– Ты будешь работать или в стену смотреть?
Голос пугает Киру. Ей-то чудилось, что она всего лишь на секундочку отвернулась от экрана, а оказалось, что Филипп уже заметил. Да, точно заметил и его вопрос относится к ней самым прямым образом.
А всего-то хотелось на мгновение оторваться, улететь далеко-далеко, но улететь осмысленно, а не как всегда. Не вышло и Филипп злится. Нет, он не кричит, не угрожает уволить её тут же, он просто задаёт вполне невинные вопросы таким убийственно-змеиным тоном, что невольно хочется свернуться в комочек или хотя бы опустить голову.
– Простите! – но нужно работать. Или делать вид. Нет, долго изображать бурную деятельность не получится, но хотя бы компьютерные строчки перестанут растекаться перед глазами, хотя бы Филипп станет смотреть не на неё.
Впрочем, Филипп ли он? Кира сама слышала, как одна рыжеволосая, незнакомая девушка называла его Владом, а вот её собственный предшественник назвал его Яном. Слишком много разных имён для того, чтобы не заподозрить неладное, но Кира была глупа.
Хотя почему – была?
Когда она пришла устраиваться в это серое, совершенно неприметное здание, скрытое за невзрачной вывеской «Мир подушек», она была точно такой же как сейчас. разве что более радостной.
Нет, мир подушек тут и правда был. Разные по мягкости и объёму, они образцами покоились на прилавках, но больше прозябали картинками в каталоге. Всё это было на деле фасадом, за которым скрывалось совсем не желание какого-то доброго человека принести гражданам спокойный сон.
Совсем нет! Если миновать главный зал с двумя вертлявыми оборотистыми и хваткими консультантами, то можно было оказаться в полуподвальном помещении, правда, для этого пришлось бы выцепить в невзрачном зале под цвет стены окрашенную дверь. Но зато если бы это кому-то удалось сделать, если бы кто-то догадался открыть эту дверь, то легко оказался бы на вершине лестницы.
А там ниже, ниже, через полусырой подвал, в широкую, неожиданно ярко освещённую комнатёнку, за которой не меньше десятка человек трудятся денно и нощно. Трудятся за компьютерами, зажимая меж плечом и ухом телефоны, услужливо предоставленные через очередного многоимённого Филиппа.
Над чем трудятся? Кира очень хочет делать вид, что не понимает. Но куда там? Зарплата, которой её заманили на должность рядового менеджера, была столь привлекательной, что на первых порах Кира проглотила и невзрачное здание, и тайную дверь, и даже лестницу…
Потом, конечно, совесть пыталась её давить, как назло подкидывая бесконечные новостные сюжеты то по телевизору, то по радио, то в ленте мессенджера. И всё, как специально, об одном – там обманули, прикинулись, позвонили, тут перевели последнее, да ещё и кредит взяли…
Схем было много. Каждый из них работал на своей, оттачивал, а очередной Филипп, не называющий никого по имени, и сам требующий не называть себя лишний раз, каждого время от времени корректировал.
Самое главное – не задавать вопросов. Кира не задавала. Откуда брались номера и фамилии с именами абонентов? Кира не спрашивает.
Какой алгоритм для отбора потенциальных жертв? Кира не спрашивает.
Куда уходят деньги? Кира не спрашивает. А ещё – отчаянно хочет не понимать, что совершает откровенно дурные поступки. Когда Филипп, весь такой вежливый и обходительный, да такой галантный, что она, грешным делом подумала, что он с ней флиртует, намёками дал ей понять о будущем поле деятельности, был у неё порыв встать и уйти.
Но мягкость Филиппа тотчас обернулась колючей змеёй.
– Кира, вы ещё не слышали свой процент.
– Вы преступник! – она смотрела на него тогда со всей праведностью гнева, в душе её поднималось что-то такое светлое, прямиком из детства.
– Всего лишь предприниматель, – его её слова не тронули. Он умел видеть людей. – Кира, подумай, какие у тебя риски? Телефоны подставные, номера оформлены так, что никаких концов не найдут. А то, что мы делаем… что ж, все что-то делают. Мы не больше преступники, чем другие.
Всё в Кире кипело от бешенства, но она почему-то стояла и слушала, а не бросилась вверх по лестнице с громогласным обещанием позвонить в полицию.
А потом Филипп, добивая её, назвал процент. Позже, конечно, Кира поняла, что процент шёл от завершённой сделки, а она не знала всей полученной суммы. Не могла знать. Но не спрашивала.
А Филипп убеждал. Нет, мол, дорогая Кира, ничего страшного в наших действиях. Считайте, что это вообще проверка на бдительность родственников. Или органов, сами, дорогая вы наша, понимаете каких. И потом – все деньги пойдут на благие цели. И вообще – это всегда было.
Позже Кира захочет забыть о том, что соглашалась. Ещё не согласившись работать вслух, она как-то вдруг изменилась внутренне, даже неожиданно для себя, и принялась с ним соглашаться. Да, мол, ничего страшного.
– Никаких рисков для тебя лично, – убеждал Филипп.
В конце концов, у Киры мелькнула глупая наивная мысль, которой она попыталась оправдать своё решение: «поработаю пару месяцев, да уйду, может и заработаю».
– Если не получится, получишь отступные. Для этого надо иметь талант, мы понимаем, что не всем, так сказать, дано…– Филипп подтвердил тогда её мысли.
И Кире придётся признать для себя, уже начав работу, что она купилась на слово «талант» как самая нелепая идиотка на свете. Но больше – жадность. Себе Кира этого не прощала. Она пыталась верить в то, что у неё ничего не получится, но вдруг…получилось.
Первый же звонок, предлагающий недавно ушедшей на пенсию женщине, пройти диспансеризацию, оказался успешным. Кира включила всё актёрское мастерство, изображала сотрудницу больницы, всерьёз приглашающую на плановый осмотр постоянную жительницу района. Вот только, ах, несчастье, паспортные данные надо было этой самой жительнице обновить.
Женщина всё продиктовала, Кира записала, положила трубку, пообещав запись, передала данные довольному Филиппу.
– Умница! Ловка! – похвалил он её.
Впрочем, сначала получалось у всех. Первые клиенты были подставными. Ловушку надо было показать простой и заманчивой, принести деньги, много денег…
Кира никогда не забудет этого внезапного счастья, когда Филипп положил ей на стол пухлый конвертик и посоветовал:
– Ты не думай о том, что было. Это просто твоя работа. Ничем не хуже других. И не сложнее, верно?
И не забудет, как согласилась. Ей казалось, что эти деньги будут жечь карман, или что она, выходя из невзрачного «Мира подушек», сотрудницей которого она теперь официально числилась, будет клеймена взглядом прохожих, точно знающих, что она сделала.
Но деньги карман лишь тяготили, а прохожие её не замечали. А ещё деньги очень быстро ушли. К тому моменту у Киры было уже два «закрытых» проекта. Вот только конверты были разными.
– Убедительнее, не тараторь, но будь раздражительной, как реальный сотрудник, – наставлял Филипп.
Он вообще сделался требовательным. И теперь Кира всё чаще ловила себя на том, что редко слышит его похвалу, зато часто – змеиный голос. и ещё – часто смотрит куда-то в стену, прочь от экрана, где бегут бесконечные циферки и имена из базы.
Совесть? Кира не знает. Она привыкла не задавать вопросов. Она не может привыкнуть к тому, что деньги заканчиваются, быстро заканчиваются, ведь достаются сравнительно легко – пара звонков.
Кира скупает вещи для дома и себя, но даже не знает толком что имеет. Кира мрачнее день ото дня, рассеяннее…
И ещё – трусливей.
Ей часто снится сон – её арестовывают. Мама плачет, хватается за сердце, кричит, что нет у неё больше дочери, и Кира тоже плачет и кричит, и просыпается – почему-то всегда молча.
Или иное – бабушку, старенькую бабушку, что ещё противится городу и упорствует, живя в селе, также записывают к врачу, выманивая её данные. Или убеждают в том, что у неё скидка на коммуналку. Или ещё что-то такое, одинаковое в своём результате.
И Кира снова просыпается. Молча.
– Я благодарю за работу, но, наверное, я пойду работать дальше, – Кира как-то набирается смелости и заговаривает с Филиппом.
– Куда? – интересуется он. Кира вздрагивает. Ей кажется, что его слова как оплеуха, а всё его неизменный тон! Страшный голос.
– Не знаю… так-то у меня есть варианты. Я… я не хочу больше.
– И где заработаешь ещё?
– Не хочу больше, – Кира пытается набраться уверенности.
– Ну, – он вздыхает, – расплатишься с долгами и иди.
Долги? Какие долги? Кира впервые слышит про долги. Оказывается, в долги записаны сорванные сделки, те самые, где люди, уже наученные информационным потоком, посылают звонивших или просто бросают трубки.
– Считаем по минимальной ставке, то есть, по сотке. Ну и высчитываем твой процент…– Филипп даже калькулятор достаёт для особенной демонстративности. Выщёлкивает что-то на нём, бормочет и перед Кирой вырисовывается огромная сумма. Она даже не может толком сосчитать нули.
Она шепчет, плачет, оправдывается, но это всё не работает со змеями.
– Ты не сделала то, что было нужно сделать, – напоминает Филипп. – Ты нам должна. Мы рассчитывали на эти деньги. И лучше тебе, дорогая Кира, их отдать. А иначе знаешь, что будет?
По его тону понятно что именно будет. По улыбке, по остающимся без всякого сожаления глазам.
Но он всё-таки объясняет. И полиция на Киру насядет, и не только на неё. Но полиция – дорогая Кира, это ещё цветочки. То, что Кира должна – не секрет.
– Всей семейкой расплачиваться будете, – объясняет Филипп и улыбается всё также мертвенно. А потом вдруг делается снова вежливым и обходительным, – ох, Кира, жаль мне тебя. Давай так – ещё пару месяцев поработаешь, и вали куда хочешь. Долг спишем.
Кира труслива. Кира верит. Кира плачет. Она напугана, но многоимённый Филипп хорошо знает людей. Он знает, что милосердие палача обездвиживает жертву покруче страха. Филипп и сам должен. Хотя и не Филипп он вовсе, но и ему не уйти от собственных хозяев, и его также держат.
Но Кира верит. Хочет верить в то, что всё закончится хорошо. Пара месяцев – это что? Восемь недель. Филипп даёт ей слово, что всё кончится и она будет свободна. Кира плохо ест, но улыбается отражению в последней слабости.
Правда, на работе она рассеянна, Филипп окрикивает её всё чаще…другие не говорят с ней и друг с другом – запрет. Да и зачем говорить друг с другом, когда можно говорить с жертвами и выжидать свои обещанные последние два, три месяца, или полгода, чтобы списались долги, образованные излишней осторожностью и догадливостью граждан?
Друг до друга им дела нет. Все они одинаковы и все стараются не помнить друг друга. Даже лиц, не говоря уже про попытку вызнать имена.
Где-то там, наверху, снуют редкие клиенты. Но тут, в подвале, своя жизнь.
Кира возвращается к работе. Глаза фокусируются на очередной строке. Рука набирает номер, а глаза читают уже собранные данные: Оробас Алекто. Год рождения неизвестен. Гражданство – неизвестно, предположительно – Румыния. Место работы – неизвестно. Зарегистрированное имущество – на проверке…
Иными словами – ничего неизвестно и непонятно с чего вести беседу. Кто составил эту базу? Но работать надо и Кира звонит, в душе надеясь, что загадочная Алекто (родители, наверное, беспощадны, раз назвали ребенка так) – не ответит.
Но сегодня всё против Киры и мягкий мелодичный голос
