вокруг себя и мешать учиться!
Я стояла, онемев, как соляной столб. Не в силах ничего произнести, просто двигала губами, как рыба. Я хотела вцепиться ему в роскошную шевелюру и уже приблизилась к ненавистному лицу, протягивая руки, как вдруг услышала Витькин ехидный голосок:
– Вот вы где спрятались, голубки! Воркуете? Ручонки тянете. Цветочки тут.
Он отшвырнул меня в сторону. Размахнулся, влепил Марьянову такую оплеуху, что тот отлетел в дальний угол беседки.
Витька сплюнул. Отвернулся. Буркнул мне «Прощай» и скрылся в темноте.
Я брела домой размазывая слёзы, сопли вместе с дождём, по лицу и твердила: «Сволочь! Гад! Бездушная скотина, а не Ленточка!»
Дома набрала телефон Виолетты и выдохнула:
– Он не придёт!
В школьном зале объявили перерыв. Олег Марьянов поднялся с кресла. Я взяла его за руку:
– Давай прогуляемся до нашего класса.
– Давай.
Мы стояли в темноте у окна. Чисто влюблённая пара после многих лет разлуки. Он тихо сказал:
– Ты меня прости за ту безобразную сцену в беседке. Не совсем же я бездушный идиот. Не знал, что Летка влюблена в меня. Думал, ты захотела ко мне от Витьки переметнуться, самодовольный глупец. А ты мне нравилась.
– Да? Я и не замечала.
– Как я Летку!
– А что между вами случилось на выпускном? Я удивилась, что подруга, отказывающаяся на него идти, вдруг переменила решение. Бабушка сшила её шикарное платье. Леточка была королевой бала! Я сразу поняла, что подруга что-то задумала.
– Она пригласила меня на белый танец. Призналась в любви. Сказала, что жить без меня не может. Дышать. А я мог. Не сказал, правда, но она всё поняла, почувствовала. Прервала танец. Сбежала с выпускного. Больше в городе мы её не видели. Ты же сказала, что к матери подалась.
Я держалась за свёрток в сумке. Пыталась связать порванные ленточки в голове. Старалась не убить этого человека, который по большому счёту был не виноват в том, что его любили, а он не любил.
– У меня к тебе просьба. Последняя. Можешь завтра утром меня кое-куда отвезти на машине? Это займет всего пару часов.
– Хорошо! Правда, я обещал доставить тёщу к врачу, но ничего, отправлю на такси. А куда двинем?
– Увидишь!
Мы ехали по мокрой осенней дороге. Ветер гнал рваные ватные облака. Бросал гроздья воды в лобовое стекло. Мы лениво перекидывались словами ни о чём, не возвращаясь ко вчерашнему разговору.
Город остался позади. Понурые поля мокли под дождём. Мир замкнулся. Вдруг неожиданно на горизонте его проткнули черные купола на белых стенах. Монастырь. Черные купола – признак монашества.
– Нам сюда! Почти приехали!
Олег удивился, но виду не подал. Приехали, так приехали.
Мы вышли у кованых ворот. Прошли на территорию. Направились к часовне, за которой прятался небольшой погост. Захоронения разных времён толпились в траве.
Одно из них, старое, неухоженное, всё в поросли сухой сирени, будто кричало о забвении. Не крашеная ограда проржавела. Металлический обелиск со звёздочкой наверху почернел и завалился. Холмик почти сравнялся с землёй, на нём несколько конфет в выцветших фантиках, засохшие цветы.
А на памятнике блестела фотография, неожиданно яркая, не выцветшая и не пожелтевшая под стеклом, да и само стекло даже не потрескалось от времени. С неё внимательно смотрела девушка в белом платье с огромным белым бантом на толстой косе. Это была Виолетта Кудрявцева. Под датой смерти, наступившей через год, после выпускного, было начертано:
«Ленточка моя финишная!
Всё пройдет, и ты примешь меня…»
Я увидела, что у Олега подкосились ноги. Он стал медленно оседать, заваливаясь. Я кинулась на помощь, усадила на скамейку.
А он все шевелил губами, силясь прошептать:
– Как же так! Как же это так? Ведь ты сказала, к матери, институт, семья, сыновья…. Как же так, Таня???
– Я не могла! Я не могла признаться, рассказать о том, что случилось! Для всех, она прожила счастливую жизнь среди родных. Я не могла. И сейчас не могу. Только тебе.
Я почувствовала, что, наконец, груз, копившийся в рюкзаке памяти у меня за спиной, перекочевал к Олегу, придавил его плечи. Теперь его черёд нести и жить с этим дальше.
– Она сама?
– Нет, конечно. Её убила неразделённая любовь. И смерть любимого деда. Что-то сдвинулось в организме, запустился нехороший процесс. Она не хотела жить. Вернулась старая болезнь.
Они с бабушкой никуда не уехали, а поселились здесь. И угасли одна за другой. Кстати, это тебе. Она просила передать.
Я достала из сумки пожелтевший конверт, который носила с собой два дня. Протянула Олегу. Ветхая бечёвка треснула и на могилку упала старая чёрно-белая фотография, на которой смеялась счастливая Виолетта в окружении одноклассников, а в её ногах возлежал Олег Марьянов с гитарой. Какой-то листок, исписанный школьным почерком, мелькнул, закрутился и улетел, подхваченный ветром. Мелькнули только слова: «Нам не жить друг без друга».
В просвет туч прорвалось солнце. Заиграло в куполах. Зажгло искорки глаз на фотографии. Казалось, девушка, изображенная на ней, улыбалась.
Перед заброшенной могилой на монастырском погосте стоял абсолютно седой человек и думал о том, что мимо него в этой жизни прошло что-то настоящее и важное, испепелившее нежное женское сердце, но даже не опалившее его. Он прожил спокойную жизнь без эмоций и страстей. И не знал, горевать ли по этому поводу, или радоваться.
Обратная дорога пролетела в молчании. Я вернулась в гостиницу, а на следующий день уехала домой. Больше с Олегом Марьяновым мы не виделись.
Вы думаете, возвращаясь через много лет в город своей юности, встретить там людей, которых оставили тогда? И не надейтесь! Город давно не тот. Жизнь другая. Друзья и близкие или давно уехали, как ты, или превратились в незнакомцев со своей состоявшейся судьбой.
И только Виолетта осталась такой же юной, как прежде, с горящим от любви взором из-под зарослей старой сирени, с призывом: "Оглянись, незнакомый прохожий..."
