Дневник Ангела

Уважаемые читатели! Если вы ждете от этой книги острых переживаний, приключений или новых знаний о Вышнем мире, то можете сразу захлопнуть ее. Речь пойдет об обыкновенном человеке, который проживает свою обычную жизнь, одном из многих, ничем не примечательных людей. Эта книга о процессе жизни, как таковой, о том, как меняется душа, попадая в круговорот событий.
Итак, если я вас не отговорила, начнем. Родилась девочка в семье медсестры и будущего инженера. Это был второй ребенок. Желанный. Просто хотели девочку. Не знаю уж, просто хотелось мальчика и девочку (сын уже был) или ласковую дочь-отраду на старости лет. Назовем ее Ангелиной. Ангел сокращенно. Лина помнила себя с очень раннего времени. Как сидит на диване на руках у папы с мамой и смотрит тогда еще первый телевизор у тёти Тони -это друг семьи, ангел-хранитель молодой пары. Комнатка была маленькая. Начиналась она прямо с улицы, стоило перешагнуть небольшой порожек, и ты сразу попадаешь в комнату, уровнем ниже дороги. На коричневом резном комоде стоял маленький, лупоглазый телевизор, заботливо и бережно укрытый вышитой салфеткой. Сам телевизор был с малюсеньким экраном, перед которым стояла лупа, и создавалось впечатление, что это аквариум. Его включали только по особым случаям. когда гости придут или соседи соберутся смотреть какой-нибудь фильм. И было Ангелине на тот момент порядка четырех месяцев. По крайней мере, родители так говорили. Позже Лина нашла этот дом на улице Тази Гиззата, правда тети Тони там уже не было.
Еще она помнила люстру в зале, мимо которой папа ходил взад-вперед, завернув её в стеганое ватное детское одеяло красного цвета. Это когда у Лины было воспаление легких. А мама делала ей много уколов и говорила: «Вот своим то труднее делать-жалеешь».
Лина отчетливо помнила мамин красный в цветочек цыганский халат с оборочками на рукавах.
Помнит зеленую юбку, которую ей купили-это было целое событие. Лина побежала тут же хвастаться во двор. А мальчишки из шалости плеснули ей в лицо какую-то жидкость. Это оказалось нашатыркой или перекисью. Глаз тут же облез-благо успела веки закрыть. Лина побежала домой промывать глаза водой. А вечером, когда мама вернулась с работы, они пошли в поликлинику. Был и серьезный разговор мамы с мальчишкой-соседом.
На улице Лина гуляла редко, потому что училась в музыкальной школе. А когда выходила на улицу-попадала на другую планету. И девочки казались ей небожителями: они знали, как надо жить в этом мире, как нужно одеваться, в какие игры играть, какая мода в этом сезоне, как разговаривать с мальчиками. Словом, были эталоном, практиками жизни на планете Земля.
Ангелина помнит, что ей всегда было за все стыдно. Даже за то, что люди могли подумать о ней то, чего она не делала, даже за людей. От мысли о том, что могли только подумать, она покрывалась густым румянцем, который заливал ее с головы до ног. Краснела она по поводу и без (повода). Неудобные ситуации возникали также, когда подружки выражали одобрение по отношению к плохим вещам и с полной уверенностью ждали от Лины того же одобрения. Здесь возникала неловкость-выказать истинное отношение и выставить себя белой вороной, выпасть из дружбы и хуже того, сказать, что так нехорошо делать, или согласиться с подружками. Когда соглашалась, живот как бы разъедала мерзкая жижа, глаза опускались в пол, спина горбилась, как будто под какой-то тяжестью. День становился тоскливым. Когда кто-то обзывал или старался унизить, Лина по всем житейским правилам и как учили взрослые, старалась ответить тем же, «постоять за себя». Но после этого не чувствовала себя победителем, а болела. Видимо так опустошительно действовала на неё своя же сила.
У Ангелины было ощущение, что ей помогают. Как-то в заброшенном доме, где они в детстве лазили, неожиданно вышел человек в сером. Все с визгом разбежались, а Лина стояла как вкопанная. Было страшно. Но была и четкая уверенность, что ничего плохого не случится. В школе на экзаменах было то же ощущение: что ей помогут, она выплывет.
Когда с мамой и папой уезжали в сад, то иногда казалось, что настоящая жизнь осталась где-то в стороне. А она здесь сидит на грядках и теряет время. Иногда ездили за грибами в марийские леса. Тогда ванна наполнялась белыми груздями-их замачивали, потом солили под гнетом. Лина любила валяться с папой под машиной-была папиной дочкой. А брат-маминым сыночком. Хотя мама возилась с Ангелиной больше, чем папа. От поездок в лес за черникой с ночевкой в машине остались воспоминания о злобных комарах.
Вместе со старшим братом и дворовыми мальчишками, которые были лет на семь старше (её), облазили весь Кремль, побывали внутри башни Суюмбике, прошли по всем стенам, были на сторожевых башнях. И было ощущение, что это все чужое. Вот жили люди много веков назад, можно потрогать руками кирпичи, которых они касались, каменные ступени, по которым они сбирались, где ступала нога, может, великих правителей. Залезали на второй этаж разрушенной церкви (ныне Параскевы Пятницы) через узкий ход в стене, который был коридором и лестницей наверх. А сам купол был весь разрушен. Его потом заново выкладывали. Около церкви стоял их железный гараж. И как-то раз весной, когда Лина с папой расчищали вход в гараж, увидели кирпичную кладку в земле, ведущую вниз. Тут же вспомнились легенды о подземных ходах, связывающих монастырь с Кремлем и через Казанку с другим берегом, по которому монахи уходили. Папа благоразумно прикрыл этот ход. Спускаться туда было действительно опасно-со временем кладка обвалилась. Кроме того, на месте, где стоял их дом, был монастырь и, говорят, церковное кладбище. Ангелина в детстве часто видела сон, как из погреба на кухне поднимались по лестнице люди в странных одеждах: плащах, шляпах, в которых сейчас уже не ходят. Видимо духи захороненных людей тревожились. А когда умерла её тетя, был такой случай. Лине было тогда лет двенадцать, и она была дома одна, когда тетя умирала: видит, как у косяка двери в зал стоит серая, неестественно вытянутая фигура, которая склонилась к выключателю. А через некоторое время приснилась тётя, будто она звонит в дверь. Лина открывает, стоит она в темной одежде, но лицо закрыто вуалью. Когда Лина откинула вуаль-там была пустота. Значит тётя приходила прощаться. Душа её уже улетела.
В школе трудно было приспособиться к сверстникам-детскому коллективу. Чувство непохожести на других и чувство одиночества. Но одиночество это не тяготило. Просто это было неприлично- быть одной. И поэтому нужно было играть во что-то, быть в какой-то роли. Лина заметила, что чем больше она молчала, тем больше окружающие считали её умной. Но всегда молчать было неудобно. Некоторые дружили, и надо было срочно с кем-нибудь в классе подружиться. Да, она училась дружить, хотя бы соответствовать внешним атрибутам дружбы: сидеть за одной партой, давать списывать на уроке, ходить вместе на переменах. Уже много позднее, будучи в зрелом возрасте стало получаться дружить качественно.
 А тогда многие уже интересовались мальчиками. И вроде у Лины была влюбленность, но странно, она не хотела ничего от предмета своих чувств-просто было ощущение теплой энергии от этого человека. И не было совсем потребности в объятиях. Наверно мы умеем любить и бесплотной любовью. Возможно она ярче и сильнее, чем земная страсть, которая. как вода, быстро проходит. И это тепло было как огонек в будние дни, он согревал, скрашивал существование, было интересно учиться.
Здесь уместным было бы вспомнить случай, который произошёл с Линой классе в четвертом. Подошли на улице два мальчика: один в качестве парламентёра. а другой, видимо, интересант. Парламентёр без обиняков перешёл к сути вопроса: «Вот он»- и показал пальцем на друга –«хочет с тобой ходить». Необходимо расшифровать бытующее в восьмидесятые, девяностые годы выражение «ходить». Это означало «дружить», но несколько не с тем оттенком, который подразумевали наши родители. В советское время мальчик с девочкой дружили по семь лет и понятия не имели о том, чтобы поцеловаться. Максимум-держали друг друга за руки. Ходили в кино, делали вместе уроки, собирали металлолом, макулатуру, жили общими интересами. Поколение девяностых вкладывало в это понятие несколько иной смысл. Было авторитетно иметь девушку(чику), ходить с ней вместе на дискотеки. Это поднимало весомость «пацана» в глазах товарищей. Но Ангелина была чрезвычайно далека от этого. Она жила как в хрустальной колбе, где помещалась только школа, её занятия музыкой, ещё поездки в сад с родителями. А улица туда уж точно не влезала. Поэтому реакция Ангелины на предложение сердца (рука по понятным причинам предложена не была в силу юного возраста и современных мировоззрений кавалера (молодого человека)) была предсказуема. Она взглянула на обоих мальчиков с любопытством и полным непониманием, как если бы вдруг увидела, как на площади Свободы приземлилась летающая тарелка с инопланетянами, и прошла мимо. Сказать конечно хотелось что-нибудь, но что сказать- она не знала. Максимум, на что она была способна в тот момент-это издать нечленораздельное мычание и неопределенно прожестикулировать пальцами. Да, наши руки-это чудесное средство самовыражения. Будем надеяться, что такой ответ не стал для юного Ромео тяжёлой психологической травмой.
Когда Ангелине покупали новую вещь, надо было её сначала выгулять в привычной обстановке: например, сходить мусор вынести, потом можно было к подружке сходить, чтобы она оценила. И уж потом, заручившись положительной оценкой, выходить на улицу в магазин. Казалось, что все прохожие и даже люди в окнах домов критически осматривают Лину, вынося свой беспощадный вердикт. Пройдя эти этапы, можно продвигаться дальше: пойти в школу или в гости на какое-нибудь серьёзное мероприятие, как- то день рождения родственников или что-нибудь подобное. Только по истечении некоторого времени вещь как бы приживается, становится частью тебя и не требует больших душевных сил для её экспонирования.
Уверенность в своих силах пришла много позже. Почувствовать себя красивой, привлекательной, как ни странно, помогали частью родители. Хвалили Лину. Показывая фотографию бабушки, говорили, что она в неё пошла красотой. Потом Лина поняла, что чувство собственной привлекательности зависит отнюдь не от прически, фасона платья, а от внутренней уверенности в своей состоятельности как девушки. Стоило одному человеку со стороны (подруге, молодому человеку) сказать, что она «ничё так»,как тут же это срабатывало как пусковой механизм. И девушка начинала воспринимать себя красавицей, слегка свысока поглядывая на сверстников. Но окончательную точку во мнении о себе, как о привлекательной особе, поставили первые знаки внимания со стороны противоположного пола. Так ковался характер заправской кокетки. Но это было потом. А пока…
На дискотеке было странное ощущение, что ты не в своей тарелке. Вроде подростки должны веселиться на тусовках. Но Лина стояла, как будто в очереди за колбасой. И хуже, когда колбасы ей не доставалось. На мальчика, который ей нравился, страшно было посмотреть, чтобы не было даже намёка на симпатию. Напротив, Лина