Алексей попросил Иварса освободить вещевой мешок и одолжить его на день-два. Сложил в мешок все подарки, молча посидел минуту, что-то переваривая:
– Мы дальше так поступим, Иварс… Отнеси-ка этот мешок, портфель и стульчик ко мне в батарею! Оставь всё в канцелярии, а сам дуй на заправку, потом отряхни машину от наледи, как получится, и загоняй ее в бокс. Когда сделаешь – мне доложишь. А я – к командиру дивизиона… Там другие подарки нужно получить!
– Не волнуйтесь, товарищ капитан! Обойдется! – проявил Иварс большую проницательность, нежели следовало. – Главное-то, мы с вами сделали – машину отыскали!
Алексей усмехнулся:
– То, что вчера казалось главным, сегодня, когда дело сделано, становится никому ненужной историей! А тебе, Иварс, от меня за всю командировку – спасибо. Ты свою работу выполнил безукоризненно. Скажу твоему комбату, чтобы поощрил тебя. А теперь – вперёд!
Командир дивизиона встретил Алексея спокойно. «Уже перегорело! – решил Алексей. – Хорошо, что самое плохое я ему доложил по телефону! Так сказать, подготовил!»
– Почему машину бросил? – принялся наступать Кривцов, не протянув Алексею руки. – Ты получил приказ доставить радиостанцию в часть, а ты ее бросил за триста верст отсюда! Что скажешь?
Алексей понял, что придётся оправдываться, а это у него всегда получалось плохо.
– Так сложились обстоятельства! – начал Алексей. – Разве вам лучше было бы узнать о семи трупах?
– О каких трупах? Ты что несёшь? Что за обстоятельства? Комбригу уже докладывал? – струхнул Кривцов, соображая что-то по-своему.
– Вы – первый! И трупов нет! Могли быть, конечно! Но – нет!
От этих слов Кривцов несколько остыл. Понял, что самое страшное не случилось.
– Ладно! Не крути! Рассказывай, что там было и как, а то мне сейчас комбригу докладывать…
– Ситуация такова! Минус тридцать пять! Из-за снежных завалов на трассе тысячи машин оказались в капкане. Там говорили, километров на двадцать растянулись: ни вперёд, ни назад! Двигатели глушить нельзя – разморозятся. Бензин у многих быстро закончился. Люди паникуют. В легковушках женщины и дети коченеют. И продолжалось такое почти сутки. Мы спаслись за счет выносной станции питания из радиостанции Подорожко. Да местные жители слегка помогли. Но бензина для движения осталось мало. До дома никак бы не дотянули. Потому я решил заночевать на месте! В Советске заправились. Машину оставил под присмотром местных жителей. Теперь надо съездить туда на грузовике и притянуть станцию в часть. Она не на ходу. Разукомплектована. К тому же ее сильно тянет вправо. Люди наши все в порядке. Техника цела. У Подорожко для охраны был пистолет и три автомата – всё оружие и боеприпасы по приезду сданы. Автомобили заправлены и поставлены в боксы. Фляжку со спиртом едва сохранил… Всегда с собой в портфеле носил – давно бы украли, как сухие пайки, если бы кто узнал. Но возвращаю ее в сохранности! Вот и всё!
– Ладно! С Подорожко я сам разберусь… А ты, надо признать, – молодец! Действовал по обстановке… Можно сказать, в сложных нестандартных условиях… Не зря я на тебя рассчитывал. Жаль, конечно, что не удалось притянуть станцию, да что уж теперь! Стихия! – произнёс Кривцов миролюбиво, пряча фляжку со спиртом в сейф. – Съездишь завтра, притянешь ее сюда… Сейчас с Курасовым будем решать, на чём и с кем поедешь! Устал, конечно?
– Есть немного, товарищ подполковник! Разрешите на вашем Уазике домой кое-что громоздкое отвезти? Туда и обратно?
– Так ты еще и по магазинам успел? А говоришь, мороз жить не давал!
– Сыну стульчик в «Детском мире» по пути купил! Без подарков ведь нельзя!
– Это верно! Дети всегда подарков ждут! Их надежды обманывать нельзя! Давай, бери мою машину и отдыхай! А с утра ко мне, как штык! – Кривцов протянул на прощание Алексею руку. – Отдыхай! А я пошёл успокаивать комбрига… Если бы один ты был его головной болью…
«Боже мой! – соображал Алексей по дороге домой, начиная дрожать от пугающих предчувствий. – Хоть бы дома всё оказалось в порядке! Как же я соскучился, мои родные! Когда вы рядом, почему-то столь остро не чувствую, как вы мне дороги, но стоит уехать – изнываю от тревоги и …»
Алексей всегда избегал слова «любовь». «Слишком оно затасканное! Пусть останется для девочек и сказочек!» Но сейчас он чувствовал в себе нечто такое, от чего сосало под ложечкой, от чего начинало знобить… Он всё эти дни сильно тосковал по жене. Особенно, по ней, не по детям, но не сознавался даже себе, дабы не раскисать.
«А теперь – можно! Только бы всё было хорошо!» – думал Алексей, поочерёдно подтаскивая к двери тяжелый вещмешок, портфель и стульчик на длиннющих ножках – всё в руках не умещалось.
Наконец он повернул ключ в замке и оказался в квартире. Осторожно, чтобы никого не разбудить, если спят, сбросил на пол опостылевшую измятую шинель, стянул сапоги, китель и тихо-тихо приоткрыл дверь в комнатку. В щель увидел уснувшую непроизвольно жену, склонившуюся с бутылочкой над кроваткой Ваньки, и старшего сына Ваську, прямо на холодном полу слюнявившего цветной карандаш и что-то рисовавшего в большом альбоме.
– Сын-о-о-к! – совсем тихо позвал Алексей.
Сын встрепенулся, повернул голову и засиял улыбкой, видя, как отец просит его не шуметь, приложив палец ко рту. Василёк на цыпочках приблизился к Алексею, подпрыгнул к нему, склонившемуся навстречу, повис на шее отца, крепко его обнимая!
– Папуля! Ну, почему ты так долго выполнял свой приказ? Мама без тебя всегда плакала… А Ванька плохо ест и спит… И температура у него…
Алексей высоко поднял бесконечно дорогого человечка и потер его небритой щекой. Васютка отстранился и пригрозил в ответ:
– Если будешь колоться, я укушу тебя за ухо!
– Я так по тебе соскучился, сынок, потому и колюсь… Я привёз тебе коллекционный «Москвич». И еще кое-что?
– Что привёз? – не удержался на шепоте Васёк, чем сразу разбудил маму.
Она встрепенулась, спросонок взглянула на мужа и опять опустила голову на деревянную перекладину кроватки, досыпая. Потом снова взглянула на Алексея, встряхнула головой, потерла ладонями виски и вдруг расплакалась.
Алексей кинулся к жене, обнял за плечи, поскольку она уткнулась лицом в маленькую Ванькину подушку и отворачивалась от мужа, целовал ее, куда придется, успокаивал, но ничего не получалось. Слезы очень скоро превратились в тяжелые рыдания…
– Как ты мог? Как ты… Как мог? Как ты… – рыдала она. – Самое трудное время… Ванюшка заболел… Васютка следом… У обоих высокая температура… Я в аптеку не могу отойти! Молока нет! А ты! Тепло быстро выдувает… Ну, почему ты не отпросился? Почему ты нас оставил…
Наконец Людмила, всхлипывая, поднялась, обвила шею мужа руками, потом отстранилась от него и принялась колотить своими кулачками. Она всё еще не могла успокоиться:
– Нельзя же так! Детки с температурой! Высокой! Я туда, сюда… Телефона нет; врача не вызвать! Ничего нет… Не успеваю! Еще эта печка… Как пыхнула – всё вокруг в саже. А мне и убраться некогда – от детей не отойти! Газа так и нет! Не горит, хотя пахнет! Я на утюге или за печкой Ванюшке кашку грею. На воде варю, молока нет, а он всё понимает, бутылочку отбрасывает… Ужас! Диатез! Даже не знаю, как тебя дождалась! Разве так можно? Хлеба тоже нет! Кто такое выдержит?
– Всё, всё, мои хорошие! Теперь всё наладим! Поглядите, что я вам привёз?
Алексей извлёк из вещмешка маленькие головки сыров необычной формы, колбасу, грейпфруты:
– Во, какие апельсинищи! Прямо-таки четыре солнца! Теперь быстро наступит потепление! Может, даже весна!
– Хорошо бы! – мечтательно протянула Людмила.
В кроватке закряхтел Ванюшка. Как всегда он сначала скинул с себя одеяльце, потом молча выдал струю сквозь кроватную решетку, а затем принялся почесывать голый животик и вертеть головой на голоса. Васенька сразу помчался за тряпкой – знает свои обязанности! А Алексей выхватил сына из кроватки, укутал в одеяльце, зацеловал в шейку. Ванюшка вырывался, отталкивался от отца и смеялся. Заулыбалась, наконец, и Людмила, помогая Васильку вытирать пол.
– Будем пировать! – провозгласила она. – Вон, детки, сколько папка нам вкусностей привёз! А это что? – обратила, наконец, внимание Людмила на деревянное сооружение у печи. – Прямо трон настоящий! Когда же мы его испытаем? Ведь Ванюшке даже в кроватке сидеть ещё рано!
– Так мы подождём! Нам спешить некуда! – успокоил Алексей.
Потом супруги, уложив детей спать, долго сидели у горячей кафельной печи, как некогда в этой квартире сидели, пожалуй, другие ее хозяева – немцы. Между разговорами супруги очищали грейпфрут и удивлялись, почему этот апельсин, хоть и огромный, стало быть, вполне спелый, но столь горький. Алексей веселил жену рассказами об увиденном в долгом своём путешествии.
– Представляешь, чтобы случилось с той литовской семьёй, если бы Подорожко их не отогрел? – не успокаивался Алексей. – Даже в дрожь бросает! Совсем маленькие дети, молодая женщина беременная… А если бы им не повезло? Если бы рядом не оказалась наша военная техника? Не оказалось Подорожко? И сколько в той пробке еще таких же или более страшных историй случилось? Мы и не знаем! Понимаешь, как на этом примере становится заметно, что народ способен выжить только так! Объединившись! Если люди всегда друг другу на помощь приходят! Если каждый не отсиживается, мол, лишь бы меня не коснулось… А как нам помогли те литовцы? Даже не понять, что их подтолкнуло? А ведь абсолютное бескорыстие! Самоотверженность, можно сказать… Оказалось, именно лютый мороз и самые настоящие опасности обнажили то человеческое тепло, о котором все так тоскуют в последнее время… Многие теперь не верят, что оно в людях сохранилось! А ведь оно есть! Есть! Наряду с черствостью, бесчестием, подлостью и гадливостью… Стало быть, есть еще у народа порох в пороховницах! А ты как считаешь, Людок?
– Если убрать перегородки и белые перепонки, то очень даже хороший получается апельсинчик, сочный и сладкий! – вдруг догадалась и оттого обрадовалась Людмила, удивив Алексея странной своей рассеянностью. Будто и не слушала его.
[justify]– Вот и хорошо! – согласился Алексей, неохотно уходя от часто будоражившей его темы, которая теперь пополнилась новыми фактами. – А я уж думал, будто привёз вам какой-то силос! Но в Литве им торговали не для того же, чтобы меня обмануть! Хотя и поглядывали, словно на пришлого бабуина. Помнишь, когда-то нас Пироговы возили на свой юбилей в «Тюльпе»? И литовские, и латышские продавцы всюду вели себя безукоризненно. Даже намёков никаких! Вот и теперь… Мороз