на веранде, желтые даффодилы в китайских вазах, кресла с высокими спинками у камина и темные дагерротипы в серебряных рамках: мальчик в матроске, молодой летчик в кожаном шлеме, девушка в коляске придерживает шляпу на гладких волосах.
Хозяйка, невысокая, худенькая, с быстрыми, как у белочки, глазками, поставила по краям длинного стола подсвечники. Два джентльмена — хозяин дома и брат хозяйки — тихими сдержанными голосами ведут застольную беседу. Разговор перекатывается между ними, как теннисный мячик. Я автоматически выпрямляю спину, но где мне — такой прямоты добиваются, как гладкости у газона, — веками.
Близнецов, вихрастых, веснушчатых, одетых в клетчатые твидовые пиджаки подростков, подводят знакомиться. Чуть склонив в знак приветствия головы, они протягивают нам ладошки:
— Как дела? Позвольте представиться: Тони.
— Джонни, рад знакомству.
Хозяйка раскладывает по тарелкам ростбиф.
— Вы не передадите мне йогурт?
— Йогурт к мясу? Благодарю!
— Элина, — это вариант моего имени на английском, — что бы вы хотели на завтрак?
— А что вы готовите обычно?
Если бы вежливость позволила леди поджать губы на наивный вопрос иностранки — но нет, и она растягивает улыбку, пряча в глазах изумление:
— Конечно, овсянку!
Я ухожу, не дождавшись десерта, ссылаясь на усталость после путешествия, и через пару минут спускаюсь по лестнице вниз:
— Простите, нельзя ли включить отопление в комнате? Там очень холодно.
— В комнате? — Хозяйка смотрит на меня с оторопью. — Зачем в комнате тепло?
— Вы знаете, — тушуюсь я, — немного болит горло...
— А, — кивает хозяйка, найдя объяснение моей безрассудности. — Обычно мы включаем его по утрам на два часа. но раз у вас такие обстоятельства...
По приставной лесенке, состоящей из трех ступенек, покрытых зеленым фетром (такие бывают в библиотеках), я забираюсь на покрытую пологом постель. Она возвышается посреди комнаты прямо под хрустальной люстрой со свечами. Колотун — как в бараке.
Может, завтра я встречу ирландцев?
Стол накрыт для завтрака. Старинный охотничий сервиз, тарелки со стертыми, как у писем, краями.
Хозяйка торжественно разливает кашу.
— Овсянка, сэр! — не могу удержаться я, да кто бы смог?
— Элина, вот молоко и сахар к каше.
— Позвольте, я положу масло? Невозмутимая леди сдавленно шепчет за моей спиной мужу:
— Смотри, она ест кашу с маслом!
Вот Грег оказался настоящим ирландцем!
— Ирландец должен говорить по-ирландски, — сказал он, — но никто не имеет права заставлять его это делать!
Он был бледен, немного седоват и одет в зеленую теплую куртку. мы втроем (я, мой спутник и наш дублинский экскурсовод) стояли на станции метро и рассматривали надписи, сделанные на двух языках.
— Мне кажется, — сказал Грег, — ирландский должен быть похож на славянский.
Его лицо вдруг стало торжественным, как у короля Лира, он слегка отодвинулся от нас, откинул голову и заговорил непонятно и очень красиво. мы догадались, что он читает стихи на древнем кельтском языке. На славянский было не похоже нисколько.
— У нас допотопная система образования, — горько заметил он (видимо, чтение стихов навело его на эту мысль). — А вы знаете, что во время британской оккупации, буквально до девятнадцатого века, англичане запрещали ирландским детям учиться? Детей учили тайно. Открывали так называемые школы у околицы. В классе было по сто ребятишек. Порой учитель приходил на урок — а школы нет. Это означало, что английские солдаты заметили ее и снесли.
Вся экскурсия так и протекала под знаком борьбы с англичанами. Грег слегка отвлекался на другие моменты, но от основной темы оторваться не позволял.
Вдоль неширокой на российский взгляд реки Лиффи сверкали стеклянные небоскребы. Формы они были самой причудливой: один напоминал уложенные рядами детские кубики, другой изображал опрокинутый на бок бочонок.
— Это все построили во время экономического взлета. Помните: кельтский тигр! — пояснил Грег и тут же вернулся к главному, тем более что повод был.
— Давайте присядем на скамеечку, — предложил он. мы сели, подставив лица весеннему солнцу, а Грег показал рукой на надпись «Джини Джонсон», золотыми буквами выведенную на борту старинного парусника.
— В девятнадцатом веке главной культурой, которую выращивали ирландские фермеры, была...
Грег выжидательно посмотрел на нас, и я, как хорошая ученица, быстро закончила предложение:
— Картошка!
— Верно! — радостно похвалил меня Грег, но тут же грустно продолжил: — Вы, может, спросите, почему они не догадались, что нельзя опираться на монокультуру?
— Хороший вопрос! — вставила я.
— Отсутствие образования! — поднял палец Грег, я покивала головой, но, признаюсь, подумала, что тут что-то другое. Вот наш русский крестьянин тоже не был избыточно образован, однако его долго пришлось уговаривать, прежде чем он поверил незнакомому фрукту.
— В общем, когда пришла беда, а именно страшная эпидемия, поразившая картофель, то начался страшный голод. Более миллиона человек погибло. Американцы прислали два корабля с пшеницей, чтобы помочь голодающим, но англичане не разрешили им войти в порт: «Как это — бесплатно раздавать еду? Это разрушит экономику!» — говорили они. А я думаю, — Грег значительно выгнул бровь, — просто радовались: вот так они сломят ирландский дух!
Он повел плечами, то ли от холода, то ли демонстрируя нам, что никакие происки уж его-то духа не сломят, и продолжил:
— Так вот на этом паруснике полтора миллиона ирландцев эмигрировали в Америку. Причем этот корабль знаменит тем, что на нем не умер ни один человек! А ведь в это время смертность во время морских путешествий была такая, что судна называли «гробовыми кораблями»!
Мы поднялись и двинулись вдоль по набережной.
Навстречу нам, к кораблю, шли истощенные, замотанные в отрепья люди: мужчины со скудным скарбом в иссохших руках, женщины с ввалившимися щеками, отец, сгибаясь, нес на плечах ослабевшего ребенка, и тощая, с впалыми боками, собака тащилась за ними следом... на их бронзовые фигуры падала тень от деревьев, и отчаянье на их лицах мешалось с надеждой...
В начале главной улицы Дублина мы остановились у величественной статуи.
— Это Даниел О'Коннели — наш самый выдающийся политик! — объяснил Грег. — Он добился, чтобы английский парламент уровнял ирландцев в правах с англичанами. И он всегда был противником любого насилия! А насилия хватало! Вот посмотрите: видите, во многих местах фигуры, окружающие пьедестал памятника, пробиты пулями? Это свидетельство восстания ирландского народа против англичан.
Походя показав нам несколько великолепных образцов георгианской архитектуры и пешеходную улицу, наш экскурсовод подвел нас к зданию почтамта.
— Это сердце Дублина, — сказал он. — Именно здесь началось неудачное восстание Пирса! Сейчас я покажу вам его памятник!
Мы крепко пожали руку настоящему ирландцу и двинулись в самостоятельное плавание по улицам Дублина. Теперь, когда мы плотно изучили историю освобождения Ирландии от Британского ига, наши интересы направились в более мирное русло: Дублинский замок, твердыня английского могущества, и собор Святого Патрика — средоточие ирландского духа. Удивились, кстати, узнав, что великий сатирик Джонатан Свифт, автор «Путешествий Гулливера», сочетал язвительный характер с должностью настоятеля собора.
Фабрика «Гиннесс» возвышалась над кварталом, как цитадель. За высокой каменной стеной, ограждающей производство самого известного в мире пива, видны корпуса, круглые крыши солодоварень и даже огромный собор. Мы зашли в паб прямо напротив входа на пивоварню. Краснощекий рыжий хозяин поднес темный стакан. на кремовой пузырящейся пене был выведен кленовый листок.
В Москве любую экскурсию начинают с Царь-колокола, в Америке — с отцов-основателей, в Дублине главной гордостью является книга. Келлская книга, которая хранится в стенах старинного университета «Тринити-колледж», основанного еще Елизаветой Первой Английской.
По легенде, эту книгу начал писать еще в IX веке святой Колумбо с острова Иона, откуда ее, спасая от викингов, и привезли в Ирландию. Викинги, кстати, успели-таки отодрать от манускрипта обложку, украшенную драгоценными каменьями. Здесь, в Келлском монастыре, четверо монахов завершили труд. Сверкая немеркнущими красками, священная во всех смыслах слова, книга лежит под стеклом на витрине. Раз в меся сотрудник музея переворачивает одну страницу. На стенах святятся увеличенные фотографии таинственных кельтских узоров, причудливых фигур, гибких животных — свидетельство золотого века Ирландии.
Пологие холмы катились мимо окон автобуса, как волны. Домики за невысокими изгородями, белые комочки овечек, прозрачные речки.
— Обратите внимание, — сказал Грег, — посреди поля стоит невысокий холмик с двумя-тремя деревьями. Это место, где живут феи. никакой фермер не тронет его, и даже если прокладывают дорогу, то предпочтут обойти стороной. Спросишь: «Ты что, правда веришь в фей?» Он руками замашет: «Ты что, как ты мог подумать!» А потом добавит: «но зачем ссориться с ними?»
Мы едем в Ньюгрейндж — так неожиданно называется древнейшее место не только в Ирландии, но и в Европе. В этой долине жили и строили свою цивилизацию люди неолита.
Высокий холм венчает круглое приземистое строение, которое мы назвали бы курганом. Самое древнее крытое сооружение, оно старее Стоунхенджа и даже египетских пирамид. Построено оно из огромных, подогнанных друг к другу плоских камней, а снаружи выложено белым кварцем. Гранитные монолиты по реке на плотах привозили издалека, используя рычаги, поднимали камни на холм и строили стены. Как сложно должно было быть устроено общество в те далекие неолитические времена, чтобы выполнить работу, требующую организованности, изобретательности и дисциплины. И как высока должна была быть цель, с которой возводили первый каменный собор!
Вход в здание преграждал длинный камень. На нем от края до края вились таинственные спирали, вырезанные древним человеком. Какое послание заключено в этих линиях? Кому оно направлено: небесам или потомкам?
Нас всех, приехавших на автобусе, разбили на мелкие группы. По проходу, такому узкому, что иногда протискиваться приходилось чуть ли не бочком, провели внутрь, в погребальную камеру, где в трех нефах располагались ритуальные чаши.
— Когда археологи провели раскопки, — рассказывал экскурсовод, — то неожиданно обнаружилось еще одно невероятное значение этого памятника. Посмотрите, — он показала на проход, по которому мы только что пришли, — видите, над входом, отделенное плоским камнем, расположено узкое окно. Один раз в году, двадцать первого декабря, в день солнцестояния, утреннее солнце бросает свой луч в эту прорезь. Свет падает золотой дорожкой на пол, бежит по коридору и внезапно освещает все это пространство! Кстати, — добавил Грег менее торжественно, — вы можете стать участниками лотереи. Победители — три человека — получают право присутствовать при этом уникальном событии!
«Нет, — подумала я, — я не стану участвовать в лотерее. надо быть ирландцем, чтобы со всей мощью кельтского воображения чувствовать эту удивительную связь зеленого пространства,
