она плохо, а угадывать пожелания Ее Величества я, подобно маме Чебе, еще не научился. Но Ее Величество — хорошенькая девочка, и она меняется день ото дня. Однажды утром она внимательно посмотрела своими серыми глазками, - как у матери! – и внятно сказала: «Ты не мама, ты па-па!». И с каждым днем наращивала свой словесный запас. Правда, в совершенстве освоила и слово «дай». Действительно, эта девочка - черновик большого замысла.
Из-за Ла-Манша позвонила Татьяна и прокричала, что может найти хорошую няньку, рекомендации отличные, от лучших домов. Это что же, гувернантку выписывать из-за границы? – ужаснулся я.
Сам заварил кашу – сам и расхлебывай.
__________________
*Из завершающей композиции альбома «Abbey Road» группы The Beatles (1969)
Нежданно помощница нашлась.
Раньше я любил душевно покуривать на балконе. На седьмом этаже ветер ощущался полнее. А вместе с ним – кручение земного шарика. Еще в пору службы в гаубичной артиллерии я был поражен в сердце салабона-первогодка баллистическими поправками на боковой ветер, но еще больше - поправкой на вращение Земли. И это влияние зыбкого и незримого на стальную кумулятивную, казалось, несокрушимую волю, судя по цифрам в мятой тетрадке нашего лейтенанта, было реальным, а потому загадочным. Позднее, на втором году службы я давал задание расчету и уходил в монгольскую степь. И лежал по часу, уставившись в Хухэ Мунхэ Тэнгри, Вечно Синее Небо, за что однажды схлопотал наряд вне очереди. У меня тогда еще не было девушки, ни по переписке, ни по жизни, какой-никакой сексуальный опыт был, а вот девушки не было, и я мечтал о ней. И о маме. Ибо все солдаты мечтают о маме, но стыдятся в том признаться.
Мне потом часто снилась степь. Снилось, что лежу, раскинув руки, примяв высокие травы, а они клонятся пушистыми метелками, щекочут лицо и голую грудь. Хорошо лежать так после долгого бега, не думая ни о чем, щурясь на яркую синеву, слушать, как шмелем гудит, нагоняя истому, ветерок над головой, и, пока сохнут струйки пота, затылком ощущать, как медленно и величаво проворачивается степь... Мама, молодая и красивая, пришла босиком по этой степи, положила на лоб, теплый от солнца, шершавую, в мозолинках, ладонь, голос ее взмыл над долиной, отразился в хрусталиках синего-синего неба. Я, маленький мальчик, чуть не заблудился в лесу, но меня вывел к знакомому озерку с зарослями осоки и хараганы сладкий запах маминых подмышек. Где же ты так долго была, милая? Лодка мягко оттолкнулась от берега, поплыла, раздвигая кувшинки с белыми цветами, легкая рябь добежала до белых гусей. Вздымая радужную пыль, птицы взлетели, оросив лицо, овевая грудь прохладными крылами...
Я просыпался на мокрой холодной подушке.
В 90-х годах пошла мода зарешечивать балконы железной арматурой, даже не мода, а насущная необходимость – участились случаи воровства продуктов с балконов, даже с верхних этажей. Дело не в Карлсоне, который живет на крыше. Прочитал в газете, что воришки безо всяких пропеллеров за спинами обчистили квартиру. Пустили в ход альпинисткое снаряжение - спустились на балкон с крыши. И все равно я упрямо противился общему поветрию. Решетки мешали чувствовать ветер. Так же думал Кеша, который любил свешивать рыжий хвост с перил и меланхолично наблюдать вращение Земли.
И в самом деле, смотришь вдаль и непонятно, то ли ветер качает горизонт, то ли крутящийся шар разгоняет ветер…. Иль всему виной солнечный ветер, срывающийся с ближних звезд. И я купил телескоп. Иногда, впрочем, я смотрел мимо звезд. Чутким ранним утром, разбуженный шорохом дворницкой метлы, я выходил на балкон и с первой, самой сладкой затяжкой, направлял жерло телескопа на взгорье, где пробивалась щетинка хвойного леса, за его верхушками вспухала, покалывая глаз, оранжевая гортань, розовые языки облизывали тарелку лесостепи. Не успевала догореть сигарета, как осторожно, на ощупь, всходило солнце, и начинало метаться, пойманное у реки в силки частых зарослей. Еще затяжка, светило прорывало заслон и – светило. Но это уже было не так интересно.
Позже, при жизни Моей Бабочки, нашу окраину стали застраивать, по утрам меня будили крики китайских гастарбайтеров, протяжный скрип крана, фырканье пневмонасоса, через год рядом выросла такая же блочная семиэтажка, наполовину урезав силу бокового ветра и заслонив обзор с балкона. Я бросил курить. Но я знал, знал, что и солнце, и ветер живут своею жизнью и потому вращается шар… По крайней мере, поправки на его вращение, судя по новостям из горячих точек, регулярно вводятся в различных частях Земли.
А балкон я так и не зарешетил, хотел вставить новомодные пластиковые окна, но случились события, о коих отдельный разговор. Мы с Лори вступили в период «окна», и я оставил эту затею. До лучших времен.
Так вот, о балконе. Однажды утром я отмерял манную крупу, но деления пластикового стаканчика стерлись - им играла Варя в «маму-дочку». Я включил верхний свет. И сбоку от делений стаканчика, над собственным запястьем, вдруг увидел девушку на балконе соседнего дома. Она уже перекинула ногу через перила и смотрела вниз, казалось, распущенные волосы утягивали ее вниз...
Просыпав манку на цементный пол, я заорал, замахал руками, стукнул в окно. Ноль внимания. Я выскочил в одном тапке на балкон, сунул пальцы в рот, свистнул. Девушка медленно разогнулась, пощурилась. Я погрозил кулаком. Она поправила прическу…
Я сразу заявил Маше, что не смогу ей платить. Хотя няня нужна позарез. Как и деньги. Моя фирма давно обанкротилась из-за того, что клиент банально поумнел. Даже гороскопы уже не пользовались прежним успехом. Зато сотрудники фирмы вышли в люди. Или вышли замуж, как Татьяна. Один я увяз, что муха в янтаре, в терминальной стадии любви.
Но Маша из соседнего дома была согласна присматривать за символическую плату в один торт в неделю. При этом половину торта съедала Варежка. Маша сказала, что возня с малышкой отвлекает от плохих мыслей. Вроде реабилитации. Типа волонтера. И в колледже взяла академический отпуск. Еще один плюс: живет рядом. Конечно, рискованно доверять ребенка человеку, склонного к суициду, но у меня не было выхода. И дочка с первой минуты прилипла к гостье, что манная каша к волосам. Кстати, девушка отменно варит кашу. Говорит, мама научила. А у нас мамы нет. Совсем нет. Маша для Вари варит любую кашу. Не смотря на таймер – по интуиции. Бывает же талант. Еще один плюс. Кругом положительный диагноз. Маша порывалась готовить «для семьи», но я пресек эти поползновения. Для мужской половины я варю сам – для себя и Кеши. Иногда прикупаю полуфабрикаты, себе – пельмени, коту – корм в банках и рыбные консервы.
Когда раздается сирена Вариного плача, Маша отлипает от компьютера LG - самого навороченного, - успел притащить с работы, едва фирма «Белый квадрат» начал пускать пузыри и началась распродажа имущества. Равносильно тому, если бы Варежка оторвалась от плюшевого медвежонка – с ним они натурально варежки, на одном шнурке. Я ценю эти жертвы.
«Маша-каша-кайф!» – визжит Варя при появлении соседки, почти не шепелявя. Девушка занимается с подопечной почище логопеда. И вербальный запас ребенка заметно обогатился. Например, словами “чувак”, “стрёмно”, “засада”, «забей», «отстой», “кайф”, “облом”.
С первого появления Маши в нашем доме Варежка воткнулась в нее как в торт. И воспринимала ее, думаю, старшей сестрой – настолько юным было личико новой няньки. Личико – восьмиклассницы, ум - двадцатипятилетней девицы. Хотя и ум бессилен супротив чувств.
Из скупых объяснений Маши - “козел!”, “дура была” - я понял, что во всем виновата несчастная любовь. Ничего нового. Можно было не спрашивать. Девочки любят плохих парней. Извечное, со времен петроглифов, обаяние зла и козла.
У Маши тату, пирсинг в разных местах тела, как заведено по обдолбанной моде, зато шикарные длинные волосы, она красит их в иссиня-черный цвет (крашеную блондинку я б не потерпел). Они падают черным дождем на неразвитые плечи и грудь. Бюстгальтер Маша носит больше из чувства собственного достоинства. Нет, нет, ничего такого, Лори, исключительно умозрительное заключение… Ей лет семнадцать, не больше. Just seventeen, you know, what I mean. Не тот случай, Лори. Не девушка – девчушка. Больше похожа на мальчика. Отсюда все эти татушки и колечки, одно колечко на языке, - для другого мальчика. И эта гормонально озабоченная девица до одури насмотрелась «Pulp Fiction» Тарантино, при этом углядела только пирсинг на языке, а на режиссерские изыски и игру актеров плевать хотела с шестого этажа. Пирсинг на ведущем инструменте любви – лучший приворот, к гадалке не ходи. И вот, невзирая на означенные завлекалки, ее бросили - и она бросилась с балкона. С шестого этажа. За борт в набежавшую толпу.
А помощница нужна. Я – отец-одиночка. И точка.
Нет, запятая. «Белый квадрат» стал настолько белым, что стер линии и растворился на белом листе офисной бумаги А4. Процедуру банкротства Борис-два провел виртуозно. Так я стал безработным. Неплохой оклад предложил партнер из процветающей фирмы, с которым мы в 90-е проворачивали мутные делишки. Борис-два числится у него консультантом. Мой седой тёзка женился и добился разрешения работать «из дома», но для этого надо иметь мозги, как у моего бывшего зама. Работать полный день я не мог - Варежка вязала по рукам и ногам, а заниматься бизнесом на пол-ставки нельзя.
Я успокаивал себя тем, что все сотрудники «Белого квадрата», получив от распродажи прощальные бабки, худо-бедно устроились в этой жизни. А кое-то совсем не бедно. Татьяна уволилась первой, укатила в Москву, куда братва после неоднократных просьб разрешила перебраться ее отцу. Но и там, окончательно разочаровавшись в российских мужчинах (позже выяснилось, не только в них), Iron Butterfly не задержалась, упорхнула, со свистом вспарывая теплый воздух Европы. Водитель Алдар ушел в «челноки», мотался в Китай за тряпками, вместе с дружками-борцами не брезговал мелким рэкетом на погранпереходе, разок я видел его на рынке, где он колдовал за прилавком посреди баулов с разноцветным тряпьем. И однажды предложил мне денег взаймы – подобного унижения я давно не испытывал.
Даже Кеша полинял, из рыжего стал охристо-палевым, цвета старого палисадника (седеет, что ли?), не убегал из дома, не задирал на лестничной клетке соседского пса, и постоянно дрыхал на Лориной телогрейке под батареей. А может, ловил ее запах?..
Накопления таяли на глазах. Сперва я продал телескоп, потом отказал приходящей уборщице тете Пане, после бешеного торга избавился от крутого «мерса», купил вместо него на авторынке подержанную иномарку формата «жигулей». Продать же уродливую колымагу, да еще за бесценок, рука не поднималась: она была нужна. Хотя бы для того, чтобы, пока Варежка спит, сгонять по магазинам. А то даже Кеша отощал. А тут эта бойкая девица Маша с разбегу уселась за правый руль, и, не переставая жевать жвачку и чипсы, сдала на права (ну, и Маркаков помог). И теперь гоняла по городу со списком поручений, пока я развлекал Варежку или пытался подработать. Словом, Маша стала в моем доме
