Фото из архива автора: Отец Комаристов Ефим Петрович. Письмо отца с фронта
* * *
К читателям
Тридцать лет назад на экраны вышел фильм Элена Климова о Великой Отечественной войне «Иди и смотри». Фильм снят по мотивам произведений Алеся Адамовича «Хатынская повесть» и других. Семь лет не давали разрешения на прокат фильма. Климов признавался: «Я понимал, что это будет очень жестокий фильм... Вряд ли кто-нибудь сможет его смотреть. Я сказал об этом Алесю Адамовичу. Но он ответил:
— Пусть не смотрят! Мы должны оставить это после себя. Как свидетельство войны, как мольбу о мире».
* * *
Один мудрый японец сказал: «Забывшие прошлое - обречены пережить его заново».
* * *
Всё, что изложено ниже я видел своими глазами, слышал сам лично или получил достоверную информацию от близких и родных мне людей, которым я не могу не доверять. Я ничего не сочинял, не придумывал эти события, факты, а просто рассказал о том, что вспомнил. Здесь нет ни одного вымышленного персонажа, эпизода. Только, правда. Я многое знаю о войне, потому что видел её своими глазами...
***
Я родился в 1930 году в небольшом городе Короча Курской области, расположенном недалеко от Белгорода. Отца и мать не помню. Отца в 1937 году осудили на четыре года, как «вредителя», а мать бросила нас – старшего брата Васю, меня и младшую сестру Валю - ещё до войны и исчезла в неизвестном направлении. Тёти и бабушка отдавать нас, как сирот, в детский дом не стали. Решили, что будут воспитывать сами. Тем более, что по неизвестным мне причинам, мы с малых лет жили не с родителями, а с ними. Нас с сестрой воспитывали тётя Катя (Беликова Екатерина Николаевна) и бабушка (Косилова Ирина Антоновна.)
Старшего брата Васю в 1937 году забрала к себе тётя Шура (Косилова Александра Андреевна). В Малоархангельск Орловской области Васю отвезла её сводная сестра тётя Маруся (Пуголовкина Мария Николаевна), с которой они не расставались до самой смерти. После окончания в 1935 году Тамбовского педагогического института тётя Шура работала преподавателем физики и математики в педучилище города Малоархангельск. Васю она любила, как родного сына.
В 1941 году я окончил четыре класса. Наступили летние каникулы. Мы вдоволь играли в разные игры: футбол, «пристенок», «буц», «клёп», городки, ходили на речку, в лес, на выгон, а иногда и на пруды за селом Погореловка.
Многие события детских лет забыты, но я, почему-то, очень хорошо помню воскресенье 22 июня 1941 года. Теплое, тихое солнечное утро. Я сидел на крыльце в тени листьев дикого винограда, который полностью закрывал веранду. Бабушка что-то делала во дворе. Тётя Катя рано утром ушла на базар. Пришел мой друг Гай Вольдейт. Он жил на нашей улице. Его мать работала врачом в районной больнице.
Говорили, что они чистокровные немцы. Как они попали в наш город, сказать не могу. С Гаем мы дружили, он хорошо играл в шахматы. Несмотря на проживание в России, учёбе в советской школе, Гай говорил с акцентом. Например, не «тётка», а «тётька». Хорошо помню, что когда мы учились уже в старших классах, немецкий язык он знал, примерно так же, как и все мы, то есть никак. Его отца я никогда не видел.
...Небольшое отступление. Когда через много лет я приехал в отпуск с Дальнего Востока, тётя рассказала мне, что Гай недавно приезжал в отпуск (наверное, мать еще была жива), что работает он инженером на строительстве Братской ГЭС. Расспрашивал обо всех нас, мечтал о встрече...
После долгих поисков в интернете я нашел информацию о Гае. Вот выдержка из очерка Ольги Гайфулиной «Трасса мужества»: Начальник Братскгэсстроя не любил совещаний, заседаний и вообще шумихи. Он предпочитал решать все вопросы с глазу на глаз, будь то руководитель или рабочий. Очередная встреча с Гаем Михайловичем Вольдейтом в начале 1962 года, на которой шла речь о проектировании дороги на Усть-Илим, закончилась так: «Значит, не хватает тебе власти, Гай Михайлович? Ну вот, возьми ее», - и Наймушин протянул Вольдейту приказ о назначении его главным инженером управления строительства дорог… «Но власть эта, Гай Михайлович, не только для того, чтобы ты смелее воевал с проектировщиками. Начинай дорогу. Она – крепкий орешек. Чем раньше начнешь грызть, тем лучше». Через несколько дней (28 февраля 1962 года - прим. ред.) началась рубка просеки». Указом Президиума ВС СССР от 23 февраля 1966 года Гай Вольдейт был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Выписка из Указа - 47. Вольдейта Гая Михайловича – главного инженера строительного управления.
… Открывается калитка, во двор входит тётя Катя. Глаза заплаканные. На руке сумка из камыша. С ними раньше по воскресеньям ходили на базар. Тихим срывающимся голосом тётя сказала бабушке:
— Мам! Сейчас на базаре по радио передали, что сегодня Германия напала на нас. Немцы утром бомбили Севастополь, Минск, Киев и ещё какие-то города. На границе идут бои...
Мы с Гаем притихли, слушая, что говорит тётя. Многое мы не очень хорошо понимали и не задумывались над тем, что произошло. Но заплаканное лицо тёти говорило о том, что эта новость её расстроила. Возможно, она думала, что теперь делать со мной, сестрой, старенькой мамой. Сестре исполнилось всего шесть лет. Возраст бабушки я не знал.
Тётя сказала, что народ на базаре ждал выступление по радио Сталина, но он не выступил. И только днем (это потом тёте рассказала соседка), с речью выступил Молотов. Началась Великая Отечественная война. Вот так окончилось наше детство. Радио, электричества на нашей улице тогда не было. Новости мы узнавали на базаре, где на столбе висел хрипящий большой репродуктор, из районной газеты «Колхозная жизнь» и от соседей.
О тревожном сообщении радио тётя рассказала соседке, и вскоре на лавочке у нашего дома собрались жители соседних домов, старики, старушки. Тётя Катя снова и снова рассказывала о том, что передали по радио. Она обладала хорошим даром информатора. Кстати, в своих записках, которые тётя Шура написала незадолго до своей смерти, она пишет, что в молодости тётя Катя была революционно настроена, руководила кружком, за что преследовалась полицией. Такая же прогрессивная молодежь, как тётя, якобы тогда собиралась именно в нашем доме.
Расстроенные и плачущие женщины спрашивали тётю дойдут ли немцы до нашего городка (откуда ей было это знать!). Спрашивали:
— Катя! Что же мы будем делать? Господи! Горе-то, какое...
Как-будто моя тётя имел чёткий план действий!
Старики успокаивали старушек. Утверждали, что Красная Армия разгромит немецкие войска ещё на границе. Вспоминали бои на озере Хасан, реке Халхин-Гол в 1939 году и войну с Финляндией. Говорили о какой-то «линии Маннергейма». О ней я услышал впервые. Успокаивали друг друга, как могли, и, обменявшись мнениями, потихоньку встревоженные молча, расходились по домам.
Как только тётя Катя сказала, что началась война, Гай побежал домой сообщить эту ужасную новость своим родным.
Всё лето 1941 года жители Корочи жили в тревожном ожидании, поскольку сведения о ходе боёв, продвижении немецких войск вглубь страны были противоречивыми.
Ходить каждый день на базар, чтобы послушать по радио очередную сводку Совинформбюро*, тётя не могла. Она работала в пошивочном ателье, как говорили раньше, «модисткой». А для нас мальчишек это слово было новое, сложное и не очень понятное. Иногда мы с ребятами бегали на базар, и, вернувшись домой, пытались своими словами передать, что по радио сообщило «бюро». Нам трудно было запомнить название фронтов, городов и населенных пунктов, которые каждый день оставляли наши войска.
Лето прошло совсем иначе, чем раньше. Мы меньше болтались по городу, не бегали на речку, реже играли на улицах. Все повзрослели, помогали матерям, бабушкам. Практически всех мужчин призвали в армию. Улицы опустели, появлялись только женщины и дети. Мужчин мы видели редко. В городе остались лица, признанные не годными к военной службе и имевшие, так называемую «бронь».
Наш город стал прифронтовым в октябре 1941 года, когда Белгород заняли немцы. Линия фронта проходила по селам: Мелихово, Шеино, Шляхово, Сажное, Признанное. Задолго до этого население города стали готовить к возможным боевым действиям на его территории.
Возвращаясь с работы, тётя рассказывала, что в городе формируются отряды самообороны (что это такое я не совсем понимал), что военкомат продолжает призывать мужчин на фронт. Во всех учреждениях и жилых домах стекла на окнах приказали заклеить крест-накрест полосками газет или бумаги. Делалось это для того, чтобы от взрывной волны во время бомбёжки, они не вылетели.
У нас в большой комнате было пять окон. Два выходили во двор, а три на улицу. Я помогал тёте Кате резать газету полосками, мазать их клейстером и клеить на стекла. Многие жители нашей улицы во дворах и на огородах рыли щели, где планировали прятаться во время возможных бомбёжек города немцами. Мы решили, что копать щёль не будем, а в случае необходимости спрячемся в большой, накрытой толстыми бревнами яме, куда закапывали картофель на зиму.
Было как-то тревожно, мы перестали играть с ребятами в веселые игры и смеяться. Тётя говорила бабушке, что многие районные учреждения и некоторые жители города стали собираться в эвакуацию.
Поскольку тётя Катя работала мастером в пошивочном ателье, расположенном в центре города рядом с райисполкомом, она, возвращаясь домой с работы, рассказывала бабушке, что творится в городе. Начались перебои с продовольствием. На рынке поднялись цены. Полки в магазинах опустели. Народ скупал сахар, соль, крупы, спички. Запасались керосином.
Кроме работы в ателье тётя подрабатывала в соседнем детском доме. Учила девочек-воспитанниц детдома шить и рукоделию. Детей из детского дома стали готовить к эвакуации. Тёте Кате, как сотруднице, предоставили место на повозке для отъезда в эвакуацию. Она собрала два небольших узла каких-то вещей, посадила меня на повозку и летом 1942 года мы поехали с ней и детдомовцами на Восток.
Мы не могли взять с собой бабушку и сестру. Бабушка была уже старая, и ехать никуда не хотела, а сестре было семь лет и для неё почему-то места на повозке не нашлось. Тётя Катя могла бы оставить меня с бабушкой и взять с собой мою сестру, но она, взяла именно меня.
Ехали мы сутки или двое, ночевали в селах, в каких-то сараях, и тётя, наверное, взвесив всё за и против, решила, что поступили мы по отношению к бабушке и моей сестре неправильно. В городе осталась старушка и маленькая девочка. Что они будут делать? Как жить? И мы повернули обратно – погибать так всем вместе.
Домой мы добирались практически пешком. На Запад никто не ехал. Навстречу нам шли беженцы, войска, ехали машины, иногда танки. Лошади тащили орудия. Как ни странно, но немецкие самолеты не атаковали эти колонны. Через один или два дня мы добрались домой. Бабушка и сестрёнка были рады нашему возвращению. На этом наша эвакуация вглубь страны закончилась.
В июне 1942 года через наш город на Восток шли беженцы с Украины и западных районов страны. Личных машин тогда никто не имел. Кто-то ехал на телеге, кто-то катил тачку или тележку, а кто и просто шел с мешком на плече. Детей тащили за руки, кого-то несли на
