Об одном звонке

отзывается почти сразу:
– Алло?
Кира даже пугается. Ей хотелось верить почему-то, что сейчас ничего не получится. Но звонок и мгновенный ответ оставляют её без надежды.
– Э…здравствуйте. Вы – Алекто Оробас?
В трубке смешок.
– Ну…я.
Так, диалог хоть как-то пошёл. Уже победа, а то в последнее время и на этом этапе много срываются. Кира показывает большой палец всё ещё бдящему за ней Филиппу, тот кивает, хорошо, мол, давай…
– Вас беспокоит городская клиническая больница номер три…
На самом деле, едва ли какая больница, по мнению Киры, будучи государственной сама позвонит. Ей чудится, пока она сидит в мертвенном подвале, что все, кто сейчас звонят – это одни сплошные обманщики. Через стол от неё – лживый сотрудник коммунального хозяйства предлагает льготы, а напротив – такая же лживая сотрудница социальной защиты расписывает молодой матери про пособия, которые та упустила и которые добрая служба готова ей предоставить хоть завтра, только дайте, пожалуйста, ваши новые паспортные данные…ой, их надо обновить, ну да – вы же фамилию сменили, но не беда, не переживайте, сейчас вам придёт код и вы сразу будете записаны на приём!
Их тут много – мнимые сотрудники полиции и банков, пенсионных фондов, жилищных хозяйств, сотовых операторов, и все до ужаса заботливы, все приглашают на продление контрактов, перерасчёт платы, получение пособий, а надо-то, всего ничего – пара циферок с экрана сотового или паспортные данные, или три цифры с карточки.
Кира проговаривает заученный текст, добавляя в голос то усталости, то раздражения – надо же показать, что всё по-настоящему и её саму уже все эти не появившееся на диспансеризации Алекты достали до тошноты!
– Я могу вас записать на ближайшую дату, – Кира лжёт по привычке. Это её жизнь. Совесть, поднимающая голову в виде бессонницы, молчит. Она часто молчит во время самой работы, зато после поднимается во всю силу.
– Это было бы чудесно! – невидимая Алекто ликует на заднем плане.
Филипп, видя облегчение на лице Киры, подмигивает и становится вежлив лицом, глаза только сохраняют прежнюю змеистость. Кира вообще часто видит её в нём. Ей хочется солгать себе о том, что прежде она её не видела, но она знает – это тоже ложь, всё она видела, просто…
Просто пошла на алчность. Солгала себе, чтобы теперь быть здесь. Сама себя отправила в эту клетку.
– Нужно только обновить данные вашего СНИЛС, – Кира не выходит из роли. Она знает что делает, но продолжает свой путь. Она верит, что это последние её клиенты и никакая полиция на неё не выйдет.
– Девушка, а как вас зовут? – вдруг спрашивает незримая Алекто и что-то в её голосе значительно меняется. Мягкий прежде голос вдруг становится жёстким, стальным.
Никаких имён!
– Настя, – лжёт Кира, что-то в этом голосе пугает её, – так вот, ваш СНИЛС…
– Зачем ты лжёшь мне, Кира? – интересуется Алекто и у Киры едва трубка из рук не выпадает.
Филипп замечает это. Он тут как тут. Жестом он показывает Кире – разверни трубку, примыкает и сам.
– Зачем ты лжёшь, Кира? – повторяет незримая Алекто и её голос всё больше похож на сталь, есть в нём что-то неприятное, колющее.
– Я Настя, – пищит Кира, но её голосу никто бы не поверил.
– Полиция, – целит Филипп и жестом призывает, сбрось, мол, вызов.
Кира рада. Кира рада даже Филиппу и с готовностью сбрасывает звонок…
– Что это было? Ты представлялась ей? – Филипп знает, что нет. Он был тут с самого начала разговора, он знает, что Кира себя не сдавала, но ему страшно, а лучший способ скрыть страх – обратить его в раздражение. – Сколько раз я тебе говорил, а?
Ни разу не было у Киры подобного замечания. Она усекла ещё на инструктаже и не нарушала правил.
Но с Филиппом поспорить?
– Чё вылупилась? – интересуется Филипп. Он не орёт, нет, он цедит свои вопросы таким змеиным тоном, что хочется сбежать,  – солнце ещё высоко!
Кира без движения. Её трясёт. Это было слишком странно, слишком…необъяснимо.
– Звони, – напоминает Филипп и глаза его опасно сверкают.
Трусливая Кира утыкается в монитор. Её состояние – это состояние желе, оставленного в тепле на долгое застывание. Или, наоборот, вытянутое в тепло для того, чтобы растечься. Но страх перед Филиппом силён, и сильнее день ото дня.
Она звонит.
– Невежливо бросать трубку, Кира! – это голос Алекто. Той самой Алекто.
Кира вздрагивает, сбрасывает вызов. Не может такого быть! Она набрала другой номер! Другой, не номер Алекто Оробас, а ответила ей Алекто! Глюк?
– Что? – Филипп тут. Он видит, замечает.
– Занято, – лжёт Кира. Её бьёт крупная дрожь.
– Да успокойся, – многоимённый куратор, наконец, замечает её состояние, – мало ли – шутка какая. Или угадали. Брось дурью маяться. Звони!
Да, надо позвонить. Надо. В этом работа. Последняя работа, и Кира уйдёт. Пусть будут долги. Она возьмёт кредит, договорится…что угодно, лишь бы…
– Кира, перестань бросать трубки! – это снова Алекто. Это совершенно точно новый номер, но отвечает одна и та же, хотя должна была ответить некая Зимщенко Татьяна Александровна. Но всё ещё…Алекто.
– Кира, лучше беседуй, как ты там умеешь? Ну вот, так и беседуй, а я тебе расскажу что будет.
– Здравствуйте, я сотрудник третьей городской клинической больницы…
У Киры голос полон деревянного оцепенения. Но что она может сделать? Пожаловаться Филиппу? Это едва ли не такое безумие, как то, что на третий номер подряд отвечает один и тот же человек! Если, конечно, человек?
– Умница, – хвалит незримая, но отвращающая Алекто, – молодец, не стоит меня бояться. Страшное уже началось, так чего бояться?
– Да, вы должны были посетить диспансеризацию ещё в октябре, – Кира смотрит в компьютер, это единственное место, куда она может смотреть, чтобы точно не встретить ничьего взгляда.
– Ты умрёшь, Кира, – сообщает Алекто буднично. – Сегодня.
Кире хочется крикнуть, Кире хочется разбить телефон. Не слова её пугают, нет, а сам голос. он полон…земляных, могильных хлопьев и какой-то сырости. Кира хочет дёрнуть трубку от уха, но её рука оцепенела.
– Ты умрёшь сегодня, неудачница, ничтожество, преступница. Твоё тело пожрут черви…– Алекто говорит чужим глухим голосом. Он ни мужской, он ни женский. Он что-то иное, в нём много сырого и страшного. Это голос самой земли, вечно сырой от растекающихся в глубинах тел…
Кира дёргает рукой, Филипп, как назло, не смотрит.
– Филипп! Филипп! – шепчет Кира, когда понимает, что и тело, и голос предают её. – Помоги мне…
Он не смотрит. Если бы Кира сидела левее, она увидела бы сейчас, что и его глаза полны стеклянного цвета, невыстраданного, невыплаканного, неиспуганного. Как и глаза той, что прикидывается сотрудником пенсионного фонда, и того,, из коммунального хозяйства.
– Жирные склизкие тела червей будут обвивать твоё тело, будут вгрызаться в твою плоть, строить в тебе тоннели-дома…– Алекто щедра на ужасы.
Кира хочет кричать, но не может. Кира хочет заплакать, но не может. Кира хочет жить, но уже не сможет. За нею пришла Алекто. Натравленная ли кем-то из жертв? Пришедшая ли по своей воле мстящая фурия?
Кира не помнила из мифологии имени Алекто. Кира помнила сейчас только один страх и чувствовала одно желание: жить, жить, жить, пожалуйста, боже!
– Вспомнила? – хохочет Алекто, но уже не из телефона, а из тени в самом углу, выходя из неё. Ослепительная в своём уродстве. Бесконечно красивая в своей ужасной ипостаси.
– Вспомнила? – допытывается Алекто и открывает рот. Она у самого уха Киры, и её длинный змеиный, полный серой слизи язык, касается волос Киры. – Вспомнила меня?
Кира хочет поклясться, что никогда, никогда больше она не обидит никого, не обманет, не предаст, но сейчас – жить, жить, жить…
– Живи! – разрешает Алекто и хохочет в самое ухо Киры.
***
– Жизнь, она, понимаешь, разная, – Алекто разглагольствует с кем-то, кого Кира не видит. Да и не может видеть – червям не положено зрения. – Она хотела жить, я оставила ей жизнь.
– Хозяин не одобрит, – цедит кто-то страшный и далёкий, далёкий самой сутью голоса. – Ты фурия мести, но ты всё ещё в его легионе.
– Я не отрицаю, но меня позвали. Напрямую.
– Кто же знал, что в нашем прогрессивном мире ещё есть пережитки вашей древней веры? – страшный, далёкий голосом, вроде бы смеется, но одновременно его вопрос ставит Алекто на место.
Но Кире нет дела ни до него, ни до кого-либо. Даже до того, что она – Кира. Где-то там, за краешком жизни и смерти, Алекто провожает древнего демона прочь, обещая подать в ближайшее время самый подробный рапорт, но Кире нет дела. Кира и не слышит многого. Зато явно чует еду. Вкусную. Мясо. Подгнивающее, мягкое…
– Проголодалась? – это уже к ней, видимо, так и оставшаяся незримой Алекто, где-то поблизости.
Кира ищет в своё теле голову, чтобы повернуться на звук. но Алекто уже отходит:
– Ты кушай, кушай, – советует она, – тебе надо набираться сил.
Алекто отворачивается от дивана, по которому ползает белое сильное тело Киры. Правда, теперь в этом белом черве Киру и не узнать, а жаль – многоимённый Филипп, по мёртвой плоти которого она ползла, прогрызая себе обед и ужин, выгрызая место для многочисленного прожорливого потомства, был бы крайне удивлён тому, что его съел не кто-то, а Кира.
Хотя, так были бы удивлены и другие прежние коллеги, которыми белая сущность Киры уже полакомилась и плоть которых привела в негодность.
– Кушай, – советует голос незримой Алекто и Кира слушается, она вообще очень послушная в своей новой сути, и впивается в мёртвую плоть Филиппа.
Не дождутся в ближайшее время люди новых подушек. Закрылся мирок. Съели его, изнутри съели.