Дневник монаха. Продолжение

           И вот мы на месте. Зима была суровая в те годы... Будто сама природа отвечала состоянию души. Отчётливо помню тот маленький городок, заброшенный среди холодных снегов. Небольшие домишки, чуть огороженные невысокой изгородью, в центре городка Райком и Клуб, на фасаде ещё была надпись: «Слава КПСС!» Недолго оставалось висеть тому плакату. В сторонке, на окраине, маленькая церковь, приспособленная под склад. Смотреть на это было печально.
            В этом городке мы должны были остановиться на три дня. Вышли из автобуса измятые, но счастливые. Впереди – любимая работа, и полный аншлаг! Как не крути, а театр это живое искусство, и никогда не умрет. Люди приедут на наши спектакли из самых дальних уголков этого районного центра. Замученные сериалами, обязательно захотят увидеть живых актеров. Факт.
            Ругали, ругали мы эти бразильские сериалы в конце прошлого столетия... а зря. Русский человек долго запрягает, но ездит очень быстро. В буквальном смысле наш уважаемый классик был прав. И пошли штамповать эти наши русские сериалы один быстрее другого. Только вот под одним названием они все, горемышные, под одним лозунгом - «Богатые тоже плачут».
            Без чувства сожаления не вспомнить об этом. Сколько времени потрачено даром у экрана телевизора! Сколько загублено время, отнято у души…Господи! Простишь ли Ты мне такое упущение? Милостивый! Ты простишь…
            Тогда было очень холодно, и мы все побежали в клуб. Пока рабочие  заносили  декорации, я сел на последний ряд зрительного зала, и подумал, что он слишком мал. Надо подставлять стулья или скамейки как всегда мы делали это в провинциальных театрах и клубах, куда очень редко приезжали из московских театров. Я был уверен - аншлаг будет полнейший!

            - Борис Васильевич, что это вы в одиночестве, да на галерке?
Элеонора подошла, или подлетела ( было у меня такое чувство, что она умеет летать)!
            - Да вот ворчу себе, по-стариковски, размышляю.
Взгляд девочки лезвием скользнул по моему лицу.
            - Не надо называть себя стариком, и не надо это подчеркивать при мне, я вообще считаю, что не бывает разницы в возрасте. Что такое пятнадцать лет в вечности? Её и вовсе нет между нами, этой пресловутой разницы в возрасте. Ты согласен Боб? Ничего, что я на ты?
          - Валяй, — ответил я  и поднялся с места.
          - Пойду посмотрю  какие лежанки приготовила нам администрация, и где мы будем почивать. В школе, или прямо здесь.
          - Разве мы будем жить не в гостинице?
          - Вот тебе и разница в возрасте! Опыт, жизненный опыт отличает человека пожившего на этом свете от юного создания! Недаром я был удивлен, что вы поехали с этим спектаклем. И, повторяю, такие командировки не для «звезд» экрана. Да, мы будем спать на полу, на матрасах, всего-то три дня. Но мы нужны людям! Мы должны их поддержать в этой непростой, бесцветной жизни. Оглянитесь вокруг, ну какая тут гостиница!  Зачем вам было приезжать не пойму! Разве вас не предупредили?
            - Нет. Я в последний момент уговорила директора. Тебе не понятно, зачем я сюда приехала? Видеть тебя, быть с тобой – вот единственное моё желание! Неужели не видишь этого?
            - Элеонора, успокойтесь, не надо так. Вы надумали. Все пройдет. Ты все выдумываешь девочка! Ну, посмотри на меня. Мне сорок два года. Я старик. Ну что во мне? Что? Я не герой романа. Я устал. Я запутался в своей судьбе, как корабль в Бермудах. Я пытаюсь найти выход, и не хочу перемен. Прости.
              Твёрдым шагом я направился к двери. В голове  была такая путаница!  Я умолял Господа помочь мне. Господи! Не оставь меня, грешного. Только не любовь. Ничего не хочу менять! Ничего. Эта женщина не давала мне покоя, я думал о ней всегда, но... не хотел встречаться с ней, чтобы пошлыми отношениями не трогать чувство радости, охватившее меня при появлении королевы в моей жизни. Но понимал я и другое: неизбежность нашей любви уже стояла рядом и требовала отречений.

                После спектакля состоялся товарищеский ужин. Местная администрация благодарила нас за то, что приехали в такую даль, за такие копейки. И угощение было богатым, хлебосольным. Актёры угощались тоже очень хлебосольно. Такова жизнь наша суетливая. Я уже испил свою бочку, и возвращаться к этому не хотелось.
                А народ потихоньку хмелел и требовал музыку.  Что и было исполнено. Директор клуба долго возился с дисками, и наконец, в эфир ворвался «Танец с саблями» Хачатуряна. Актёры замахали руками: только не это, что-нибудь медленное, общеизвестное, лучше танго! Но в это время в центр зала выбежала Элеонора, и начала танцевать. Что это было!?  Это был не танец,  это был полёт! В нём было всё:  и русская удаль, и еврейский надрыв, и утонченность востока, и загадка женственности, что заставляло, не отрывая глаз, следить за каждым её движением. И это была она: та девушка, которую я видел когда-то во сне…
              После танца,  её долго не отпускали, актёры были сражены танцем и, наперебой, приглашали за свои столики, но она села рядом со мной. И испросила шампанского! Наливая искристый напиток, я осведомился тогда, не балерина ли она?
            - Ну вот вам и разница в возрасте, — насмешливо сказала Элка,  — вы действительно, человек  пожилой, и забыли, что я закончила «Щуку».
            - Я ничего не забыл, королева! Просто так удивительно не может танцевать человек неподготовленный.
            - Может,  если есть для кого. Я танцевала для тебя.

              Её огромные глаза  распахнулись в светлой радости.
            - Ну что ж, тогда салют! — и я поднял бокал с шампанским.
            - Салют! — ответила королева.

И ушли все страхи. Пусть жизнь моя изменится. Да и зачем она нужна мне, эта жизнь, если Элеоноры не будет рядом со мной.

             
                                                              Возвращение.

      Мгновенье длится счастье, лишь мгновенье. Потом заботы, и опять печаль. Гастроли закончены, три дня пролетели секундой. Я подхожу к своему дому. Таже улица, тот же подъезд, а я другой. Я наполнен счастьем, неизвестным мне ранее. И это счастье называется Любовью. А дома меня ждут самые близкие люди: моя жена и мои дети. Но я не могу поделиться с ними этим счастьем. И от этого мне больно. Больно так, как не было никогда, ибо делился я с ними всегда и всем. Мы всегда были одним целым, но теперь я отрезан от целого. Я предал. Я нарушил Заповедь. По собственной воле. Видимо грех не имеет границ... И даже  среди апостолов приютился Иуда.
      И что же делать? Как жить? Ненавижу ложь. А если во имя покоя семьи? То есть двойная жизнь? То есть самое страшное и Богу неугодное. Грош цена твоей Вере, твоим молитвам, если ты делаешь других несчастными. Не помню
сколько часов я поднимался домой, мне казалось время остановилось. В маленькой прихожей собралось мое любимое семейство. Какие родные лица! Благодушная жена, с пультом в руке, любимые дети. Зина чмокнула меня и побежала в телевизору:
    - Борь, мы третью серию смотрим, там всего полно, иди поешь. Потом поговорим.
      Я прошел на кухню и погремел кастрюльками. Есть не хотелось совсем, хотелось только курить. Мысли роем вертелись в голове, облетая всё случившееся.
Вдохнув родной запах дома, рой мыслей утихомирился. Элеонора призналась мне в любви, но я ничего не обещал ей. У меня есть время подумать. Не надо никуда бежать, менять всё. Стоп! Не надо паниковать. Да. Ради большой Любви люди совершают большие поступки, меняют жизнь, рушат преграды привычного! И ещё много оправданий придумывал я себе. Да и как без этого, если Любовь коснулась тебя своим прозрачным крылом? Но по виску стучал маленький дятел и приговаривал: «Семья, долг. Семья, долг. Семья, долг»

      Наверное я очень сильно кашлял от дыма сигарет. На кухне появилась жена. Она встала передо мной и молчала. Я пытался поднять глаза, но не мог.
    - Борис, что-то случилось? — спокойно спросила она.
    - Нет, нет, Зина, всё нормально. Устал.
    - Представляю себе. Сейчас чайку заварю с ромашкой. И поднимайся с пола, замёрзнешь! У нас сегодня батареи едва тёплые. Бросай сигареты. Детей я уложила. Давай рассказывай! Как съездили? Сколько было спектаклей? Зритель пришёл?
      Зина давно ушла из профессии, но воспоминания согревали ей душу, и она всегда подробно расспрашивала меня о театре.
    - Борь, а Вольская ездила с вами?
В голове  что-то вспыхнуло и пробежалось огоньками. 
    - Элеонора?
Зина улыбнулась:
    - А что есть ещё одна? Элеонора конечно. Недавно сериал был с её участием.  И всё она успевает. И в театре, и в кино. И во сне!
    - Как во сне?
    - Представляешь, снится мне постоянно, к чему бы это?
    - Её лицо мелькает на экране. Вот и приснилась.
    - Слушай, - разрывая моё сердце на куски, продолжала жена,- а она неплохая актриса.
    - Молоденькие все хорошие актрисы. У каждого свой талант. У тебя талант быть матерью и женой.
    - Спасибо Борь, я хорошая жена и чувствую, что-то с тобой произошло. Ты будто ушёл от меня, ты не со мной
      Силы Небесные,- мелькнуло у меня в голове, - не оставляйте меня. Как же она всё чувствует! И что ей поведать? Рассказать. Всё рассказать! Она мой друг, она поймет, и всё встанет на свои места. И не будет лжи.
      Я повернулся лицом к лицу моей жены. Боже! Сколько боли могут выражать человеческие глаза! Ведь это не описать. «Джоконда, Джоконда! Кто такая? Что в ней, что она нам? Похотливый взгляд пресытившейся самки. В глазах моей жены было столько боли... Я никогда не забуду тот её взгляд. Она всё поняла.
      Я обнял её и прижал к груди. Голова к голове, плечо к плечу — вот так мы шли вместе по дорогам жизни, по кривым и горбатым её улочкам и выстояли! И вот теперь пришла другая и принесла мне свою любовь. И я должен жертвовать самым близким мне человеком. Тогда я понял, что Любовь приносит не счастье, а боль. По-другому никогда не было и не будет. И это факт. Медленно, из стороны в сторону, мы раскачивались, обняв друг друга до слёз знакомыми руками, и никаких слов и никаких мыслей не было в моей голове, только давно забытый романс всплывал в памяти: «Нам крест тяжелого страдания в замену счастья должно несть. Не плачь, не плачь, мой друг, твоих страданий Душа не в силах перенесть».
      И ничего не мог я рассказать моей жене, и никакого права не имел нарушать покой своей семьи.

                                                               
                                                                     Часть 6. 
  Минул год с тех гастролей, на Рождество, когда мы объяснились с Элеонорой. И я был благодарен этой девочке за то, что она не навязывала мне нашей любви. Она всё понимала, и нас, как и всегда, связывал невидимый канат. Я тогда даже летал к ней во сне. Она чувствовала мое присутствие рядом с собой везде, где бы она не была. В редкие минуты встреч мы бежали на Арбат.
      Эля уверяла, что в прошлой жизни жила здесь. У неё был большой каменный дом, а повсюду, в переулочках, тогда еще земляных, весной росли небесно-голубые незабудки, и в память о той её жизни, у арбатских художников, она купила мне маленькую акварель «Незабудки», и сказала очень серьезно:
    - Вот посмотришь на них, и сразу меня вспомнишь, только не расставайся с этой акварелью никогда! Даже там, куда ты уйдёшь