возвращайтесь…», ни к былым возлюбленным, ни в дорогие раньше места. Дубликаты далеки от подлинников.
Что я ожидала увидеть? Тенистый двор с беседкой, местом детских игр и юношеских утех? Утреннюю молочницу, толкающую тележку со стеклянными бутылками, закупоренными разноцветными крышечками из фольги: молоко, кефир, ряженка? Услышать её распевное «Молокоооо!», будившее население? Заметить со стороны себя девчонку, посланную мамой за молоком, с котом на плече? Тряхнула головой, избавляясь от дорогих видений прошлого, рассматривая яркую новенькую детскую площадку перед собой.
А вот и дом, в котором жил, может быть и доселе живёт одноклассник Олег Марьянов.
За аркой школьный двор! До сих пор снится каждая трещинка в асфальте, разноцветные «классики», загадочные стрелки игры в «казаки-разбойники». А вот за тем старым ржавым гаражом, чудом сохранившемся ископаемом на этом свете, мы с мальчишками в четвёртом классе пробовали курить...
Нашей школе пятьдесят пять! А мы были её первыми учениками в далёкий 1967 год и первыми выпускниками в 1977-м.
Новенькая школа светилась тогда чистыми стенами, будто умытыми стёклами окон с пляшущими в них солнечными зайчиками. Встречала важных, нарядных первоклассников, этим летом въехавших с родителями в только построенные хрущёвки, бывшие тогда в большом почёте.
То была пора молодости: строений, только высаженных корявых саженцев, родителей, в основном строителей и рабочих промышленных гигантов окраины. И трогательных первоклашек с глазами и коленками оленят, нарядных, с бантами, цветами и восторженными взорами.
Виолетта Кудрявцева отличалась от будущих одноклассников ростом, статью, какой-то недетской взрослостью. Ёе сопровождали не родители, а бабушка с дедушкой. Вначале это вызвало интерес, но позже вошло в привычку: девочку воспитывали деды. Виолеточка, Леточка, как с лёгкой руки её домашних стали называть в школе, считала их «мамой» и «папой», искренне недоумевая, что ситуация не совсем обычная. Настоящая мама, не та, которая бабушка, обожала дочку. Но рассталась с её настоящим, не дедушкой, отцом. Встретила любовь всей своей жизни, за которой отправилась на Дальний восток, оставив Виолу временно на попечении престарелых родителей, кстати, оказавшихся очень активными, неравнодушными людьми. Внучка оказалась болезненной. Перенесла тяжёлое заболевание, которое не афишировалось. Все привыкли, что Леточке запрещались физические нагрузки, а на уроках физкультуры она сидела на лавочке.
Я стояла на крыльце, вспоминала тот первый день школы, класса, осени. Казалось, сейчас зазвонит звонок, и они все, ростом по пояс её нынешнюю, кинутся в двери, утопая в букетах разноцветных астр.
Звонок раздался неожиданно. Застал врасплох память и растрёпанные, как те осенние букеты, чувства.
Я вошла. Волна узнавания накрыла лёгким покрывалом. Это были те же стены, пусть по-новому отделанные, те же звуки и запахи детства, окрашенных парт, столовой. Та же грустная чертовщинка первой любви, неуловимо витающая в воздухе.
Фойе заполняли люди: совсем молодые, зрелые, и такие, как мы, объединённые этим местом.
Меня окликнули, потащили к компании, оказавшейся нашим бывшим классом. Мы озирались, рассматривали друг друга, радовались и недоумевали: это были те самые люди, с которыми бок обок провели десять лет детства и ранней юности, но, с другой стороны, люди настолько чужие и незнакомые, будто отгороженные своей сложившейся индивидуальной жизнью. Это несоответствие, контраст резали взгляд и чувства, щекотали нервы. Кто кем стал. Как прожил. Чего добился, или упустил. И вновь: в кого мы превратились? Неужели это те первоклассники, стоявшие пятьдеся пять лет назад на пороге? Почему человек в начале пути молод, красив, трогателен, наивен, а к финишу приходит старым, больным и беспомощным?
Вдруг я чисто физически почувствовала взгляд высокого, очень худого, морщинистого мужчины с короткой седой стрижкой, современно одетого. «Олег здесь! Как похудел! И постарел…». Глаза в окружении морщинок обжигали всё той же синевой, как раньше.
– Татьяна? Танюха, ты???
– Привет, Олежек! Какой ты взрослый!
– А ты красавица такая стала! Где веснушки в пол лица? А зелёный «кошачий» глаз?
– Не парься, друг! Всех нас жизнь подкорректировала: веснушки, морщины, животы. Надо только привыкнуть и относиться философски. Как ты? Как поживаешь? Почему такой худой, не болеешь?
– С чего начинать? Поживаю нормально, как все, в суете. Работа. Семья: жена, сын, тёща. Тут ещё псину подобрал дворянского происхождения, Ласку. Приручил и теперь стараюсь соответствовать, чтобы не разочаровалась второй раз в людях, брошенная. С ней и устраиваем марафоны здоровья в лесу, оттого и худой, специально.
А ты как? Уехала после выпускного, так и след простыл. Только скупые «вести с полей» о тебе, да о Виолке, что всё хорошо у вас.
– Да, всё сложилось, тоже, как у всех: институт, работа, семья, две дочки, взрослые уже, скоро бабкой стану.
– А у Леточки?
– И у Леточки. Я же передавала с нашей третьей подругой Тоней. Виолета уехала с бабушкой сразу после выпускного во Владивосток, к матери. Там окончила институт, вышла замуж, родила двоих сыновей.
Я теребила старый свёрток из пожелтевшей бумаги, перевязанной древней бечёвкой, нащупывая его в сумочке, висящей через плечо.
– Всё хорошо у Виолетки!
На сцене актового зала происходило настоящее действо: разыгрывались сценки, приглашались выпускники всех поколений.
Я слушала, и не слышала. Смотрела и не видела. Не могла избавиться от теней, бродивших здесь повсюду. В девятом, наш весёлый, дружный, озорной класс охватила эпидемия любви. Переболели все в разной степени. Я тоже бросилась в тайную страсть, занимающую все мысли и чувства, с одноклассником Виктором. Немножко отдалилась от подруг Тони и Виолетты. И поздно заметила, что с Леточкой творится что-то неладное.
Настроение девушки менялось по нескольку раз на день. Она то хохотала в эйфории, то прятала влажные глаза. Читала стихи. Слушала музыку: «Ленточка моя финишная!
Всё пройдет, и ты примешь меня». Наушников тогда не было. Просто с магнитофонной ленты звучала Леточкина «Ленточка». Подруга часто пропускала то, что ей говорят, или отвечала невпопад. Влюбилась? Вроде подходящего кандидата рядом не наблюдалось.
И вот наступил момент, когда Виолетта призналась, что влюблена, и что чувство захватило её так сильно, что «больно жить и дышать».
В классе был основной костяк мальчишек, да и девчонок, через влюблённость к которым проходили всё. Это была как прививка первого чувства, переболев которым, парень или девушка проходили «боевое крещение», а потом уже ориентировались в «море любви».
У Леточки вместо «прививки» от призванного любимца класса случился полноценный «укол любви». Она призналась, что любит…. Олега.
– Какого Олега?
Признание было настолько невероятным, что я не сразу поняла смысл сказанного.
– Олега Марьянова…, – выдохнула подруга. Казалось, от того, что она произнесла его имя вслух, должна была рухнуть под ногами земля, на худой конец, залететь шаровая молния. Но было тихо. Тикали ходики. Глаза девушки округлились в ужасе от совершённого богохульства.
Я не верила своим ушам. Избранник подруги тихоня Олег, отмалчивающийся по углам, скрывающийся под маской скучающей невозмутимости. Это в лучшем случае, если было что скрывать. А в худшем, и, вероятно, правильном – бездушный сухарь.
Леточка ничего не хотела слышать и твердила, как мантру:
– Он моя ленточка! Моя судьба.
Я очнулась от того, что, чуть не бросила в лицо сидящему рядом в кресле актового зала школы Марьянову: «Бездушный сухарь!». И ей: «Подруга, как ты могла? Полюбить такого?»
Чувствуя, что мозг скоро взорвётся на тысячи радужных ленточек, я продолжала вспоминать, тупо глядя на сцену.
Это случилось в конце десятого класса, прямо перед выпускным и экзаменами. Мы дружно штудировали нужные предметы, занимались с репетиторами, готовились к поступлениям. Собирались друг у друга, горячились, спорили о том, кто куда пойдёт учиться. Звали друг друга с собой за компанию. Переживали и волновались.
И вдруг этот волнующий и важный процесс замер. У Виолетты скоропостижно скончался от сердечного приступа дедушка, который, по сути, вырастил внучку вместо отца.
Это случилось на автобусной остановке. Мужчина упал, захрипел. Окружающие подумали, что он пьян. Не сразу вызвали скорую. Та опоздала. Не спасли.
Бабушка слегла. Виола впала в прострацию. Отказывалась сдавать экзамены, идти на выпускной, поступать в институт. Белой тканью для выпускного платья собралась выстилать гроб деда.
Класс затаился. Такое трагичное событие у молодых людей было на пути впервые. Чисто интуитивно приняли решение: не оставлять Лету с бабушкой одних, дежурить у них каждый день по очереди, разбившись на группы.
Так и поступили. Каждый день на пороге появлялись одноклассники. Молча проходили. Незаметно шуршали: девочки на кухне, мальчишки у книжных полок, роняя томики с самыми пронзительными стихами на виду у хозяйки, тихо бренчали струнами гитар.
Заводили разговоры о поступлении, звали Виолу с собой. Отвлекали, как могли.
Здесь бывали все, кроме любимого Олега и лучшей подруги Тони.
Тонька угодила в больницу с аппендицитом, её сделали срочную операции. Сердобольной Виолетте решили об этом не говорить, пожалеть. Но когда дело дошло до обид, признались.
С любимым, который был необходим рядом, как воздух, было сложнее.
Каждый день меня встречал немой вопрос во взгляде подруги:
«А где Ленточка? Почему он не приходит? Он там живой? Может, ему нужна помощь?»
Бедная подруга, переживающая смерть близкого человека, заботилась о пропавшем любимом человеке.
А я каждый день придумывала причины, отговорки, почему Олег не приходит. Когда мои силы и изощрения в фантазийном вранье иссякли, Виолетта твёрдо заявила, что я должна встретиться с Марьяновым и прояснить ситуацию.
– Я должна? Я??? С какого перепугу? У меня, вообще-то парень есть, ревнивый, Витька. Я не хочу его потерять из-за какого-то, очень хотелось сказать козла, но пришлось сдержаться.
– Ты, Тань. Ведь ты осталась моей единственной подругой, пока Тонька валяется в больнице. Кто, если не ты? А сама я не могу. Не могу….
И вот, под давлением и грузом ответственности за судьбу подруги, я позвонила Олегу и назначила вечером встречу в старой беседке во дворе.
Я не знаю, кто кому донёс, что и когда. Может, сам Марьянов проболтался. Но тайная встреча перестала быть тайной.
Тёмным осенним вечером я сидела в беседке в ожидании ненавистной Ленточки. Я кипела праведным гневом, собиралась высказать всё, что о нём думаю. Узнать, как он относится к Виолетте, почему не приходит на помощь, не поддерживает. И вообще, поинтересоваться, есть ли у него душа, сердце и хоть капля сострадания?
Он пришел. С цветами. Желтыми бархатцами с дворовой клумбы. Подумал, что это свидание.
– Цветы здесь лишние, зря рвал. Я хотела поговорить о Виолетте.
– О Виолетте? А что о ней разговаривать? Ну, переживает девчонка смерть деда. Но дед пожил, это жизнь. Обидно, конечно, что в такой момент ответственный. Но можно же взять себя в руки, не устраивать истерик, не собирать классный кильдим
