могущественным.
Бэссе показалось, Юлиан сам себя не слышит, исподтишка наблюдает за патлатым скифом. Смахивавший фигурой на медведя скиф из амфоры на спор глотал, запрокинув голову, неразбавленное вино, а дружки орали, подзадоривая его, считали вслух, на каком счете он опустошит сосуд? Развлекаются, черти!
- А, а, это наш пастух Сопей, - фыркнула Бэсса, - он помогал мне, а, значит, и тебе. Сопей он – суеверный, но мышцы у Сопея как у Геракла, всех побьет. Не успела ему доложить о тебе, Юлиан, хотел с тобою познакомиться, сказать ему?
- Нет! – коротко ответил Юлиан. Он умел не только слышать все, что вокруг звучало, но и замечать малейшее движение недругов. Особенно чужаки его интересовали, те, кто пили пиво и следили за ним.
- Потешно ль будет знать тебе, красавчик? Высокая элита, не про нас. Жрица богини Девы Марция и Олимпия, та еще стерва, дочь Максима Флавия, твоя племянница, подрались в храме!
- Они, ча-ау? Не поделили жертвенные дары? – усмехнулся Юлиан.
- Не-а, тебя, красавчик! Аль ты не замечаешь? Мадонны, жрицы, торговки свихнулись, бегают за тобой, как очумелые. А за чем бегают? Чего хотят получить? А за тем, что у тебя в штанах, а за что еще бабы дерутся?! Каждую вторую, кряду, перещупал, да? Признавайся! В лицо тебя мало кто знает, вот и мои девки понятия не имеют, кто рядом со мной, не то бы…
Впервые, за всё время общения с Бэссой, Юлиан воззрился на нее в упор, будто рядом сидела оголтелая сплетница.
- Это не слухи, курочка, это - бред ваш, бабий! Всё выложила? Мне пора.
Наверняка Юлиан, племянник Максима Флавия, знал, идя в «Святилище Апатуры»: отсюда просто так не уходят. Ежели клиент не заплатил, львица заведения зовет на помощь своих сутенеров, и те кулаками вышибают отплату, причем, двойную. Да и неважно, снял ли молодчик девку или нет, всё равно – плати.
- Ах, да ты породистый жеребчик! Наши бабы зря не болтают! Так, чем будем расплачиваться, аристократик? - Бэсса не позволила ему встать; закруглив ладонь, нажала на пах. - Ах, да… Хорошо, получи еще один слушок! Мне сказал сам Примиан, на своем вонючем ложе. Да, аристократик, была я с Примианом, вот жирный боров, повернуть уморишься! – она обняла собеседника за плечи, лаская дыханием кожу его шеи. - Тот вороватый трибун, свой человек у конунга тервингов Филимера. Часто околачивается в ставке готского конунга, Филимера. Да, вот, мне записали имя. Он прислал чинушу своего к Примиану. Из самого Рима! - она извлекла из-за пояска хитона клочок темного пергамента, он тут же оказался в пальцах Юлиана.
- Алкивиад. Марий Алкивиад, – сармат прочел латинский текст, отчаянно кусая губы. Сразу спрятал бумажку за пояс, где у него был потайной карман. - Наконец-то! Бэсса! Тебе цены нет! - влепил блуднице сочный поцелуй в висок. Бэсса расцвела восторгом. Охотники за шпионом короля Антира увидели блеснувший «Златоискр» на пальце Юлиана и потянулись за мечами.
Вдруг сутенер Сопей, рослый, высоколобый, патлатый скиф в цветастой рубахе навыпуск, тот самый, кто глотал на спор неразбавленное вино, с грохотом опустил кулак на столешницу. Подпрыгнули миски, кувшины, кубки, рассыпались игральные кости. Удар был оглушающим.
Хозяин заведения поспешил скрыться за дверь, звать на помощь стражу.
Хозяин знал, что последует за этим предупреждением Сопея.
Сосчитав до трех, Юлиан взвился на ноги. Одновременно, выхватив мечи из ножен, подхватились мордатые наемники. Двое из них забрались на стол, с противоположного конца, где напротив уже стоял их противник. Ему потребовался шаг, чтобы оказаться в позиции опытного фехтовальщика, с широко расставленными ногами, раскрытыми руками. Отвлекающий маневр, что-де у противника нет оружия, он не обнажил свой меч, обманул обоих молодчиков.
Почти неуловимое движение рук за поясницу и Юлиан выдернул спрятанные в тайниках пояса короткие граненые кинжалы; в ладонях вот только ничего не было, а в следующий миг две стальные молнии сорвались с его рук. Вонзились по самую рукоять в открытые шеи противников.
Случившееся настолько поразило обитателей «Камбалы», они не сразу опомнились, глядя, как корчатся на столе их приятели, истекая горячей кровью.
Сармат спокойно снял с пояса меч, наблюдая за ротозеями.
Едва молодчики вскинули на него заросшие красные лица, он рывком обнажил меч, ножны в одной руке, клинок – в другой. Он мог бы, перепрыгнув тела убитых, добежать к выходу; дверь открывалась наружу, но там сгрудились визжащие от страха девицы, внушительная кучка.
Юлиан метнул острый взгляд в сторону: там пятеро противников, но что-то тянут обнажить оружие. Остальные мордовороты слева.
Скиф-силач схватился за скамью, сбросив с нее львицу Бэссу; она, сплюнув с досады, отползла в угол. Ни благовоний, ни удовольствия!
Сармат толчком пяты в заросшее лицо наемника, отбросил его от себя. Скамьей, длинной, узкой скиф хотел смести со стола противника, но тот подпрыгнул, пропуская под собой скамью, она в руках скифа ударила своих же, сбивая с ног двоих. Мечом наотмашь снес голову его товарищу, кто вздумал залезть на стол. Голова подпрыгнула мячиком, покатилась к закопченной печи, разевая залитый кровью рот. Кровь веером жирно рассеялась по орущим проклятия лицам, по стене, по грязному полу.
Молодчики озверели, скопом бросаясь к храбрецу. Он ушел от их направленных клинков в высоком кульбите, перелетев пол - длины стола, приземляясь напротив девиц. Те в панике, - такого они еще не видели, - рванули в разные стороны, визжа по-поросячьи. Наемники, матерясь на чем свет, сталкивались с ними, да еще сутенеры мешали; как всегда бывает в кабачках: кто - то кого-то ударил и драка перерастает в безалаберную потасовку – лупят друг друга, даже за то, что нечаянно толкнул.
Наемники Примиана, однако, не упускали из виду сармата, гоняясь за ним.
Юлиан развернулся у двери, не думая бежать; скрестил свой меч с рослым молодчиком, кто подскочил к нему, размахивая клинком. Клинок попал в «винт» меча сармата. С невероятной быстротой, обезоружив бандита, оказался у него за спиной. Еще пару хитрых приемов, и двое, налетевшие на сармата, свалились со смертельными ранами. Одновременно ногой Юлиан ударил снизу в пах попавшемуся на пути легионеру, заставив его с воем согнуться в три погибели. Он помешал товарищу вступить в бой.
Сумасшедший сармат уже фехтовал с двумя сильными наемниками в темном одеянии, не позволяя им низко опускать мечи, только беречь от удара свои шеи. Клинок и ножны, все шло у Юлиана в ход. Его атаки были настолько стремительны, что он не нуждался в защите, успевая видеть любое опасное движение противников, молниеносно уходя или зля отпором с последующей раной. Он просто летал над их головами, отталкиваясь от стола, ногами ломая им позвоночник, кувыркался, не иначе гуттаперчевый гимнаст. Яростный скрежет стали, вопли, грохот утвари, дымовая завеса.
Вслед погибшим еще трое легли, подплывая кровью. Когда против Юлиана оказались четверо, и все они устремились насадить его на клинки, тот в непостижимо стремительном вращении вокруг себя мечом и ножнами посбивал их клинки, и резко присел. Двое из нападавших наёмников закололи друг друга насмерть, остальные свалились с ранами.
Оставшиеся в живых драчуны, наконец, сообразили, им мечами не взять неуловимого сармата, можно поплатиться жизнями. Они придумали задавить его тяжелым столом, который подхватили с двух сторон, перевернули столешницей, как таран.
Девицы перебежали к львице заведения. Она скорчилась в углу, мрачно наблюдая за Юлианом, то и дело горько роняя: «Чокнутый! Чокнутый!»
Когда со столом в виде тарана, молодчики двинулись к сармату, прижать его к стене, тот в мгновение ока оказался на узком торце столешницы и просто пробежался по их дурным головам, успев носком сапога заехать в ухо «пастуху» сутенеров, кто хотел помешать бандитам придавить сармата. В пылу драки не заметил Юлиан, что невольно ударил своего защитника.
В кульбите, дважды перевернувшись в воздухе, сармат вылетел в открытый проем двери, на улицу. Благо, улица пустовала, он никого не сбил, приземляясь перекатом, сгруппировавшись.
Оглохший на ухо Сопей обиженно заорал вдогонку: достанет его из-под земли и сделает с ним то, что сделал царь Атей с македонскими фалангами – усеяв их костями всю Малую и Великую Скифию.
- Моих костей не хватит засеять твою дурную Скифию! – прохрипел, глубоко дыша, победитель, подхватившись с колен.
К питейному заведению «Святилище Апатуры» уже бежали, громыхая щитами и копьями, стражи закона - номифилаки. В Херсонесе порядок блюли со всей строгостью. Попавшихся смутьянов немедленно привлекали к суду. Оказаться арестованным никому не улыбалось, а Юлиану, племяннику архонта города, тем более.
Пряча меч в ножны, Юлиан хотел затеряться в рыночной толпе, но от него, как от любого драчуна, забрызганного кровью, люди шарахались.
Он, бегущий, как на состязаниях празднества Анакий, хорошо был виден стражам порядка, несколько отставших от спринтера. Они кричали, потрясая копьями, чтобы немедленно остановился и сдался правосудию.
- А как же приз, граждане, черно лаковая гидрия с поцелуем прекраснейшей из женщин Херсонеса? Знать бы только, где она, прекраснейшая? – смеялся сармат, ловко уходя от столкновения с торговцами и покупателями.
Не успев проглотить концовку тирады, Юлиан увидел на своем пути носилки с вензелями аристократического дома Флавиев - кокетливыми золотыми рыбками на занавесках. Носилки несли дюжие рабы. Их резко остановили.
- О, Олимпия! – обрадовано воскликнул Юлиан.
Номифилаки сбавили темп, понимая, что поймать драчуна им не удастся; тот нырнул за рыжие занавески носилок дочери первого архонта Херсонеса.
- Клоака позади, а я – в объятия твои, харисия, моё блаженство! Прелесть! - прижав меч к бедру, бедовый Юлиан мимолетом чмокнул в женскую щеку; упал на вышитые шелком подушки, бесцеремонно потеснив, как он думал, – Олимпию, владелицу этих носилок. Но тот час сел, как ужаленный, уставился на свою соседку.
