Он.
К России
Отвяжись, я тебя умоляю!.......
__________________
Я.
Закройся, пожалуйста,
притырок!
Разве позволительно
с Родиной
вот так, фамильярно?!!
______________________
Он.
Как над стихами силы средней…
Как над стихами силы средней
эпиграф из Шенье,
как луч последний, как последний
зефир… comme un dernier
rayon, так над простором голым
моих нелучших лет
каким-то райским ореолом
горит нерусский свет!
________________________
Я.
Зачем ты это всё напИсал?!
Абракадабра же!
Не мог стерпеть?
А памперсов для "поэтов"
все еще не изобрели?!
____________________
Он.
Формула
Сутулится на стуле
беспалое пальто.
Потемки обманули,
почудилось не то.
Сквозняк прошел недавно,
и душу унесло
в раскрывшееся плавно
стеклянное число.
Сквозь отсветы пропущен
сосудов цифровых,
раздут или расплющен
в алембиках кривых,
мой дух преображался:
на тысячу колец,
вращаясь, размножался
и замер наконец
в хрустальнейшем застое,
в отличнейшем Ничто,
а в комнате пустое
сутулится пальто.
_______________________
Я.
Такой дух
лучше удержать в себе
и удержаться
от его размножения!
Опять вылезает,
не сдержавшись,
проблема
литературной
несдержаннолсти!
________________________
Он.
Все, от чего оно сжимается…
Все, от чего оно сжимается,
миры в тумане, сны, тоска
и то, что мною принимается
как должное, — твоя рука;
все это под одною крышею
в плену моем живет, поет,
но сводится к четверостишию,
как только ямб ко дну идет.
И оттого, что — как мне помнится —
жильцы родного словаря
такие бедняки и скромницы:
холм, папоротник, ель, заря,
читателя мне не разжалобить,
а с музыкой я незнаком,
и удовлетворяюсь, стало быть,
ничьей меж смыслом и смычком.
. . . . . . . . . . . . . . .
_________________
Я.
Меня не заставить
даже под пыткой
читать еще и романы—
вот таких "поэтов"!
