Записки живого москвича 2076 год, 23 мая

из зависти на его богатства, говорят, когда ему бороду кровью намочили и
облачение сорвали, под ним золотые генеральские погоны увидели и у тех, кто к ним
прикоснулся потом руки поотсохли и глаза лопнули. Я был в музее, видал его «святые
власы», но они не красные, как на иконушке, а сивые). Другая икона святого воина Жеки.
Его голое тело покрыто татуировками: купола храмов, кинжал, голубь, звёзды геройские,
а в руке кувалду держит, красиво! Сказывают, он один на тыщу врагов с ней ходил и
целым возвращался. Живым в Синюю Смуту на небо ушёл, в раю теперь, за нас молится.
И вот, пока прощался я с моим Люськой, да на иконки крестился, оборачиваюсь: а
«звёздных» и след простыл, задним ходом, значит, и ушли. Ух, как я обрадовался! Даже в
часовню зашел раньше обычного и пучок свечей спалил! А так, лучше и не встречать
«звездных», страху для нашего капэ много, да и им, что за радость на нас смотреть? Мы
же для них всё исполняем, платим и по закону смирно живём. За то нас не забижают и
лишний раз не трогают, верно? ...
3 Религия
Часовенки теперь в каждом велаяте стоят, все на духовный налог капэ построенные в
одном вкусе: ракета «Труба архангела», снизу пошире, сверху поуже, даже куполок
защитного цвета и колокольная звонница. Для «звездных» совсем другие храмы-ракеты
«Иерихон», раз в десять шире и выше, белые с золотом, купола зеркальные, нам туда
нельзя заходить, риск скверну им занести, да и службы там ведут не духовные
прапорщики, как у нас, а полковые и генеральные духовники, нашим не чета, что ты!
Внутри нашей часовенки убранство в фиолетовом и лиловом, мерцают аргоновые лампы,
на царских вратах битва «Судный день», правый предел «Сошествие во ад», левый
«Восстание из мертвых», картины святых мучеников и казни святотатцев, очень
натурально, с выкалыванием глаз, отрезанием языков... Сначала печально на душе
становилось, но наш духовный сказал, так и должно быть, со страху душа «убояхося
всякого безобразия и возропта», в себя углубляется, адовы бездны постигает, грехи
лицезреет и светлым рыданием исходит. Оттого на утренней и плачут все навзрыд,
боженька и святые слушают, и кто обманом норовит в Царство Божие проскользить
подобно Змию, того духовный крепкой молитвой отчитывает, может даже петимью
наложить-огород у храма вскопать и банановое дерево садить. А как его садить, если оно
тут не растет? А то-то! Это духовный нарочно хитрость имеет: исполняй без разговоров! А-
а, ты ещё поговорить желаешь?! Ну вот тебе новая петимья: на колокольне кричи «бом-
бом» вместо колокола, всё ж таки то металл, его ещё сделать надо, а луженая глотка уже
мамкой сделана! Вобщем, такие финтиля не проходют, его благородие духовный
прапорщик не потерпит суеты. Так он называет всякие ненужные действия. Приход у нас
небольшой, на три двора часовня, значит, человек с полтораста стоит, проповедь слушает,
молится, плачет. Как начнет духовный про беды говорить с амвона и какие мы злые звери
и какие свиноты неблагодарные и как нас в аду черти на вертел шашлыком насодют за
содом, как глотки углем засыпят за богохуление, как порвут чересла за блуд. «И буде
шакал полосатый с вырванной кишкой по пустыне пойдёшь, ни воды тебе, а камни
горячие (все шепчут «ни воды тебе, а камни») ни еды тебе, а колья вострые (шепот толпы
«а колья вострые») ни слова тебе, а вой диавольский и рыготание злобное…» Ух, как мне
тут жутко слышать, я уж на пол со всеми валюсь, камни целую, а духовный начинает
жалостливо так тонким голосом: «Маладенцы померли во утроообе…детушек придавило
скааалоооюю…не проснулись пташки в гниииоооздышкааах… и поля, и леса всеее
пооовыыымеееерлиии…» Слезы льются, плачут все, ревмя ревут. Хор подхватывает: «Так
и с вааамии нерааадивые обойдется Госпооодь…ежели не пооослууушаеете слово
пааастырское…на свяаатые влаастиии вековечные возроооопщите, имя свое светлое
черным именем покроооете…», а антифон ему речитативом: «Мы на Змия любого за
родную власть, хоть руками голыми кинемся, не дадим врагу в поругание ни клочка травы
ни остиночки!» И торжественно, раскатисто, все вместе: «За святых посконных
волостителей, от Бога нам данных по смирррению, мы готовы жить, как и умирррать. По
перррвому их пожеланию. То желает Бог, сам Суррров-Господь! Только так мы осилим
Диавола!» Заканчивается песня, все встают, целуют нательные пули на шнурках (у нас они
от винтовок, медно-свинцовые, у «звездных», сказывают, из червлёного злата!).
Духовный грозно кричит: «Живёте хорошо?!» - «Поживём ещё!» -отвечаем хором.
«Господня воля?!» - «Каждому своя доля!» -кричим стройно. «Завет Господень?!» - «В
земле успокоен!». Духовный повышая голос «Завет Господень?!!» - «Смирен и спокоен!» -
отвечаем, а в третий раз (тут мне особо нравится), духовный хлопает нагайкой над
головами и прыгая, вопит во тьму подкупольную - «Заавееет Госпоооодень!!!» -
«Встретимся в полдень!» - дружно выдыхаем. Хорошо, с прошлого года запретили с
шапками заходить, а то в такой радости начинали их вверх бросать, так, что потом какие
на свечах горели, а какие по сю пору с канделябров не сняты- высоко висят. Самое
последнее, все должны записки о грехах своих, про семейных и знакомых, про кого
знаешь, сдать в ящичек. Потом всё прочитывает неспешно духовный и петимьи сыпет, а
кому и отлучением грозит. Отлучить от часовни, это почитай проклясть! С шеи пулю снять
придётся, а без неё любой маньжур на шахты определит без твоего желания
(известковые, к примеру, полегче алебастровых), ездить на «утюге» запретит, с детьми
сможет поглумиться любой прохожий. Ладно, если просто пинок кровинушке твоей даст
или овощ гнилой покушать сунет, так может и вовсе за ногу на дерево повесить. О
прошлый год из соседнего дома девчонку так извели. Узбек с рынка повесил её в шутку
вниз головой, а сам араки своим глаза залил, да заснул под тем деревом, а девчонка и
помри. Ясное дело узбеку штраф, арбузами родителям отдал. А всё потому, что мамаша ее отлучена была духовным. Он ей петимью за петимьёй: то полы в часовне мой, то цветы
к иконкам пришивай, даром, что бабень красивая, а ума никакого. Каждый раз без страха
исполняла и еще дерзко так: «А что, духовный, дочку к вам не привести в работнички? Ей
скоро семь исполнится, в самый срок войдёт». Духовный наш старой закалки, но такого не
снёс, топнул ногой три раза «Проклинаю!». Дьячки сорвали с нее платок и пулю, юбку
сдернули и как есть с голым задом нагайками до дому гнали: смотри народ, больше она
не вхожа в дом божий! Я этого не видел, а сосед рассказал, как успел в неё плюнуть, а она
даже бровью не повела. За такую гордость конечно надо отлучать, что ей с народом
вместе делать? А девчонку её жаль всё-таки. Всё к машинам нашим подходила или к
прилавкам на рынке и в ладошку пальчиком показывала, а потом на рот, вроде «есть
хочу». Какая то обмиральная она была, ясно, с такой подлой матерью, и голодная и
холодная. Ну а потом узбек этот, вроде хороший парень, хоть и нехристь, дом себе купил,
три жены, всё как у них водится. А вот девчонка та как бельмо на косой глаз: то в этого
дитё харкнет, то за волосы с рынка потащит…Нашим всё потеха- «Бери, ржут, её в дочки,
Алмаз, она тебе внучку родит!» Ага …
Прости Господи, сколько грехов в людях! Даром в огне крещеные, а жалости совсем ни
искорки. Я не помню, как мене крестили, и слава Богу! Жуткое это дело-веру нашу
получать. Это я понял, когда сокрестным был. Нас по канону семеро крестных отцов к
ребенку и одна мать, отцы по жребию идут, я свою палочку и вынул тогда на святого
Ферапонта. Мать же обязательно кровная родня, если же не кровная, сирота, к примеру,
крестится, тогда надрезают у будущей крестной матери жилу и прикладывают к ранке
крестимого, они «кровными» становятся-можно крестить. В часовенке есть подвал, в нем
пещерка, туда согнутым влезаешь, в пещерке-печь. Её натопят до того, что дышать нельзя,
смрадно, камни от жара рубинами в темноте сияют. Чисто ад. И вот выстаиваемся мы в
ряд: на карачках, потные, голые и начинаем петь «Неопалимую мать-купину», кашляем,
чихаем, дым глаза ест, душно, но поем, стараемся. Крестная ползает, раздает всем
веточки берёзки, духовный несет корыто с водицей и короб с пулями. По знаку, голого
младенца поливают духовитой водой, сажают на совковую лопату, тут, главное, быстро
надо заслонку отворить и лопату с младенцем в топку сунуть, сразу вынуть и так три раза.
От крестной много зависит, она каждый раз как на секунду вынули из пламени,
крестимого водицей поливает. Тут сноровка нужна и точный расчет, чтобы кожа не
облезла, но все одно безбровые выходят! Орут-заливаются, розовые такие, как пирожки,
или порося в пару, любо-дорого смотреть. Если кто во взрослом возрасте- тому жаровню
раскладывают с углем, и он должен на головешки самые прилечь, так же три раза с
поливом! Ох и воплей наслушаешься, орать можно чего хочешь, но без матюгов, их Бог не
любит! И пока несут малого к духовному- мы «жарим» его берёзками только свист стоит!
Да с приговором: «Будь радёхонек, ходи прямёхонек!» Духовный уже пулю из короба
вынул (из той земли выкопана, где «звездные» святотатцев расстреливали в Синюю
Смуту), продел в шнурок и повязал с молитвой. Дело сделано- сокрестным по мерзавчику
с соленым огурчиком полагается и дуй на работу!
4 Работа
Времени на думки у нас нет. Обычный капэ на выгребной работе, в любую погоду
паромобиль раскочегарь, до места доедь, не поломайся, под квадрокоптер не попади, не
встрянь в пробку или перекрытие (когда «звездные» едут их пропускают первых, закон),потом дров в обрат купи, воду купи (с реки нельзя-штраф, а с лужи форсунки забьет),
масло- шатун и втулки смазывать-купи, клёпку проверь, ремни подтяни, ещё и об одежде
подумай-по погоде чтоб, потому в «утюге» жара, а как высунешься-холод. Иногда в воду
ледяную нырять надо, когда запруду китайцы делают, рыбу ловят или турбину на ферму
ставят, а машинам вброд переть. Тут если до котла дойдет, разорвать может, тогда
остужай его, пар стравливай, потеря дров! И сам впрягайся как лошак и тяни сто пудов
металла. В основном, котел вес даёт, арки из дерева, корпус жестяной… Работать надо с
шести утра-выходим на выгребную и до часу поля чистить, лесополосы, канавы…Трупы
должников покидаем в телегу и тащим её до фермы, а там очередь из наших машин, все
шофера голодные, не жрамши, злые. Матюгами кроют, чай не в часовне, колёсами
сцепляются, чуть что –бьют в зубы. Китаёза что придумала? Соревнование: первым
десятком пришёл, расценка по 1 категории, вторым десятком на десятую меньше
заплатят, а уж тем, кто в хвосте-убыток! Хоть в петлю лезь! А нельзя рук наложить- от Бога
отлучают всё семейство, скопом, во как! Им тогда не жить-хоть все вешайся… Но я как
правило не в первом, так во втором десятке бываю, должников сдаю китаёзе, свиную
колбасу за пазуху (нам положено на обед и в дом, ребят кормить), деньги от банка на
карточку. В Доуралье для капэ теперь только электрические деньги, но хорошо китаёзы
свои протолкнули и есть ихние бумажки «юни», на них мы дрова покупаем и керосин для
примуса и рисовую водку для повечерья. А с карточки, всё что заработаешь за месяц, к
концу спишет банк, успей потратить! И бегут работяги, кто не успел, по магазинам, да по
рынкам. А там для