Калигула

скрутило сердце:
  — Фабий Прокул, ты ли это?
  — Не ждал? — усмехнулся Прокул.
  Тарквиний печально посмотрел на него:
  — Вот уже несколько лет я представлял нашу встречу и боялся ее, как молнии Юпитера...
  — Где она? — спросил Прокул.
  — Играет с девушками в саду, — растерянно ответил Тарквиний. — Не переживай, я научил ее всему, что знал сам.
  — Хорошо, — одобрительно кивнул Прокул. — Я хочу ее видеть.
  Тарквиний судорожно схватил его за руку:
  — Послушай, не забирай ее у меня. Это единственная радость в моей бессмысленной жизни...
  — Не бойся, — ответил Прокул, — я обеспечу тебя деньгами до конца твоих дней и тебе не придется работать в лавке, но Фабию тебе не отдам.
  — Пожалуйста... — сказал Тарквиний, — с надеждой глядя ему в глаза.
  — Нет, — твердо сказал Прокул, — покажи мне, где у тебя сад.
  — Задний дворик, — сказал Тарквиний, выбежав следом за ним.
  Девушки бегали по саду.
  — Фабия, догоняй! — засмеялась Элия. Фабия остановилась и посмотрела на отца:
  — Смотри, Элия, мой отец стоит с таким знатным господином! Наверняка это какой-нибудь богатый патриций.
  — Кто из них? — коротко спросил Прокул.
  — Эта, — Тарквиний печально показал на Фабию. Прокул восхищенно посмотрел на нее:
  — Какая красавица! — он похлопал Тарквиния по плечу. — Богиня! Зови ее!
  — Фабия, дочка! — закричал Тарквиний, нарочито подчеркнув слово "дочка". Девушка подбежала к старику.
  — Да, отец?
  — Я хочу познакомить тебя с этим господином. Его зовут Фабий Прокул, он — римский центурион.
  Фабия вежливо поклонилась. Она заметила, как пристально Прокул смотрит на нее и ей стало не по себе.
  — Говори дальше, Тарквиний, — поторопил его Прокул.
  — Этот человек... — нехотя, с камнем на сердце, начал Тарквиний, — твой отец...
  Фабия испуганно посмотрела на него:
  — Что это за шутки?
  — Это вовсе не шутки, — вставил свое слово Прокул, — я — твой настоящий отец, радость моя, а ты — богатая патрицианка из знатной фамилии.
  Он раскрыл ей свои объятия, но Фабия пустилась бежать в дом. Прокул закрыл лицо руками:
  — Бессмертные боги!
  Тарквиний тоже пошел в дом.
  — Фабия, дочка!
  — Уйди, отец! Почему ты не сказал мне сразу? Почему молчал столько лет?!
  — Я надеялся, что Прокул не вернется. Его сослали на остров еще при Тиберии, чтобы спасти, тебя он отдал мне. Я вырастил тебя, как свое возлюбленное дитя, я отец тебе по духу, он по крови. Готовься, завтра Прокул пришлет за тобой носилки. Негоже знатной римлянке прозябать в рыбной лавке.
  Фабия закрыла лицо руками:
  — Но я не хочу, не хочу, здесь мой дом! — она разрыдалась.






                                    6

  Также, как внезапно Калигула заболел, также внезапно он выздоровел. Первым делом, после болезни, он издал указ, чтобы людей казнили частыми ударами — так было более мучительно.
  — Пусть чувствуют, что умирают, — говорил он, не забыв также отдать указ, чтобы разгромили все статуи, поставленные на Марсовом поле прославленных мужей. Причем так, что восстановить их было уже невозможно. Он заставил Сервия воспеть это в своем стихе, как великое деяние бога.
  Намечался пир. Устраиваясь на ложе, гости думали про себя: а что же придумает Калигула на сей раз? На прошлом пиру он унизил знатнейших патрициев, забрав у них родовые знаки: у Торквата ожерелье, у Гнея Помпея прозвище Великого, у Цинцинната золотую прядь.
  Сервий без малейшего интереса наблюдал за возней сенаторов. Гатерий Агриппа что-то оживленно обсуждал с Корнелием Сабином, здесь же ошивалась блудница Пираллида, любовница Калигулы, как и Мнестер, который также имел связь с императором. Мнестер был мимом.
  Все они копошились, словно тараканы, не зная, чья же очередь придет сегодня. Сервий не смог сдержаться и черкнул пару строк:
  "Каждый свой смертный час осуждает, увидев чудовища облик"...
  Но тут послышались шаги Калигулы и он поспешил разорвать свиток. 
  Напоминая идиотского попугая в женских разноцветных одеждах, Калигула вошел в пиршественную залу. Но направился не к своему ложу, а к громадной статуе Юпитера, встав рядом и взирая на всех глубокими глазками. Приглашенных охватил панический ужас, каждый попытался опустить глаза вниз и спрятаться, исчезнуть из поля зрения Калигулы. Калигула улыбнулся некрасивым ртом. 
  — Апеллес! — воскликнул он, и его голос прорезал тишину. — Взгляни сюда, посмотри на Юпитера и на своего бога, в ком ты находишь больше величия?
  Трагический актер вздрогнул, мешкая с ответом. Раздраженный Калигула закричал:
  — Забейте его бичами!
  Приговор исполнился немедленно и здесь же, ко всеобщему ужасу гостей.
  — Апеллес, у тебя такой отличный голос, несмотря на твои стоны и жалобы! — расхохотался Калигула. Сегодняшняя жертва была сделана, окровавленное тело унесли.
  "Главное ничем не вывести его из себя", — проносилось в голове у каждого.
  — Я самый несчастный из всех императоров! — проговорил Калигула, валяясь на ложе и поглаживая волосы Друзиллы. — Правление Августа запомнилось поражением Вара, правление Тиберия — обвалом амфитеатра в Фиденах, а мое правление все забудут. Как я хочу, чтобы в стране начался голод, чтобы люди заболели чумой, чтобы свершился страшнейший пожар, спаливший город, или, на худой конец, пусть будет хотя бы землетрясение!
  "Он безумен," — с грустным сожалением подумал Сервий. Все молчали. Только самые последние льстецы стали поддакивать и прославлять безумца, которому отдана власть над Римом.
  — А ты, Ливий, уже вернулся из ссылки? — снова спросил Калигула.
  — Да, цезарь. Будучи в ссылке, я только мечтал о том, чтобы поскорее умер Тиберий и ты пришел к власти.
  Калигула хмыкнул:
  — Стало быть все, кого я послал в ссылку, молят богов о моей смерти? Немедленно прикажу их всех умертвить! Кстати, знаете о моей новой проделке? В Путеолах я созвал всех людей и приказал бросить их в море, топя веслами, чтобы не спаслись! — он весело захохотал. Сервия передернуло. Как ненавидел он себя в этот момент и даже презирал!
  Чтобы не слышать более речей Калигулы, Сервий снова уединился. Как это делал много раз, он присел в тишине колонн и снова стал писать стихи о земной богине, которой навеки отдано его сердце. Внезапно поэт услышал шелест одежд. Кто-то вошел. Подняв глаза, он решил, что сходит с ума: в нежно-голубом пеплуме, с крупными жемчужинами в золотистых волосах, шла она... Сервий решил, что грезит, но внезапно она остановилась и стала вглядываться в черты его лица. Они стояли так некоторое время и молчали, глядя друг на друга. Не было сказано ни одной фразы, ни одного слова, просто их губы слились в поцелуе.
  — Кто ты, любимая? — наконец спросил он. — Как твое имя?
  — Фабия, — ответила она. — Совсем недавно я узнала, что мой настоящий отец — Фабий Прокул, который вернулся из ссылки. Мы приглашены на пир императора.
  — Нет! — громко воскликнул Фабий. — Ты не должна туда идти! Калигула — настоящее чудовище. Если он увидит твою красоту, я навсегда тебя потеряю.
  — Калигула — божественный цезарь, он — сын Германика, — возразила Фабия.
  — Он безумный тиран и я скорблю о Риме, который медленно погибает в руках его.
  — Фабия! Фабия! — послышался голос.
  — Слышишь, меня зовет отец, — сказала девушка. Они посмотрели друг другу в глаза. Все было сказано без слов.
  — Не ходи, — он легонько сжал ее руку.
  — Я не могу не пойти, — ответила она, побежав к Прокулу и обернувшись напоследок.
  — Благородный Фабий Прокул с дочерью! — объявил раб.
    Все глаза были обращены к Фабии, не исключая самого Калигулы.
    Он пристально посмотрел на нее, как делал это всякий раз. Фабия с любопытством осматривала пирующих и с благоговением, почти со страхом, уставилась на императора.
    Калигула ухмыльнулся.
    — Не правда ли, она хороша? — спросил он, обращаясь к слабоумному заике, дяде Клавдию.
  — Д-д-да... — промямлил Клавдий.
  Калигула поманил пальцем и Фабия подошла, все еще неверя в то, что она находится здесь, и что перед ней сам император. Калигула протянул руку:
  — Не бойся, перед тобой сам бог. Пойдем, я покажу тебе дворец, — они скрылись в соседних покоях.
  Гости начали шепотом переговариваться.
  Фабия испугалась, когда Калигула швырнул ее на ложе и приблизил свое довольно несимпатичное лицо, пытаясь со всем присущим ему зверством, поцеловать. Девушка отпрянула в сторону.
  — Ты оскорбляешь бога, дерзкая! — зло сказал Калигула. — Сначала я могу выпороть тебя розгами, а потом отдать диким львам. Мне подвластно все! — с удовольствием сказал он.
  Через некоторое время из покоев раздался крик. Прокул не выдержал и, в мгновение ока, ворвался туда. Все услышали визгливый голос Калигулы:
  — Стража, меня хотят убить! Через минуту преторианцы вывели Прокула, сулящего Калигуле различные проклятия и угрожая гневом богов. Калигула вышел злой и раздраженный, но сделать ничего еще пока не успел, потому что Друзилла внезапно побледнела и упала на пол. Все стали перешептываться, что это жена Калигулы, Цезония, из ревности подмешала яд.
  — Лекаря! — завопил Калигула, бросившись к сестре. — Лекаря!
  Он гладил Друзиллу по холодеющему лицу и всхлипывал.


                               

                                   



                                   


                                       
                                   







                                       
                                    7
   

  Фабия Прокула посадили в темницу, чтобы ожидать императорского решения.
  Воспользовавшись случаем, Фабия побежала к Тарквинию. Калигула забыл про нее. Он забыл обо всем: о своей жестокости, безумстве, о том, что он считает себя богом. Все словно кануло в небытие, время остановилось. Друзилла была при смерти. Калигула сидел возле ложа и смотрел в ее пустые, безжизненные глаза. Волосы ее разметались по подушке. Лицо казалось слишком бледным. Калигула прикоснулся к ее холодным губам:
  — Скажи что-нибудь, сестренка!
  Она посмотрела на него стекленеющими глазами и слабо проговорила:
  — Я нашла "Меч" и "Кинжал", твои книги, Гай. В них список жертв, которые должны умереть. Это плохо, очень плохо...
  Калигула всхлипнул и сжал ее руку. Друзилла вздрогнула, что-то прошептав. Что-то вроде: "Встретимся в царстве Плутона, Гай", после чего взгляд ее стал мертвым. Калигула встряхнул сестру, как бы не веря, что она умерла.
  — Нет, Друзилла, ты не можешь умереть, не можешь! — он ударил ее по лицу: — Не можешь, я приказываю тебе жить!
  Внезапно он замолчал. Жестокая реальность начала закрадываться в безумные мозги. Калигула издал истерический вопль и выбежал из комнаты.
  — Друзилла! Друзилла! — закричал он не своим голосом, но ответом ему была тишина и темнота.
  — Нет! Нет!! — снова воскликнул он, взяв меч и принявшись громить статуи богов. Потом внезапно выбросил его и сел, обхватив колени руками. Его сотрясали рыдания.
  На следующий день на Палатине начался траур. Калигула вырядился в черное, с лицом, напоминающим восковую маску, он сказал свое слово:
  — Я запрещаю смеяться, купаться, обедать с родителями. Нарушение этих правил карается смертью. Друзилла причисляется отныне к лику божеств, — он смахнул слезу с глаз и вышел. С этой минуты весь Палатин и