спиной у Саши в рюкзаке был магнитофон, термос с кофе и другими припасами, а у Андрея большой параболический рефлектор. Его изготовил Саша с отцом, он служил для лучшего улавливания удаленных звуков, концентрации их непосредственно на микрофон. Искатели-натуралисты шли, останавливались, внимательно слушали-тишина; ветра в чаще почти нет, только легкие порывы шевелят ветви, лишь иногда тенькнет и вспорхнет испуганная ими птица. Вдруг впереди послышался громкий шум, треск сучьев, визг, сердитое фырканье и хрюканье; ребята подняли из непроходимого подлеска стадо кабанов, которое устроилось там на ночлег. Это само по себе стоило записать, сохранить, но охота иная, навскидку не выстрелишь. Ребята остановились, попили горячий кофе с бутербродами.
-Стой, не шуми, я, кажется, что-то слышу, - почти шёпотом сказал Саша Андрею. Они замерли и оба сумели расслышать далёкое, приглушённое: «угу-у, гу-уу». Охотники переглянулись и молча двинулись в сторону звуков. Сначала шли быстро, почти напролом, огибали только самые густые заросли и низины, где под тонкой корочкой льда стояла талая вода и в почти полной тьме можно было провалиться в какую-нибудь яму по пояс. Прошли около километра, да кто знает, сколько в такой густой тьме они прошли, но « уханье» стало не едва различимое, а чёткое, хорошо слышное, а ещё ночные охотники поняли, что тут не одна, а две птицы. Они достали магнитофон, присоединили к нему на ощупь (зажигать спички нельзя, спугнёшь! ) микрофон на длинном проводе и теперь тихонько осторожными шагами двинулись ближе туда, где звучала ночная лесная мистерия. Они прошли метров пятьдесят (дальше и не стоило, мощь и сила звуков впечатляли и завораживали), закрепили на ветке у ствола дерева микрофон, отошли на длину провода, включили магнитофон и замерли.
Глубоко, мощно и низко раздавалось в ночи: « ухуу у уху уу уху»…А со стороны менее сильно и глуше филину отвечала его подруга; таинственные звуки были почти осязаемы, они как бы зависали в темноте холодного воздуха ранней весны, переходили из дуэта в единый тревожно-таинственный стон и неожиданно закончились жутким раскатистым хохотом, от которого мороз по коже… Заворожённые таинством лесной ночи стояли охотники за голосами. Позже, дома они узнали, что запись шла почти полчаса, а тогда, в ночном мраке, время для них не существовало. Только когда колдовское действо постепенно утихло и окончательно замерло, Александр и Андрей пришли в себя и, сбросив наваждение, поняли, как они замерзли. Друзья быстро упаковали аппаратуру и рванули в деревню так, что забурлила молодая здоровая кровь, утихла дрожь, забилось быстрее сердце. И кровь волновалась не только от быстрой ходьбы, юноши ликовали, что им удалось попасть на волшебное таинство мрака.
А вот совсем иная охота, другая запись. Александр заметил опушку берёзовой рощи, где часто пела иволга, и рано утром подвесил там микрофон с ветрозащитным экраном, а конец провода протянул до небольшой ложбинки с кустарником. Там он через некоторое время и притаился. Вскоре начался великолепный майский концерт: золотистая, с чёрными крыльями иволга сидела среди свежей листвы на верхушке берёзы, иногда перелетала с дерева на дерево и выводила прозрачные, нежные флейтовые мотивы. Чуть в стороне куковала кукушка, как бы аккомпанируя золотому солисту. Ясное солнце наступающего лета пронизывало своими животворящими лучами молодую зелень насквозь, играло весёлыми бликами.
А ночью Александр слушал и записывал признанного мастера, непревзойдённого творца любовной песни – соловья. Как самозабвенно, как страстно заливался он в ивняке на берегу пруда! Есть впечатления, которые не передать словами и соловьиная песня – одно из них. Да и что соловью до человека и его впечатлений, он поёт для себя и своей подруги, для продления рода соловьиного на земле. А недалеко стараются, выводят колена песни его соперники, и кто из них искуснее, того и выберет самочка.
Ещё Александр записывал резкое « дёрганье» коростеля в тумане болотистых низин; звонкое «пить – полоть, пить – полоть» в полях летним утром, когда Солнце не поднялось ещё высоко, и заливистые трели жаворонков в знойный полдень.
О другом только мечталось: «хорканье» вальдшнепов на тяге, токование тетеревов, пока это было возможно, о глухаре и мечтать не приходилось- выбили в здешних лесах удивительную птицу. Думалось запечатлеть навсегда и звонкий, победный клик сокола в ослепительно голубом небе, и печальное «курлыканье» журавлей в небе сером, осеннем, и волчий вой в морозном январском лесу… Много, много было планов и о дальних походах, и о совершенствовании аппаратуры и техники записи. Но им не пришлось сбыться. По совету отца ,поддержанного всей семьей, Александр поступил в Высшее военно-морское радиотехническое училище имени Попова. Ход мыслей был таков: приобрету уважаемую, практическую специальность, стану флотским офицером, буду служить Родине, а вот на досуге, имея отличную подготовку в радиотехнике, займусь усовершенствованием звукозаписывающей аппаратуры, профессиональной записью звуков живой природы.
Александр стал отличным морским офицером и верно служил отчизне, а вот досуга почти не было. Сначала казармы в училище, потом далекий Тихоокеанский флот, долгие годы суровой службы, тяжелой работы. Ему и его товарищам пришлось пеленговать самолеты противников, делать перехваты радиопереговоров, прослушивать глубины океана, засекая в них шумы вражеских субмарин, которые были не милые битловские « жёлтые подводные лодки», а агрессоры с ядерной смертью на борту. А из птиц ему приходилось там слышать пронзительно-печальный крик чаек, под аккомпанемент бушующих волн Тихого океана. И только во сне слышал он иногда таинственный хохот филина, затейливые соловьиные « колена», нежную флейту иволги и задорный свист зяблика.
