ЛЕДОВАЯ ВОЙНА 22

Ветер, как стенобитным тараном бил в правый борт, собираясь сбросить машину с дороги в кювет. Толчки и дрожь сдвинули гроб с места, и он неспешно пополз к заднему борту.
-- От скаженны, задавити мене вона хоче! Варенька, дочура моя, прости Тамару, глупую, да пьяную, -- и она разрыдалась с новой силой.
-- Картина маслом. Иллюстрация к повести Николая Гоголя Вий, не помню, конкретно, страницу и год издания, -- Гоцман пробрался назад и запыхтел, пытаясь вернуть гроб на место.
-- Первое издание – тысяча восемьсот тридцать пятый от Рождества Христова, -- ответил генерал, примериваясь рядом, -- господа офицеры, давайте на счет три. И раз, и два, и три!
Общими усилиями, первоначальное положение было восстановлено, и невозможный Гоцман полез ругаться с шофером.
-- Куда ж ты так гонишь, как фрайер? Варвара уже никуда не опоздает, факт. А мы вместе с ней не торопимся!
Водитель ответил, но порыв ветра унес его слова. Михаил Давидович подоткнул край брезента и объявил:
-- Терпите, как велено! Осталось километров пять, не более того!
Кто уперся, кто вцепился, кто привалился всем телом – так или иначе, гроб зафиксировали, и до места добрались штатно. Когда все выгрузились, водитель построил мужчин тремя парами. Шестым встал он сам. Так домовина показалась не слишком тяжелой. Женщины пошли позади, держась за руки, чтобы ветер не сбил с ног, и не унес в море. Лена шла в центре, поскольку была самой легкой, а Настя и Тома прикрывали ее от шквальных ударов.
В конце бетонного пирса, плясал на огромных волнах адмиральский катер. Произведение морского ювелирного искусства, сочетание скорости и элегантности, шведской стали и красного дерева, хрусталя и позолоты. Сейчас он напоминал детскую туфельку, попавшую в стиральную машину. Швартовые не отпускали суденышко в море, а два матроса с баграми не давали ему разбиться о пристань. Как попасть на борт корабля, который взлетает и падает, в минуту пять раз, туда и обратно. Но экипаж катера умел все.
-- Бросай! – звучала команда, когда палуба проваливалась вниз.
Сначала переправили ту, которая никуда не спешила. Потом мужчины отправили в полет, одну за другой, трех женщин. Бедняжкам было очень страшно, но крик ужаса замер у них на губах. Матросы их бережно подхватывали, словно бескрылых черных птиц, и тут же отпускали. Офицеры, красуясь друг перед другом, прыгали ловко, без драм и героизма. Просто они каждый день выходят в море с девятибалльной волной. Последним на палубу неловко плюхнулся Гоцман, споткнулся, прокатился кубарем, ругнулся шлемазлом и, как ни в чем не бывало, махнул матросам – все, мол, в порядке, полный комплект, можно отчаливать!
Матросы швартовой команды вытравили концы и скинув петли с кнехт, и вытянули их на палубу. Двое с баграми навалились, что было силы, и оттолкнулись от причала. Моторист завел чадный дизель. Катер, спотыкаясь и переваливаясь на волнах, взял курс в открытое море. 
Вновь прибывшие разбрелись по кормовой части в поисках мест, хоть немного скрывающих от пронизывающего ветра. Настя и Лена с благодарностью вспомнили мичмана Панина, и его приказ одеться потеплее. Тем временем, катер вышел на большую воду и, ко всем неудобствам, добавилась еще одна неприятность – брызги ледяной забортной воды. От них совершенно не было спасения, катер разбивал острым носом волны, а ураган подхватывал мокрые обрывки пены и швырял их во все стороны. С особым сарказмом – в лица пассажирам. 
Хлопнула дверь, и все обернулись на этот звук. Перед ними стоял самый настоящий борт-стюард, персонаж старинных морских историй.  В сегодняшнем дне, живой фрагмент системного мифа. Таких героев не мало – метрдотель, мажордом, шателен, сенешаль, шенк, камергер и камердинер. Извлеченные из глубоких слоев истории, они замечательно оживляют интерьер и пробуждают искусственные воспоминания об уюте, порядке и равновесии, якобы царивших в далекие времена.
Высокий бритый мужчина, в черном фраке и белоснежной, накрахмаленной в хруст, сорочке. Витиевато завязанный шелковый галстух и лакированные туфли добавляли торжественной нелепости и уникального анахронизма. В руках его был небольшой, размером с тарелку, китайский гонг и палочка с лохматым набалдашником.
-- Бо-о-о-у-у-умммм! – высказался гонг.
-- Леди и джентльмены! Приготовленные места, ожидают вас в кают-кампании, прошу!
Кают-компания была выдержана в духе сурового северного югенда. Серо-стальные оттенки, в простенках старинные корабельные артефакты – штурвальное колесо, рында, кильблоки, компас в люльке, несколько кортиков крест на крест. Загораживая собой накрытый стол, перед ними стояли два старших офицера, в золотых адмиральских эполетах и иконостасами наград на кителях.
-- Доброе утро, друзья мои! Позвольте представить – командующий Флотом имени Де Крэйона адмирал князь Юсупов, я – шеф разведки Флота, князь-кесарь Ромодановский! – он внимательно переводил взгляд с одного гостя на другого. Кто понял шутку, кто не понял, кто понял, но не подал вида, -- шучу, не кесарь. Просто – князь и контр-адмирал.
Генерал открыл рот, желая отрекомендовать своих спутников, но контр-адмирал опередил его:
-- Благодарю, ваши имена, звания и биографии нам знакомы.  Мы не тратили времени даром.
Иван Иванович окаменел от такого хамства. Комфлота взглядом показал, что готов говорить. Стюард бесшумно спроворил каждому по стакану густого киселя, а на стол – серебряную супницу с изюмно-рисовой кашей. Князь Юсупов широко перекрестился и заговорил весьма презентабельным голосом:
-- Господа, у нас горе. Горе, которое ничем не исправить и ни никогда не забыть. Ушла Варя, дух красоты и молодости, по странной случайности оказавшийся среди людей, а по очень сильным молитвам, попавший в наш батальон. Не уберегли. Не защитили. Не спасли. Прости, Варвара… Ты уходишь в светлый мир и воссядешь там за пиршественный стол с Творцом. Когда крылатые небожители устанут праздновать, спой им твою любимую, казацкую, про лисью шапку. Не знаю, как в раю, я не был, но на земле, я лучше ничего не слышал. И пусть в царстве Отца Нашего, тебе всего будет вволю – шоколада, книжек про любовь, красивых неженатых ангелов, надежных патронов, небесного пайка и небесного отдыха.
-- Только врагов с собой не зови. Твоя война окончена. Демобилизация! Но чтобы нам, ни днем, ни ночью не знать покоя, пока не отомстим за тебя, Варенька! Прости и прощай! – под конец князь расчувствовался и не удержал голос. Юсупов взял паузу, чтобы посмотреть в небо, где рай. С трудом, проглотил горькие слова и горькие слезы. Вернув себе дар речи, адмирал, со вздохом, завершил свое выступление, -- соблюдая старинную русскую традицию, прошу помянуть покойную киселем и кутьей! Пожалуйста, не чокаясь!
Стаканы были опустошены, каша съедена на три четверти. Кисель получился удивительно наваристым, вкус кутьи, вообще, словами не передать. Только этого никто не заметил. Как в лифте на двенадцатый этаж, и поговорить хочется, и до дома три шага, можно потерпеть. Не клеилась церемония, не набирал силу ритуал. Понятно, почему. Никто, кроме лейтенанта, не думал о Варваре. Да и как думать об умершей, если ждешь, что катер вот-вот перевернется, или развалится, или зачерпнет бортом воды. И все сорвутся в темную холодную бездну. А скорлупку несерьезную бросает с волны на волну, и при каждом броске, четверо считает себя равными Варе Королевой в статусе мертвеца. Может и пятеро. И после таких переживаний – на тебе! Кульминацию сгубил сладкий кисель, вместо горькой водки.
К адмиралу подошел стюард и сообщил что-то умелым голосом. Голос слышали все, а слов не разобрал никто. Профессионал. 
-- Идемте… -- адмирал попал в паузу, не зная, каким словом объединить собравшихся. Дамы и господа? Товарищи? Офицеры? Сослуживцы? Братья и сестры? Невыносимая поездка!
-- Идемте! – и он повел всех обратно на ветреную палубу, -- идемте!
Каждый из гостей, выходя на корму, испытывал шок, вздрагивая при этом всем телом. Молодой лейтенант пошатнулся и его потянуло за борт. Там, внизу, почти у самой воды, упираясь ногами в ахтерштевень, лежала на носилках мертвая Варвара Игоревна. Убитая была одета строго и тщательно. Парадная форма Флота имени Де Крэйона: белые снега далекой России и золото Солнца, так их и не растопившее. Великолепный аксельбант справа и лейтенантский эполет слева. Золоченые пуговицы, золотые петлицы и шевроны. Сапожки золотистой кожи и литая золотая кокарда на офицерской фуражке. «Никогда еще золото не демонстрировало свое бессилие и никчемность столь открыто и отчаянно». Мудрые слова прозвучали в голове Лены. На сей раз, это были ее личные слова.
Фуражка была излишне сдвинута на лоб. Козырек почти достигал бровей, закрывая простреленный лоб. Макияж нарисовали яркий и наглый. Коммерческий. Рекламный. Варя входила в вечность манекенщицей, а не воином.
Все было не то, все было поперек, все было не так, как надо!  По отдельности, каждый фрагмент картины, был продуман и обоснован. А вместе какой-то бред… Семеро мужчин и три женщины стояли вокруг совсем неживой Варежки и искали ответ на обычный русский вопрос – что делать?
Исторический борт-стюард призвал на помощь технику. Совершенно внезапно заиграл магнитофон, спрятанный в ходовой рубке. В саркастические завывания ураганного ветра, вплелись суицидогенные клавиши Шопена. Не выдержал, молчавший весь день, лейтенант:
-- Хва-а-а-а-тит! Наигрались! – он рывком поднял тот край, где была голова. Но ничего не изменилось. То ли наклона было недостаточно, то ли тело само держалось за железные носилки. Убитая Варя не хотела купаться в ледяной воде в очень ветренную погоду. В новом положении, ей было даже интереснее, ведь она теперь, словно бы сидела, среди живых. Казалось, Варвара сейчас поправит надвинутую на глаза фуражку, и недоуменно спросит:
-- Господа офицеры, а что вы здесь делаете? А я? Что я здесь делаю я?
Морской официант молился на коленях, с тоской пытаясь разглядеть берег, совсем не в той стороне, где тому следовало быть. Адмиралы хлопали себя по карманам, в поисках таблеток нитроглицерина, и беззвучно, как рыбы, шевелили синими губами. Смыслов метался от одного к другому, исполняя свой врачебный долг. Генерал любовался профилем покойницы, вспоминая курьерский состав «Янтарный» и стоянку в Тильзите. Гоцман, прихрамывая, потрусил в ходовую, изжить проклятого Шопена. И на весь этот позор, не скрывая горькой усмешки, смотрела убитая Варя, пользуясь неплотно закрытыми веками. Преподавателю разведшколы показалось, что красавица тронула голову в его сторону и улыбнулась уголком рта – незаметно, только для него. У военно-морского педагога перехватило дыхание, когда он попытался позвать на помощь Бога, первый раз в жизни. Хрупкая Елена до отказа распахнула прекрасные голубые глаза, запечатлела картину во всех подробностях, и прервала связь с внешним миром.
-- Стой спокойно, Саша, сейчас помогу, -- находясь на грани помешательства, лейтенант услышал спокойный женский голос.  Сестрица Анастасия крепко взялась за носилки, -- ступай, милая, тебе пора. Прости нас грешных. Прощай!
С неожиданной силой, она толкнула железное ложе, вместе с мертвой Варей, прямо в кипящее море. Прошла царской походкой на шканцы, подняла