самое простое и понятное на любом языке объяснение. Материнская опека и беззаботное детство, когда нет элементарной возможности задумываться о чем-то.[/b]
Наполнена кардиоида насыщенными красками, насыщена если не самой квинтэссенцией их, то максимально приближена к приятной их сути. И образ Той Самой, Единственной и Подлинной легок в восстановлении в сознании, как будто не было никакого отвлекающего от нее мусора. Это тот образ, который был долгое время рядом, со всеми его ласками, прикосновениями, улыбкой, светом в глазах. Даже больше, Ее сердце в руках, покоится на ладонях, сформированное прямо из пронизанного сладостными ароматами цветов, невесомостью света, лазурной чистоты неба. Она как никогда реальна, стиснутая в руках, желаемая быть в любящих объятьях, быть обласканная прикосновениями рук, словами восторга, искренностью из самого сердца. Она всегда была рядом, когда сердце болело, угнетенное невзгодами и обидами.
Стоило лишь обнять Ее, хотя бы взять за руки, хотя бы почувствовать тепло ее трепетного дыхания прямо перед собой, стоило ощутить ее руки, притянувшие тело к себе для страстного поцелуя, и не оставалось ничего дурного. Очищалось сознание до состояния какой-то особенной эйфории, и хотелось слиться с мягким чистым светом, хотелось раствориться в сладостных ароматах цветов. А голос Ее заставлял все внутри приятно трепетать, приятно дрожать и покрываться мурашками. И ведь никуда ничего не исчезло, осталось заключенным внутри кардиоиды. Надо лишь было начертить ее правильно, подобно магическому символу, четко выверенному руками опытного волшебника прямо перед собой.
Будто прошло тело через некий портал, образованный кардиоидой в самое ее же нутро. Будто умудрился спрятать чародей самого себя, со всеми своими страхами и удовольствиями, внутри всего одного символа в двумерном пространстве. И как надежна сфера, внутри которой хранится это удивительное Бытие, самое сокровенное из всех возможных; не пропустит сфера чужаков.
Но ничего не изменилось даже тогда, когда Она стала неотъемлемой частью Бытия, неотъемлемой частью тела, неотъемлемой частью сознания. Ничего не изменилось, когда Она стала привычной каждый день и час. Ничего не изменилось в худшую сторону. Она стала неким лекарством, отстранила реальность на второй план, будто устроив иллюзию, затмившую любую боль, любые опасения, любые сомнения. Она овладела открытым и беззащитным перед опасностями привычного жестокого мира сердцем, взяла его в свои руки, и этот миг растянулся на целую вечность. Будто с этой целью был начертан символ кардиоиды мастером своего дела, пожелавшим вдохнуть в нее душу.
Запах Ее тела, густота и легкость локонов волос, невероятно красивые глаза, в которых заключена вся суть кардиоиды, индивидуальная грация статного тела – нет ни единой причины в сомнениях и в опасениях. Она та, какой должна быть по задумке своего хозяина. И сознание ни на каплю не ошиблось в своем стремлении сформировать Ее именно такой. Нет, не идеальной, не Абсолютной, и это только стремление, но не конечный результат, и в Ней есть что-то такое, что может стать непреодолимой преградой, но в то же время что-то такое незаметное ни глазу, ни сознанию. А если и заметное, то в своем отсутствии непременно вызывающее тоску.
Она настолько личная, настолько принадлежащая всего лишь одним рукам и одному сознанию, что сфера вокруг кардиоиды, кажется, в состоянии погубить своего творца. Все в кардиоиде подчинено индивидуальности биения сердца, все находится в зависимости друг от друга. Бытие кардиоиды столь же трепетно в ладонях, что и израненное слабое сердце в ее владении.
Она не способна на предательство, Она всегда знает, где болит и почему, Она знает, что нужно здесь и сейчас, чтобы прошла боль, чтобы чистый и мягкий свет Ее не иссякал, а сладкие ароматы не увядали, чтобы невесомость и радость чистому небу и теплому солнцу не кончались. Это самое лучшее Бытие, на которое только способно сознание, и оно не просто воспоминания из далекого прошлого, но кажется таким близким настоящим, и неизбежной частью сознания в будущем. И ради него стоит жить.
И оттого руки сами норовят вновь и вновь чертить кардиоиду на бумаге, в то время как сознание удерживает образ внутри нее со всем своим стремлением к единоличному владению им и животным инстинктом драться за него смертным боем.
5. Нефроида: (x² + y² − 4a²)³ = 108a⁴y² (10мин. 00сек.)
Смысл нефроиды заключен в единении, в неделимости, в невозможности распада на отдельные составляющие, которым просто не быть друг без друга. Бытие нефроиды идеально подходит для того, чтобы провести вечер рядом с любящим и верным своим чувствам сердцем, что бьется, наполненное страстью. Бытие нефроиды раскрывает все свое естество на закате солнца, позолотившего облака, готовящегося скрыться за горизонтом в идеальной глади воды между кривыми хребтами гор, пропитанное чистым морским воздухом, от которого очищается кровь и становится легче дышать. И тогда расслаблено сознание, расслаблено тело. И важны лишь чувства, сдобренные воспоминаниями уходящего дня, и рука, сжатая рукой в соседнем кресле на морском берегу кажется единственным смыслом существования.
И есть, что вспомнить, пережитое в паре с любящим и желаемым любить и быть упокоенным сердцем, есть, что стоит закрепить, взявшись за руки и сидя в соседних креслах под торжество заходящего за горизонт солнца. И хоть прошло за день немало событий, удостоенных внимания, лишь одно единственное из них действительно важно: день, проведенный рядом с близким и таким родным существом, которое так охота оберегать: холить и лелеять как какого-то котенка, ищущего родную мать. За день не умолк надолго (отчего не возникла неприятная горькая тоска) любимый голос, ставший за долгое время близких отношений будто своим собственным, без которого и свет не мил. За день не покинуло ни разу чувство полноценности от одного лишь присутствия рядом с собой кого-то слишком родного, чье дыхание давно заменило воздух.
Именно внутри нефроиды построен дом для двоих, и никому больше здесь не оставлено места. Этакая гостинца, с каждым новым днем пребывания в ней становящаяся домом, в котором самое время создать полноценную семью, либо же двоим посвятить самих себя самим себе, обнажив чувства и раскрыв сознание на максимум. Самое время внутри нефроиды делать то, что вне ее могло показаться со стороны странным, наивным, а то и по-детски глупым: полным вопросов в головах скованных выдуманными предрассудками соседей или вообще окружающих, которые стесняются своей собственной ребяческой безбашенности. Все самые тайны друг друга слышит острейшая на слух и видит своим зорким глазом нефроида, которая не выпустит ни капли секретов за пределы себя. О, сколько всего удалось пережить мирозданию нефроиды за все время ее существования. Сколько счастливых поющих сердец услышала она, сколько сияющих страстью и светом любви и преданности увидела с момента своего образования.
Сама собой льется внутри Бытия нефроиды музыка, наполненная добротой, расслабленностью, успокоением, сочится прямо из воздуха, что уж говорить о материальных источниках, таких как вода, горы вдалеке, солнце, небо и звезды. Не зовет музыка влюбленных танцевать, нет, не сейчас, перед приходом приятной нежной ночи, освещенной фонариками звезд. Сейчас призывает нефроида влюбленных наслаждаться самими собой в эти магические таинственные мгновения, нырять глубоко в воспоминания, в восприятие друг друга, заставляет нефроида оставить плотскую привязанность в обмен на нечто совсем иного уровня осознания. Будто существуют две половины одного целого не только лишь физически и физиологически, на примитивном уровне плотской взаимозависимости. Будто есть куда больший смысл любящих друг друга сердец. Необъятный, неподдающийся физическому ограниченному пояснению, проникающий за видимые пределы окружающего мира по ту сторону нефроиды.
Оттого ее музыка такая чарующая, оттого ее музыка настолько глубокомысленна в каждой своей ноте, лишенная поверхностных тонов. Не заставляет эта музыка думать, не приводит сознание в состояние тщательного и самого активного анализа чего бы то ни было.
Однако не заводит та же самая музыка элементарную плотскую страсть, не разжигает в верных друг другу сердцах дерзкий жгучий огонь, от которого глаза загораются, и от разумного сознания остается лишь природный инстинкт. Все, что нужно сейчас, просто наслаждаться предвкушением наступающей ночи с сиянием звезд и ярким светом луны, держа друг друга за руки. Все что нужно сейчас – просто молчать, расслабляясь от каждой новой ноты, отправляющей сознание назад во времени, в день первой встречи, изменившей практически все, но придавшей жизни особый смысл, а чувствам – особую остроту. Музыка нефроиды заставляет время остановиться, поймав тот самый миг, секунду, даже долю секунды, когда взгляды встретились, обозначив наступление нового цикла, где все прочее тускнеет на фоне открытости чувств.
Как это здорово было тогда, как классно, как незаметно и потому мимолетно. Всего одно мгновенье, подобное точке пересечения на оси координат в месте соприкосновения двух линий. Именно тогда нефроида получила свое право Бытия. Самая зависимая из всех прочих линий, имеющая бесчисленное множество рождений, бытия, смерти. И вот момент рождения самый запоминающийся, содержащий в себе самые яркие мгновенья, из которых и сформирована звучащая для двоих музыка, и нет никакого желания хоть как-то воспротивиться ее намерениям вернуть чудесные воспоминания такими, какими они были на самом деле. Больше того, настаивает и ждет сознание этого чудесного эффекта, желая пережить прекрасный миг снова во всех его подробностях, будто стремясь начертить еще одну нефроиду поверх уже существующей, наполнить ее свежестью сладостных эмоций и чувств.
Будто бы предоставили высшие силы сознанию возможность увидеть нефроиду, будто прочертили некий шаблон ее, и теперь хочет она быть начертанной самим сознанием в точности так, какой получилась в первый раз, ни на микрон не искаженной на тонком шаблоне линией. Чтобы не возникало даже самой возможности каких-либо сомнений в правильности решения высших сил соединить два сердца в одно целое. Ведь даже боги могут ошибаться.
Но ради этого и существует нефроида, и разделенная пополам на две равные части обнажает она ужасную червоточину, подобную той, в которой находится косточка абрикоса. После извлечения ее портящая глаз темная дырка, кажется, разъедает нежную сочную мякоть, и только растет до полного поглощения всего плода изнутри.
[b]Именно поэтому провести идеально идентичную нефроиду по прочерченному кем-то шаблону по силам руке, подвластной четкому, хладнокровному в своем мышлении сознанию, уже прошедшему через самый эпицентр
