— Эврика! — воскликнул инженер. — Мы сделали!
Начальник техотдела усмехнулся.
— Ошибаетесь.
— Да нет же! Решение найдено, правильное решение.
— Не спорю, но только уточню: автор вы…
Инженер возразил:
— Но без вас, Игорь Владимирович…
— И без меня бы справились, разве что чуть-чуть попозднее. Как говорится, одна умная голова хорошо, две куда лучше. Так что поздравляю. — Они обменялись крепким рукопожатием. — Кстати, усовершенствованное устройство должно пройти испытание под нагрузкой…
— Пройдет, Игорь Владимирович, обязательно пройдет
— Я в это верю, почти на сто процентов верю. А и случайности сбрасывать со счетов не имеем права.
Расставаясь, условились насчет авторства. Подчиненный стал категорически возражать. Пришлось начальнику техотдела и власть употребить. Подействовало.
Через полгода инженер получил свидетельство на изобретение и, соответственно, денежное вознаграждение, которое все было потрачено на ужин в ресторане «Большой Урал».
Хорошо почествовал коллектив именинника-изобретателя . Но не это главное. Куда важнее другое: Евгений Леонидович Пискарев обрел уверенность в себе и впоследствии не раз подтвердил свой инженерный талант, причем, уже без какого-либо прямого участия молодого шефа. А мог Пискарев запросто и сломаться.
МАРТЬЯНОВ САМ НЕ ПЕРЕСТАЕТ УДИВЛЯТЬСЯ, НО И НЕ УСТАЕТ УДИВЛЯТЬ КОЛЛЕКТИВ
Игорь Владимирович считает (хотя вслух, как он любит выражаться, вслух о том не трындит), что ему страшным образом с местом работы повезло, что он, вытянув счастливый билет, удачей наслаждается.
Выдает желаемое за действительное? Ну, нет! Зачем обманывать самого себя? Нет никакого смысла.
Объективная реальность такова, что трудовая жизнь течет, без преувеличения, спокойно, уподобляясь, могучей безпорожистой реке, гладь которой налетевший внезапно ветер взбурунит, но лишь на минуту или две и вновь наступит привычная безмятежность.
Так бы всегда. Хотелось бы… Это по-человечески понятно, но в нынешние времена верится с большим трудом. Потому что они, то есть времена, чрезвычайно противоречивы: в любое время за внешней безмятежностью может последовать такой катаклизм (не только в российской рыночной, если ее так можно назвать, экономике, а и в глобальной политической атмосфере), что мало никому не покажется.
Он — инженер и не более того — так по-прежнему мысленно считает Игорь Мартьянов, несмотря на замечание Егорова, главного инженера завода, насчет нынешних функциональных приоритетов. Сам себя даже убеждает: «Начальство из меня — ни к черту. Дара руководить, тем более, такими же инженерами, как сам, — не чувствую». Иногда спрашивает: «А хотелось бы обрести навыки руководства?» Подумав, себе же твердо отвечает: «Не мое это дело; мое призвание — мозгами почаще и поэнергичнее шевелить».
Искренен или рисуется? Скорее, первое. Однако в таком случае вытекает другой вопрос: зачем согласился стать начальником техотдела? Навязали? Сомнительно. Вернее всего, изначально сомневаясь, хотел проверить себя. Проверил и, со временем, убедился. Нет, Игорь самомнением не отягощен. Явно комплексует.
А, интересно, что думает о нем непосредственный шеф, Егоров Иван Андреевич, главный инженер ОАО «Уралхиммаш»? Суховат внешне, дифирамбов не поет (из-за боязни захвалить), дружескими отношения не назвать, холодность некоторая чувствуется и некая дистанция соблюдается. Но за всем этим видится и иное. Не знает Игорь, что главный инженер, почуявший родственную душу, увидевший в молодом специалисте самого себя в те давние годы, когда и ему еще не было и тридцати, явно покровительствует Игорю Владимировичу Мартьянову, которого однажды дирекции отрекомендовал так:
«С искрой божией парнишка; у него творческий потенциал неисчерпаем. Вот увидите: далеко пойдет и высоко взлетит».
Тогда же, желая поддеть Ивана Андреевича, один из членов совета директоров заметил:
«Не боишься, что потеснит однажды тебя?»
Главный инженер лишь усмехнулся и ответил:
«Не сейчас… А когда случится, то я обрадуюсь и первым его поздравлю. Ведь в том будет видна и моя заслуга; гордиться стану».
Да, Игорь не знает об особом отношении Егорова к нему, точнее говоря, не столько к нему, сколько к его инженерным способностям и неуёмной работоспособности. Может, и к лучшему: избежит самообольщения, дурно влияющего на молодые души.
Мартьянов не в вакууме находится. Наслышан, что не во всех коллективах благожелательность в чести; нередко буйно процветают хамство, можно сказать, самодурство, унижающие человеческое достоинство, систематические придирки со стороны начальства, которое, например, обожает общаться исключительно на великорусском, то есть, матерном языке и тем даже гордятся.
В том что-то новое, порожденное «лихими девяностыми»? Чепуха! Отборную брань можно было часто услышать из уст советского руководителя задолго до крушения СССР. Это тогда был в ходу и афоризм: ты начальник — я дурак; я начальник — ты дурак. Разве не формула глубинных межличностных взаимоотношений в обществе, семимильными шагами шедшего в коммунизм? И горе тому, кто бы посмел блеснуть умом перед своим руководителем — будет беспощадно сожран. Показаться же чуть-чуть глупеньким милостиво поощрялось.
Так было, так и сейчас есть.
Да, не везде.
Игорь Мартьянов поначалу, к примеру, был удивлен, но быстро пообвык и стал воспринимать манеру общения начальства с подчиненными как нечто естественное, общепринятое. С ним был всегда на «вы» не только главный инженер, а и сам генеральный директор объединения; от них (даже на начальном этапе трудовой деятельности) никогда не слышал матерков или грубых окриков. Мартьянов знает: могут хвост накрутить, но заслуженно и без унижения человеческого достоинства.
Исключение? Пусть даже так, но приятное исключение. Откуда оно? Где истоки? Мартьянов знает, что корни уходят в прошлое. Значит, традиция? Старики добрым словом вспоминают бывшего генерального директора, который начинал свой рабочий день с обхода цехов, при этом не гнушался поздороваться со станочником и поговорить, ободрить рабочего добрым словом. Он многих знал лично, его знали все — от сосунка-пэтэушника и до убеленного сединой ветерана.
Когда уходил (на повышение, конечно), коллектив огорчился; опасались, что придет белоручка (из числа новоявленных менеджеров) и все пойдет прахом, прощай тогда экономическая стабильность и производственное развитие.
Коллектив был недалек от истины. В кресле гендиректора поначалу оказался неудачник. Не варяг, из доморощенных. Милейший, кстати, по характеру человек. Но то время было трудное: завод пытался (с большим скрипом и пробуксовкой) перейти на рыночные рельсы, начались попытки захвата завидного куска госсобственности лихими парнями со стороны. Коллектив отбился, а поддержал мэр Екатеринбурга, но гендиректор показал себя не с лучшей стороны. И трудовой коллектив выразил недоверие, сказав прямо:
— Человек ты хороший, но это не профессия; ты показал себя, скажем честно, хреновым руководителем, а потому — прости и прощай.
Свободное кресло занял опять же не варяг, инженер, выросший в традициях коллектива, но с характером более решительным и неуклонным. Ему удалось выправить положение, и теперь производство завалено заказами на несколько лет вперед.
Это ли не пример того, как много значит принципиальный, подчас, жесткий, руководитель-лмчность, охраняющий интересы коллектива?
Игорь Владимирович унаследовал гены отца, который, став руководителем, не важничал, но, по примеру, отца, был тверд в отстаивании своего мнения, упрямо стоял на своем. И, как случалось много раз, оказывался правым. От Владимира Игоревича унаследовал и презрение к лизоблюдству и подхалимству. В некоторых ситуациях был даже дерзок с начальством. Сам себя часто спрашивал: «Позволяют, но почему? Могли бы так отбрить, что надолго бы запомнил».
Главный инженер Егоров, находясь наедине, бывало, что выговаривал:
— Коллега, держите себя в рамках, не горячитесь попусту. Я закрываю глаза, мирюсь, так как уже знаю, что отстаиваете собственную точку зрения, убеждены в правоте и личной выгоды не ищете. Да, мирюсь, но другие… Избыточные эмоции вредны. И не забывай, — шутливо добавлял он, — нервные клетки следует беречь, ибо не поддаются восстановлению.
Егоров, в самом деле, многое прощал, а причина была одна: высоко ценил в подчиненном постоянный творческий поиск, который, увы, не столь часто встречается.
В отделе, который возглавил Мартьянов, поначалу отнеслись насторожено, а кое-кто вправе был считать и выскочкой, ибо откровенно завидовали.
За спиной одни бурчали:
— Не так уж и мягок и не столь уж пушист, каким хочет казаться. Глядите, еще покажет себя во всей красе.
Другие ядовито замечали:
— Без мыла начальству в задницу лезет.
Третьи, будучи себе на уме, помалкивали; приглядывались к начальнику и пока, осторожничая, еще не составили о нем определенного мнения.
Были и те, которые сразу восприняли благожелательно, полагая, что объективно нет причин думать худо и поэтому следует поддержать молодого инженера. Не из корысти ли? А кто может сказать? В душу человечью не заглянешь, а коли и заглянешь, то в темени той что-либо не сразу и разберешь.
Резво побежали месяцы и коллектив удивленно распахнул глаза, заметив то, чего при прежнем начальстве не наблюдалось: тот лишь руководил, но ничего не творил, иначе говоря, оригинальной инженерной мыслью не блистал.
А этот? Полная противоположность. Мало того, подключает к решению технической задачи всех, слушает и слышит каждую идею, какой бы она не показалась абсурдной.
Особенно его коллективизм проявился в этом году, когда завод переходил на производство нового вида продукции, что потребовало обновления многих технологий, прежде всего, в части цифровых, с которыми даже и не сталкивались.
Цифровая промышленная революция наступала на пятки, и тут следовало поторапливаться, на ходу обновлять инженерные знания, а в чем-то и переучиваться. Ничего не поделаешь. Жизнь, особенно в мире, не стоит на месте. Зазевался и ты на обочине, отстал, оказался на задворках технического прогресса.
Вот пример из недавнего прошлого.
В СССР куксились, когда лучший советский автомобиль «Волга» американцы, смеясь, называли «русским танком». А ведь то была горькая правда. Надо, к тому же, напомнить: иностранцы могли видеть машину в особом, экспортном исполнении, при сборке такой машины кувалду, основной рабочий инструмент, не использовали. Теперь можно себе представить, какова «Волга» доставалась внутреннему потребителю. Несмотря ни на что, годами зажиточные люди стояли в очереди, чтобы купить вожделённое авто, особенно черного цвета, кавказцы, например, готовы были заплатить двойную цену, а номенклатура, имеющая право на служебную «Волгу», буквально билась в истерике, когда ей доставалась машина не черного цвета, потому что считала себя униженной и оскорбленной. Обычному советскому потребителю капризничать не приходилось: с радостью брал все, что давали.
Наш народ стал прозревать, насколько технически и технологически отстала, в
