Когда умерла мама, май за окном вовсю куражился…
Яблони и вишни уже сорили, белоснежно и розово, опадающими лепестками. Жасмин только ещё готовился в очередной раз одарить мир своим немыслимым ароматом. Зато вовсю господствовала сирень. Гроздья её, спелые и бодрые, полыхали всеми оттенками лилово-пурпурного, а воздух изнемогал от запаха, который был ощутим даже тогда, когда кустов сиреневых вблизи видно не было.
Исполинские каштаны подсвечивали прозрачность майского воздуха своими солидными свечками. На клумбах ещё кукольно кокетничали тюльпаны, соперничая друг с другом разнообразием цветов и форм, а газоны сплошь были прошиты жёлтыми гвоздями одуванчиков, шляпками своими словно бы удерживавших атласную зелень юной травы от того, чтобы она не торопилась ржаветь и стариться – целое лето ведь ещё впереди.
В кустах же, в овраге за домом, вечерами изнемогали от жизненной силы соловьи, призывно зазывая своих избранниц в уже оборудованные гнёзда.
Вот так всё замечательно было вокруг. Но мама всё же умерла. Тихо как-то и незаметно, ночью, чтобы Петю не беспокоить. Наверняка она перед смертью с ним попрощалась, а он и не почувствовал, потому что в мае, да когда тебе ещё и двадцать лет, спится так крепко и сладко, что даже горе или сама смерть не смеют тревожить человека.
И остался он один в их большой гулкой квартире, потому что папа ушёл уже давно, и Петя его почти не помнил, а Ленка, тоже давно уже, вышла замуж, переехала к мужу и даже успела нарожать к этому времени своему Вадику двоих пацанов, коротко- и кривоногих, синеоких и спокойных, как удавы.
Они ведь, даже когда хотели есть или наоборот, сидели пристойно у себя в манеже и кряхтели, ожидая, чтобы у матери, обременённой обычным женским хозяйством, и до них дошёл черёд. Когда же она к ним подходила, то начинали сиять сразу синючими- пресинючими глазами и неполнозубыми улыбками. А ещё руки к матери тянули. Просто так, чтобы и они и она не забывали, что у них есть мама, а у неё дети.
Ленка – это старшая Петина сестра. А потому он ей первой утром и позвонил, когда понял, что у них с Ленкой мамы теперь нет.
Примчалась она тут же, вытребовав с работы своего Вадика, чтобы тот за детьми следил.
А потом металась Ленка по когда-то и её дому, плакала, говорила, что как же так, ведь вчера только, когда она у мамы была, та ещё с нею разговаривала и советовалась насчёт Пети, потому что «кажется, Леночка, дорогая, у него наконец появилась девочка».
Леночка дорогая пообещала маме, что придумает, как девочку эту неведомую заманить к ним для знакомства.
А сейчас Ленка металась, плакала, но совершенно разумно функционировала. Куда-то звонила, с кем-то договаривалась и успевала – тоже по телефону – у Вадика своего узнать, пукает ли по-прежнему Сеня. Если – да, то пусть Вадик даст ему отвар семени укропа. Как где? На плите стоит. Тёпленький ещё. Остывает.
А Петя ходил за нею по дому и слушал, кому она там телефонирует. Ленка сказала, чтобы он ей не мешался, а пошёл бы… и вынес мусор, что ли. Хотя – нет, пока покойник в доме – нельзя.
- Иди лучше на балкон и посмотри, что на улице делается. И «Скорую» чтобы не прозевать. Как какую? Которую Ленка уже вызвала, а «они там, в «Скорой», в смысле, знают, что дальше делать».
Маму забрали.
Зачем-то и милиция тут побывала. Петя так и не понял, зачем, потому что все переговоры с ними вела Ленка, сказавши, что брат у неё «ещё маленький и горем убитый напрочь». А она кто? Как это – кто? Сестра того самого брата, который на балконе стоит (и курит, поганец!) И успела ему пальцем погрозить! И она ещё старшая дочь, на пять лет Пети старше, между прочим, усопшей (опять поплакать успела).
Маму увезли.
Потом – похоронили.
Потом были поминки. Всё как у людей.
Пете маму так жаль было, что он даже плакать не мог, а всё смотрел в одну точку и смотрел.
Уже после поминок Ленка сказала, что вначале, ну, первое время там, пока Петя не привыкнет, он будет жить у них. А что Вадик? Вадик, конечно, не против. Он уже даже и раскладушку для шурина своего в детской поставил.
Петя Ленку с детства привык слушаться, ещё с тех пор, когда она, уже школьница, забирала его вечером из детского сада и спрашивала при этом:
- Тебя сегодня никто не обижал? А то покажи на него пальцем, и я ему устрою «страшную мстю»!
Ну, вот и пошёл Петя к Ленке с Вадиком её и племянникам своим синеглазым жить.
В первый же вечер, когда Петя уселся возле телевизора, к нему подошёл Вадик и говорит:
- Иди там, на кухню, в смысле. Жена…
… потом немножко подумал и добавил:
- … ну, моя, в смысле жена. Ленка, одним словом, тебя зовёт. Поговорить хочет…
Когда Петя вошёл на кухню, у Ленки после ужина всё было уже прибрано. Она даже чай, Петин любимый, «Бергамот», заварила и по двум кружкам налила.
Сел Петя на своё место. И Ленка, значит, села. Посидели чуть-чуть молча, а потом она и говорит:
- Знаешь, Петь, мама перед смертью просила меня познакомиться с твоей девушкой. Как, кстати, её зовут?.. Наташа? Уже хорошо, что не Барбара какая-нибудь. Мне надо на неё посмотреть и поговорить с нею. А там будем решать, подходит она нам или нет. Петь! Да не собираюсь я на тебя давить!! Ты, конечно, будешь жениться на своей Ангелине, но мы с нею сначала должны познакомиться. А что Вадик? Вадик, конечно, не против. Он мне и сказал: «Пусть Петька приведёт к нам свою Афродиту для знакомства…»
