на Наталье Серебряковой, которая родила ему одиннадцать детей. Дети подросли, и Аполлон завёл «свою Катеньку». Актриса императорских театров Екатерина Азаревич родила ему троих детей. Она жила на Екатерининском канале, а Аполлон считал это своим вторым домом. Туда и созвал гостей на тезоименитство.
Встретили как самого почётного гостя, усадили в центр стола. Право первого тоста – генерал-губернатору.
– Аполлон, я знаю тебя с войны, – начал генерал. – Ты и тогда проявил себя очень храбрым человеком, из-под носа французов уводя московскую труппу и всю театральную кассу. Не зря тебя нарекли таким именем, благородный сын Зевса. И в это зимнее утро я хочу рассказать всем, что говорят звёзды про нашего именинника, про его характер…
Слушали очень внимательно. Когда совпадало с характером хозяина, смеялись от души и хлопали в ладоши.
– По характеру Аполлоны спокойны, холодны, даже высокомерны. Не поддаются чужому влиянию, не реагируют на угрозы, а вот заинтересовать их чем-то легко. Они стремятся быть первыми, верят в свой талант и умеют убедить в этом других…
И дальше говорил, как по писанному:
– Аполлон – страстный мечтатель и фантазёр, воображение часто уводит его далеко от реальности. Это сильный человек, добивающийся жизненного успеха. Он обладает прекрасной памятью, которая всё замечает и систематизирует. Он способен прощать и бескорыстно любить. Он знает, что взоры женщин упоительнее вина, это божественный нектар. Ему нравится красиво принимать гостей, вести интеллектуальные беседы за столом…
В этом месте все опять засмеялись. Чокнулись, выпили шампанского. Только собрался кто-то новый тост сказать, как двери залы распахнулись – начальник тайной полиции, ни с кем не здороваюсь, подошёл к генерал-губернатору и что-то прошептал ему на ухо.
Милорадович не стал делать из этого тайны:
– В городе бунт, господа! Прошу извинить, я вынужден вас покинуть!..
Глава 2. Смелого пуля боится
Это он, военный генерал-губернатор Северной столицы, смотрел только что на балерин да на гостей застольных. И мы видели декабрьский Санкт-Петербург его усталыми глазами. А теперь посмотрим непредвзято на самого графа Милорадовича, да не в последний месяц 1825 года, а начиная с рождения его, с малолетства. И чуточку не так, как пишут в справочниках и исторических энциклопедиях. Каждый этап его славной жизни разберем по-своему, так что биографам не стоит сравнивать это художественное описание с исторической хронологией.
Родился будущий генерал 1 октября 1771 года. С пеленок был записан в гвардию. Так было принято, и так батюшка – генерал-поручик – повелел. И когда к Милорадовичу-старшему приходил в гости его боевой товарищ, ещё не граф, но тоже генерал Суворов Александр Васильевич, и они садились пить чай и вспоминать «минувшие дни и битвы, где вместе рубились», маленький Миша получал от будущего генералиссимуса главный наказ:
– Помни: кто хорош для первой роли, тот не годен для второй! Учись военному делу надлежаще! Делай, как твой отец и как я, – и тоже будешь генералом! Бог мой, вперед!
Исполнял наказ добросовестно. В 9 лет – подпрапорщик, в 15 – прапорщик. То есть ещё не офицер, но уже знаменосец. А на следующий год поручик Михаил Милорадович участвует в русско-шведской войне. Чины следовали ему, и службы он не оставлял. Капитан, через год полковник, в 27 неполных лет –
