всякого сомнения глубоко преданным обществу. В его заслуги входит идея привлечения дона Хуана в «Общество Иисуса». Кроме того с доном Хуаном его объединяет долгая совместная работа по выполнению заданий общества. К сожалению в настоящий момент, видимо влияние его на дона Хуана сильно пошатнулось… Но я думаю, он сумеет предоставить вам все необходимые сведения. В Ваши задачи вменяется осуществление контроля как за образом мыслей, так и за ходом действий дона Хуана: приказ общества, должен быть выполнен им без всяких корректив с его стороны. Практически, контроль будет осуществлять духовник дона Хуана, с Вашей же стороны требуется лишь дать соответствующую оценку поведения дона Хуана, и если оно небудет вписываться в рамки приказа… сделать соответствующее устное заключение в присутствии… все того же духовника. На этом Ваша миссия будет завершена… кстати, с духовником дона Хуана вы знакомы, это его слуга – Лепорелло…»
На этом кардинал, счел возможным завершить столь длинную речь. Спросив, напоследок, все ли я понял, он благословив, отпустил меня.
Признаться, разные мысли теснились в моей голове после окончания сей речи… Но более всего меня поразило известие о Лепорелло.
Сын мой, оглянись вокруг! Рядом с каждым из нас есть такой Лепорелло: он живет нашей жизнью, дышит с нами одним воздухом, мыслит нашими мыслями и ждет своего часа… и час этот приходит рано или поздно: помни об этом, сын мой!
С Лепорелло мы встретились в старой венте на краю города. Он сидел в дальнем темном углу один, перед ни стояла пара кружек дрянного светлого пива. Мы поприветствовали друг друга, и я уже хотел было изложить суть дела, но Лепорелло перебил меня. Заявив, что миссия моя ему известна. И что он с помощью Всевышнего сделает все. Что в его силах для ее успешного осуществления, и сей же час постарается обстоятельно ответить на все интересующие меня вопросы. Я не преминул воспользоваться его любезным предложением.
«Скажите, - спросил я, - сильно ли изменился дон Хуан, со времен нашей с ним студенческой дружбы?»
Немного поразмыслив Лепорелло ответил: «Как вам сказать?.. Пожалуй, он просто стал самим собой, т.е. тем, кем предначертано ему было стать Господом Богом. Вы знаете, в юности и плоть и дух человека податливы, мягки, подвержены разного рода воздействиям. Воздействия эти, одни более сильные, другие более слабые проходят сквозь нас, ну скажем, (простите уж за плебейское сравнение)… как сквозь сито или решето. Что-то уходит навсегда, что-то остается: все зависит от размера ячеек. Но поверьте мне, в любом случае останется само, пресловутое решето – костяк, данный нам Богом. В конечном же счете, в решете будет только то, что соответствует размеру ячеек, т.е. именно тот продукт, к которому и было приспособлено решето. Таким образом, на мой взгляд, суть вложенная в нас изначально предопределяет очень многое, если не все. Вспомните, дон Мануэль, в первые студенческие годы, Вы не многим отличались от дона Хуана по части распутства, но время шло… и Вы, наконец, стали тем, что Вы есть сейчас. Так и дон Хуан…
Время безжалостно содрало с него покровы юношеской восторженности, Жаром низменных страстей, почти что напрочь, насухо опустошило сосуд светлой безгрешной любви к людям – ее заменили похоть и жалость. Да, да, не удивляйтесь дон Мануэль, именно жалость! Человек, инстинктивно чувствующий свою ущербность, а значит и сам нуждающийся в чьей-либо жалости способен жалеть других. Другое дело, что жалость эта, часто бывает слаба, почти что бессильна, как, естественно и обстоит с этим в нашем случае. Впрочем, это болезнь всего нашего века, имя ей – душевная нищета! Нет ненависти, но нет и любви; нет страха, но нет и дерзания; нет крайностей – есть aureas meditas, есть безграничное равнодушие ко всему на свете! И лишь чуть меньше мы равнодушны к самим себе… А при таких посылках и жалость, как следствие – это уже много!
Опека «Общества Иисуса» позволило дону Хуану долгое время жить так, как ему хочется. И это не пошло ему на пользу: каскад чувственных перемен стер в его душе нравственную сущность человеческой любви. Безнаказанность, породила в нем безосновательную веру в удачу, в Его Величество Случай. Незримое руководство общества, убило в нем способность к принятию самостоятельных решений, волю к свершению действительно больших поступков. Самое большое, на что он способен, в настоящее время – это от чего-либо отказаться, уйти в сторону от стоящей перед ним проблемы, но уж ни в коем случае не попытаться как-либо ее решить. Жизненным кредо его стало: «Плыть по течению!» Таков ныне дон Хуан!»
Выслушав столь обстоятельный ответ я попросил Лепорелло высказать свое мнение, почему дон Хуан не выполнил приказ общества.
«Я бы сказал несколько иначе, отвечал Лепорелло, - не не выполнил, а нарушил. Точнее, отступил от данных ему инструкций. Причина все та же: слепая вера в собственную удачу, самоуверенность, ни на чём не обоснованная. А где-то подспудно – равнодушие: «что будет – то и будет». Все просто. Дону Хуану, совершенно случайно, подвернулась эта самая гитана. Он увлекся, на мой взгляд, право же, не больше обычного. В результате: охлаждение к донне Анне, которое скрыть, он просто не в состоянии. Без сомнения, дон Хуан прекрасно понимает, что создается угроза осуществления планов общества в отношении его и донны Анны. Он знает, что нарушение этих планов чревато серьезнейшими последствиями для него личною. Но что делать, он не в силах сладить с собственной натурой, и от тревожных мыслей он отмахивается как от мух.»
Выслушав Лепорелло, я поблагодарил за предоставленные мне сведения, и попросил его сообщить дону Хуану, о моем желании встретится с ним. На этом мы расстались.
На следующий же день, дон Хуан принял меня в своем городском доме. Встретились мы с ним как старые друзья после долгой разлуки. Но за непринужденным дружеским разговором я явственно слышал тревожный вопрос: «Зачем?» и почти физически ощущал животный страх собеседника. Желая прервать фальшь, стоящую за пустотой слов я поспешил перейти к делу. От имени руководства общества я в нескольких словах, в ультимативной форме изложил позицию общества по уже известным нам вопросам. Внимательно выслушав, дон Хуан признал свою вину, но от вопроса о причинах содеянного им уклонился. Впрочем, скорей всего, он и сам не знал что ответить. Стараясь компенсировать отсутствие ответа, он постарался уверить меня, а в моем лице и руководство общества, что в означенный срок свою задачу он выполнит.
Прошло несколько дней и Лепорелло донес мне, что наша беседа с доном Хуаном, видимо оказала на него свое благотворное воздействие: дон Хуан зачастил к донне Анне, дело идет к свадьбе; у Лауры же появляться он перестал. Еще через неделю Лепорелло пришел ко мне с нежданным столь рано известием: «Нынче же ночью, - сказал Лепорелло, - Дон Хуан и донна Анна обвенчались в церкви св. Антония.» «Благослови их Господь! – отвечал я, и не преминул поинтересоваться: «Кто же присутствовал при столь знаменательном событии?» в ответ, к своему немалому удивлению услышал, что на бракосочетании испанского гранда присутствовали лишь Лепорелло да челядь донны Анны.
«От чего же так скромно?», - спросил я.
«Право, не знаю, - отвечал Лепорелло, - такова воля дона Хуана. Создается впечатление, что ему жаль расставаться со своей недоброй славой.»
«Пожалуй!» - подумав согласился я, - хотя вполне возможно, дон Хуан просто боится кого-либо, скажем… огорчить этим радостным для него событием. Впрочем, кого бояться дону Хуану?..
Разве что, только Общества Иисуса, да и то, если он… но небудем гадать, сеньор Лепорелло. Рано или поздно все тайное становится явным…
Медовый месяц дона Хуана продлился всего три дня. В городе так и не узнали о его венчании с донной Анной.
К вечеру третьего дня, ком не опять пришел Лепорелло.
«Нынче ночью, - сказал он, - дон Хуан собирается встретится с Лаурой.»
«Вы уверены, спросил я его, что эти сведения абсолютно достоверны?»
«Да. – отвечал Лепорелло, - встреча состоится в доме Лауры.
«Что ж, - констатировал я, нам с вами сеньор Лепорелло, следует признать, что усилия наши, направленные на водворение заблудшей овцы в стадо Христово, не увенчалось успехом! Поведение дона Хуана указывает, что он не внял нашим призывам; вернулся на греховную стезю; не выполнил приказа общества и собирается ныне покусится на таинство, освещенного церковью брака! Одно лишь может служить нам утешением, сеньор Лепорелло,- мы сделали все что могли…
«Еще не все, дон Мануэль…, - отвечал Лепорелло, - Мы не смогли направить Дона Хуана на добрые дела, но в наших силах предотвратить грех прелюбодеяния.»
С этими словами, раскланявшись, Лепорелло удалился.
Утро следующего дня принесло печальную весть: дон Хуан умер. Об этом событии с равным оживлением судачили и в светских салонах, и в притонах старого города, и в вентах, где собираются за кружкой пива добропорядочные отцы семейства. Об этом говорил весь город.
По слухам, дон Хуан был найден бездыханным в пределах все той же церкви св. Антония, близ места захоронения убиенного им командора дона Диего де Сальва. На теле его не было обнаружено явных следов борьбы или насилия. О причинах смерти ходили самые нелепые предположения.
Этим же днем я счел необходимым посетить дом покойного.
В приемных покоях меня встретил одетый во все черное Лепорелло. Встретив мой немой вопрос он лишь покачал головой и знаком попросил следовать за собою. В комнате, куда мы вошли. Стоял высокий стол, на котором под белой простыней обрисовывались очертания человеческого тела. Подойдя к столу я откинул простыню с головы покойного. Глаза его были закрыты, но знакомые черты странно исказила гримаса отчаянья и боли. Кожа лица своей бледностью и оттенком желтизны напоминала восковую маску.
«Отчего?..» - тихо спросил я.
Лепорелло так же молча, откинул простыню со всего тела.
При первом поверхностном осмотре я не обнаружил каких либо повреждений, лишь цвет кожи поражал своим мертвенным оттенком. Но всмотревшись более внимательно, я увидел что у трупа отсутствует часть его мужского естества; каким-то острым предметом было произведено нечто вроде кастрации. Когда я вновь обратил свой взор на Лепорелло, тот счел нужным пояснить: «Он просто истек кровью… После чего его обмыли, одели и оставили лежащим близ памятник командору.»
Видя, что я не совсем удовлетворен ответом, Лепорелло лишь пожал плечами и тихо промолвил по французски: «Ищите женщин…»
Похороны кавалера дона Хуана де Тенорьо были скромны и малолюдны. Немногие из испанских грандов изъявили желание проводить его в последний путь. Этому в немалой степени способствовали распространившиеся суеверные слухи о причинах кончины дона Хуана.
В похоронной процессии принимали участие две женщины. Лица их были прикрыты вуалями, а траурные одежды отличались богатством и изысканностью покроя. Дам этих разнили склад фигур и манера поведения, но в траурном их убранстве была одна деталь их объединяющая. На шее каждой из женщиной, на тяжелой серебряной цепи висело нечто, вроде ладанки или медальона из этого же металла, формой и размером напоминающее грецкий
